***
Зато ошибся, когда позволил себе освободить галстук, на миг позабыв о своих уродливых следах на теле. Взгляд напротив пристально смотрит в район оголённой кожи прямо под шею, куда тянется один из самых больших шрамов. Если ему и стало некомфортно, то виду он не подал — удержал беспристрастное выражение, лишь кожа стала бледнее, а воды — его первозданные воды в радужках очаровательных глаз — блеснули чем-то сложным, нечитаемым. Так смотрят, когда не хотят верить. Ризли видел такой взгляд у тех, кто впервые прибыл в Меропид, не смирившись с решением суда. Они кричат, что это несправедливость, какое-то недоразумение, большая ошибка хвалёной машины из зала суда. Юдекс не должен так смотреть. Это не его приговор, а Божьи прихоти. — Прошу прощения, — он снимает свои перчатки и замирает. Было в его взгляде что-то странное, но Ризли был чересчур занят тем, чтобы разглядеть его Божий приговор. Знаете, это вообще невежливо, но когда это он пытался быть таким? Больше его волновало то, что он сам не понимал, на что рассчитывал. Чтобы узнать, как скоро юдекс встретит свою предназначенную душу? Просто надеялся немного соблазнить его, если счётчик покажет большое число? Нет, Ризли никогда таким не занимался. Но почему-то, увидев пустое запястье, означающее, что счётчик завершен и человек уже встретил свою родственную душу, он был немного рассеян от внутреннего огорчения. — Месье Нёвиллет, — обратился мужчина, — если вы неважно себя чувствуете, мы можем отложить переговоры. Кажется, вы не настроены на деловой разговор после заседания суда. Был тяжелый день? — Гм… — судья кивает, после чего встаёт с места и отходит к окну. Герцог никогда бы не подумал, что аристократическая осанка этого человека может однажды разрушиться, показав поникшие плечи. Ему неожиданно захотелось положить на них руки, а лучше снять этот дорогой верх, оставив одну лёгкую блузку, и размять мышцы для расслабления. Он выглядит чересчур уставшим. Был бы Нёвиллет не против, если бы Ризли предложил это? — Да. Мужчина медленно моргает. — Что? — День и правда выдался тяжелый. Ох. Вот он о чём. На минуту мужчина подумал, что его мысли прочитали. — Мне оставить вас? В кабинете нависает неловкое молчание. Наверняка, судье тяжело попросить его уйти, особенно, когда Ризли проделал весь этот путь ради договорённой заранее деловой встречи. Но глава крепости человек простой, к тому же, понимающий. Он может отложить разговор на ужин и пройтись по городу до этого времени. Чтобы проветрить голову. — Нет необходимости, — неожиданно говорит юдекс, — Ваша Светлость, вам не нужно демонстрировать умение управления, наше соглашение будет подписано сейчас же. — Вот как, — усмехнулся герцог, — настолько пришёлся по душе, что уже доверяете мне? Или хотите, чтобы больше не появлялся здесь? Плечи мужчины напряглись. — Прошу прощения? — он развернулся лицом, показывая, как красиво падают на лицо солнечные лучи. Уже и дождь закончился. Небеса определенно намекают на то, что Ризли пора уходить. — Всего лишь пошутил, — герцог встал с места и развёл руки в стороны, — у меня сложный юмор, не обращайте внимания. — Постараюсь его понять. Я постараюсь. Очаровательный. Он действительно достался кому-то очень удачливому. Полной противоположности Ризли. Вселенная чересчур жестока. Когда герцог добрался до крепости, луна уже высоко светила над водами, освещая верхушку тюремного здания. Как только лифт спустился на триста метров под землю, мужчина снова ощутил себя придавленным к холодному металлу. Так всегда происходит, когда ты забываешь о том, как неуютно тебе было в комнате из-за тревожных мыслей, выбравшись куда-то за её пределы, а потом, вернувшись, вспоминаешь о них. Или когда повторно заходишь в холодную воду после того, как солнце успело согреть своим теплом на суше. Неприятное ощущение. Ещё предстояло много работы над Меропидом, чтобы возвращение в это место перестало казаться заточением. Он обязательно сделает его комфортным. Для себя и других. Крепость ещё станет новым миром, в котором для таких людей, как он — бракованных — предоставится шанс стать другим человеком. Никакая мора не будет иметь ценности, а Божий приговор станет обычным счётчиком. Здешние люди, пусть и не все, не захотят возвращаться наверх. Ризли снял накидку, расслабил галстук и, наконец, снял перчатки, чтобы помыть руки. Чай они так и не попили, но мужчина уверен, ему ещё предоставится такая честь, если Нёвиллет даст возможность. А если не даст, то герцог его всеми сортами чая завалит, чтобы тот понял жирный намёк. На крайний случай сам пригласит. В Меропид, наверное, судья не спустится, но они могли бы попробовать где-нибудь в другом месте. Улыбнувшись своей мысли, Ризли поднял глаза к зеркалу над раковиной и с глупым выражением лица вытерся полотенцем. Взгляд скользнул ниже, на вышивку Сиджвин. Однажды ей стало настолько скучно рисовать наклейки, что она принялась украшать полотенце герцога. И затем он замечает это. Пустота под шрамом на тыльной стороне ладони. За крестом не было цифры ноль.***
Он никак не может определиться со своими ощущениями, его из крайности в крайность бросает, и это напрягает, раздражает, бесит. То внутри всё горит, полыхает, кипит, словно в дьявольском котле, то от тяжести в груди всё леденеет, тянет в бездну, холодом накрывает, заставляя мурашки бежать по всему телу. Внешне он старается сохранить невозмутимость, продолжает слушать отчёт от подопечного по поводу ночного караула, но ничего не слышит. Такими темпами ему скоро диагноз плохого слуха добавят. Губы чуть заметно шевелятся. Хочется выматериться от души. Высказаться так, чтобы уши всех присутствующих налились кровью. Но вместо этого он просто-напросто мысленно считает. Один, два, три. Десять. А что там шло после десяти? Может, обратный отсчёт поможет. Чёртов каламбур. Сколько угодно упражнений до тех пор, пока мозг не отключится от перенапряжения, пока перед глазами не перестанет маячить то, чего нет — длинные платиновые волосы и опущенный взгляд. Мозг, пора уже прекращать. Но он, предатель, как назло, отключаться не желает. Одну за другой выстраивает сложные схемы. Дорисовывает то, чего изначально не было. Выдаёт странный алгоритм противоречивых чувств. И что-то рушится, одно с другим не состыковывается. Бракованный лабиринт с тупиками получается, под стать его сердцу. — Вам нехорошо? — Сиджвин щурит глаза, смотря на него с подозрением, когда все покидают его кабинет. Да, малышка. Ему не просто нехорошо. Ему просто пиздец как сложно дышать, говорить, думать, что-либо делать, пока между рёбрами тянет наверх. Ниточкой от груди к нему. Потому что хочется всего и сразу: пойти и поругаться, хотя вряд ли это решило бы всё. Прижать к деревянному столу и потребовать объяснений, которые Ризли заслужил, вцепиться в волосы и… — Всё в порядке. Но он не может. — Как твои раны? — Нет причин для беспокойств, — улыбнулся совсем невесело, — и больше не будет.***
Он знал, что за ним наблюдают, и этот взгляд его точно нервировал, но Нёвиллет ничего не мог с этим поделать, а потому упорно игнорировал. Ризли даже не стеснялся того, что его давно спалили за этим. В его глазах отражался микс синего пламени. Липкого, жаркого, похотливого, при этом смешанного с плохо скрытой злостью, холодом и суровостью. Слишком много всего. Когда заседание закончилось и все зеваки поспешили покинуть зал, юдекс, наконец, поднял свои бездонные глаза. Там, за стойкой верховного судьи, он выглядел недостижимым. А Ризли всегда нравилось тянуться к такому сложному, неуловимому, недосягаемому. Чтобы не по правилам было. Он поэтому и представляет автономию. Ему эти правила нахуй не сдались. — Ваша Светлость. — Ризли, — поправляет его герцог, — думаю, мы имеем право перейти на имена, разговаривая друг с другом. У Нёвиллета сжимаются губы, но в целом лицо выглядит безмятежным. Как при вынесении приговора. Красивая утонченная сдержанность, которую так и хочется разбить, чтобы все эмоции изнутри этой фарфоровой вазы вытащить. — Хорошо. Хотите подышать воздухом снаружи? — Я привык находиться в закрытых помещениях, — он скрестил руки на груди, — но, думаю, нам действительно нужно пройтись. До вашего кабинета. Нёвиллет, — для других юдекс, Верховный судья Фонтейна, — ненавидел моменты, подобные этому, и это читалось в его напряжённых плечах. На этот раз Ризли знал причину такого состояния. Как и понимал, почему на его теле столько шрамов из-за этого человека. Минуты отдыха жизни Верховного судьи были столь редкими, что пересчитать их можно было по пальцам одной руки. Постоянные судебные процессы, вечные истерики осуждённых, от которых порой душа разрывалась вдребезги, и не менее стрессовые, но важные вещи — вынесения приговоров. Не очень приятная работа. А теперь ещё и Ризли глаза мозолил своими изуродованными следами по всему телу, нагоняя ещё больше чувства ответственности и вины. Он не хотел. Нельзя сказать, что история герцога была наполнена трагедиями покруче каэнри’аховских, но своё нынешнее положение в обществе ему пришлось выгрызать — как иронично, учитывая то, что его часто сравнивают с диким зверем, — клыками и выцарапывать когтями. И проблема, о которой юдекс, возможно, беспокоился, отнюдь не самая ужасная в жизни мужчины. Она была скорее бонусом. Как дополнительный десерт с привкусом кислинки, чтобы было что рассказывать врачу, который поставил диагноз «отравление». — Чаю? — первое, что предложил Нёвиллет, когда они добрались до его кабинета. Следом за ними на коротеньких ножках зашла его помощница. Она единственная, кто удерживает воздух от нагнетающей атмосферы. Теперь Ризли показалось, что эти четыре стены практически не отличаются от Меропида. Так же уныло задёрнутые шторы по вечерам, охлаждающие помещение вентиляционные трубы — хотя коридор и остальные кабинеты в этом здании намного теплее — и парящее под белым потолком одиночество. Долгое, тяжёлое, неосязаемое для других и хорошо известно им двоим. — Вы предпочитаете воду. Естественно, герцог многое успел узнать по поводу таких мелочей про судью. — Да, — согласился юдекс, — но вам нравится чай. Как и судья о предпочтениях герцога. Ризли не может сдержать улыбки довольной, как у адвокатов после выигрыша на сенсационном деле. — Тогда попрошу заварить тот, что мы не смогли попить в прошлый раз. — Принесите нам, пожалуйста, — на этот раз он обращается к своей помощнице. Мелюзина кивнула и с теми же очаровательными маленькими шагами удалилась из кабинета. — Вы хотели поговорить, — прозвучало следом за закрывшейся дверью, и изящная мужская рука в перчатке указала в сторону дивана для гостей, — прошу, Ваша Светлость… — Ризли. — Говорите, если вам что-нибудь нужно для удобства, — вот же воспитанный упрямец, — кажется, нам предстоит долгий разговор. Ни для кого не секрет, что с золотых уст Верховного судьи сыплются гладкие, мягкие речи, заполняя сознание собеседника непонятной, неведомой для большинства магией. И несмотря на эту приятную магию голоса, говорил он слова твёрдые, подобающие человеку с большим статусом. И эта двусмысленность могла свести с ума. Ризли прислонился щекой к кулаку, устало прикрыл глаза, потянувшись расслабить свой галстук на шее. По привычке. Они ещё даже не начали говорить, а уже что-то неуловимо менялось. В мире. Другие не ощущали этих перемен, но вот он, сидя в этом роскошном кабинете перед всеми уважаемым юдексом, чувствовал. Ощущал кожей. Ловил грядущие изменения в воздухе. — Месье Нёвиллет, — у Ризли на языке вертелось более неформальное обращение, но пока его соулмейт не хотел переходить на него, выбора не было — мы можем говорить откровенно сейчас? — Да. — И вы знаете, о чём? — Имею представление. — Надеюсь, не такое, какое привыкли видеть с Гидро Архонтом в зале суда. Послышался тихий смешок. Не принадлежавший Ризли. Герцог распахнул глаза, чтобы успеть запечатлеть это выражение лица обычно беспристрастного мужчины, на короткий миг явившее себя. И видят Архонты, ничего прекраснее он не видел и не слышал. — Прошу прощения, — кашляет Нёвиллет в кулак, смутившись. Привычный мир главы крепости свихнулся. Окончательно и бесповоротно. Свихнулся и покатился под откос. Прямо на триста метров под землю. Раскололся на части и с грохотом обрушился, словно был сделан из хрупкого стекла. А потом он вспоминает свои мысли во время первой встречи. О том, как кому-то очень сильно повезло с тем, что его родственной душой и человеком, которого сама судьба сделала второй половинкой этого мужчину, стал кто-то настолько очаровательный. Тогда герцог и подумать не мог, что уже заранее позавидовал самому себе. — Ваш юмор не такой уж и сложный, — внезапно сказал судья, пытаясь разрядить обстановку. Что ещё ему оставалось делать, когда на него уже минуту смотрят странным взглядом, сидя неподвижно? — Разговаривать со мной тоже совсем не сложно, — улыбнулся он, перекинув ногу на вторую, — почему сдерживаетесь даже сейчас? Вы не задали вопросов, хотя, раньше меня догадались о нашей связи, — вау, он впервые произнёс «наша» и «связь», имея в виду себя с кем-то, — не стали рассказывать и даже поспешно закончили встречу. Я настолько не пришёлся вам по душе? — Отнюдь, — он вздохнул, — сожалею, что сложилось такое впечатление. Позвольте мне объяснить моё поведение в тот день. Ризли уже говорил, что с ним разговаривать будет легко? Да. — Божий приговор указал, что в этот день я встречу свою судьбу, — его взгляд впился в столешницу между ними, — мне не хотелось, чтобы в день встречи проходил суд, я всячески пытался отменить его. Неспокойно, когда не знаешь чего ожидать — окажется им осуждённый, которому придётся вынести приговор, или кто-то из его близких. В любом случае, это было бы сложно. Ризли сжал губы, наблюдая за тем, как мужчина снимал перчатки. Белоснежная кожа Нёвиллета Сциллы со стороны выглядела мягкой и гладкой. Прикоснись он к ней, наверняка, она будет точно такой же, нисколько не отличающейся. А если и да, то явно не в худшую сторону. По крайней мере, не такой, как у герцога. — Когда суд закончился, я не смог позволить себе подойти к тем, кто тяжело перенёс его. Думал, что если среди них есть кто-то, у кого Божий приговор, он вряд ли уйдёт. Но никто не остался. Все ушли сразу. — Всё то время, начиная с окончания суда и до моего прихода, вы простояли под дождём? Юдекс кивнул. Мог ли он подумать, что родственная душа, действительно находившаяся в зале суда, ушла из-за неприязни к Верховному судье? — Я понял, что своего человека не встретил там. — Да? Как? — Метка, — он поднял руку, указывая на тыльную сторону ладони, — единица всё ещё присутствовала. Верно. Ризли уже и забыть успел, что Божий приговор исчезает после встречи с родственной душой. Просто у него такого быть не должно было — так он думал всю жизнь. Иногда герцог ловил себя на мысли о том, что это не будет проблемой. Может и не иногда. Правильнее будет сказать, что он себя на этой мысли всё ещё ловил. Просто Ризли уже привык быть бракованным. А у таких была определённая цель — не надеяться на починку. Это уже устарелый механизм, в него нет смысла что-либо вливать или менять. Но Нёвиллет — чувствительный, хрупкий душой человек — не был таким. — Подождите, — Ризли нахмурился, — но вы потом поняли, что это я. Здесь, когда сняли перчатку и увидели, что Божий приговор пропал. Нёвиллет перевёл взгляд в сторону. — Простите, — его голос стал тише, — догадка была, но надеялся, что это всё-таки буду не я. Ризли застыл от услышанного. Это было похоже на объявление новой войны Архонтов. Как если бы человечество, от старой мировой схватки только отошедшее, весь ужас по новой перенесло. Не в лицо брошенная угроза. Удар, нанесённый вероломно, когда он не ожидал. Молниеносно. — Всю жизнь старался быть сдержанным, чтобы не делать вам больно, но в итоге всё оказалось бесполезно. Я плохо понимаю свой спектр эмоций. Моя вина. Герцог медленно моргнул. — Из-за этого? — Что? — Вам стало жаль, что вы моя родственная душа, когда увидели шрамы Божьей прихоти, — уточнил Ризли, — а не потому, что я был противен? Теперь настало время Нёвиллета растерянно моргнуть, переваривая услышанное в голове. — Божьей прихоти? — он хмыкнул, — впервые слышу, чтобы кто-то так говорил об этом. Нет, я не считал вас противным, и не посчитаю. — Тогда почему вы не поговорили со мной сразу? Судья не смог ответить на этот вопрос, но герцог догадался. Уже стоя под дождём, Верховный судья допустил мысль о том, что его родственная душа может не принять его или вовсе возненавидеть. А когда увидел такое количество шрамов — хоть и только видную часть — вовсе засомневался в том, что имеет право надеяться на что-либо. И он действительно плохо разбирался в своих эмоциях. — Месье Нёвиллет, позволите? — он протянул руку. Судья положил свою ладонь. Несмотря на то, что он носит полностью закрытые перчатки, длинные пальцы мужчины были холодными. Ризли рассматривает чистую кожу, примерно представляя, как раньше на ней сменялись числа. — Я рад, что вы моя родственная душа. Поймите меня правильно, всю жизнь мне казалось, что со мной что-то не так. Я пришёл на этот свет с Божьим приговором, который не вёл счётчик. На моей ладони с рождения находилась цифра ноль. Это даже числом не назовёшь, потому что его нет. И я думал, что нет и дня встречи с моим человеком. Люди говорили всякую чушь, уверяли, что мой соулмейт в аду страдает, и я ничего не смогу сделать для души мёртвого, — он сжал чужую ладонь, — теперь, когда мы встретились, я больше не буду получать новые раны. Божий приговор исчез, оставив нам с вами дальнейший выбор общей судьбы. Я вас не ждал, но был безмерно рад вам. Вы меня ждали, но теперь, видя меня такого — бракованного — сможете ли принять? Ризли не тянул напрасно время, старался сразу расставить все точки над нужными буквами. Было вполне ожидаемо, что его посетит подобная мысль. В конце концов, однополые отношения, в том числе — браки, давно перестали кого-либо удивлять. В богемном обществе соулмейтов, предпочитавших свою судьбу, было предостаточно. Как и тех, кто отказывался от них, не видя себя в нетрадиционных отношениях. — Ваша Светлость, — тон обращения уже не радует герцога, он слышит сожаление в нём. Так всё-таки его бракованное сердце нельзя даже даром отдать? — Я не говорю, чтобы это происходило быстро, — добавил Ризли, — мы могли бы просто начать с малого. Узнать друг о друге, как делают друзья и… — вторая ладонь Нёвиллета накрыла губы, остановив несуразный лепет. — Для начала вы должны узнать кое-что. Когда люди говорят эту фразу, они подразумевают нечто неприятное. Потому что, в большинстве случаев, это оказывается грязным секретом, по типу обмана, предательства или ещё хуже. Учитывая их возраст, можно было предположить, что у такого соблазнительного мужчины есть какая-нибудь любовница. В худшем случае — скрытая семья. В Меропиде столько различных историй об этом можно услышать. — Подозреваю, что брешь в вашем Божьем приговоре случилась тоже из-за меня. Ладно, это сильно отличается от случаев заключённых из Меропида. Пора бы привыкнуть, что у него в жизни вообще всё не так, как у других. — Мне очень много лет. — Я тоже давно не подросток. — Настолько, что уже пережил пять поколений. — … Окей, этот секрет намного больше, чем существование любовницы. Месье Нёвиллет имел в виду, что не является обычным долгожителем с глазом Бога. — Значит для вас я буду младенцем, на которого вам трудно смотреть? —… Их разговор явно ушёл не в то русло. — Я не это имел в виду. — Тогда не вижу проблемы. — Сейчас всё в порядке, — он сжал его руку в ответ, — лишь хотел объясниться. Для того, чтобы прожить с тобой вместе, я отказался от своей природной формы несколько лет назад. Формально, я умер и был перерожден, если можно это так назвать. — Вот чёрт… — Да. — Нет, я не об этом, — он усмехнулся, — это действительно важно и многое объясняет, просто… месье Нёвиллет, ты только что обратился ко мне неформально. Мужчина нахмурился. Когда это он… Оу. Буквально только что. И это так обрадовало герцога? — Я думал, нам нужно будет больше времени на то, чтобы перейти на «ты». Верховный судья прикрыл глаза, чтобы скрыть накатившее на лицо смущение, и хмыкнул. — У людей век короткий. Не хочется тратить его на некоторые мелочи. — Соглашусь, — ответил довольный Ризли, — тогда у меня просьба. Впредь я не буду знать, когда ты не будешь в порядке, поэтому говори со мной о том, что происходит у тебя в душе. Всегда. Ладно? Новых порезов больше не будет, и это, вроде бы, должно радовать, вот только уважаемый судья имеет способность проявлять эмоции ровно столько же, сколько безногий возможность бегать своими силами. — Хорошо. Теперь их ждут только понимание и мирные дни.***
Теперь их ждут недопонимание и тоскливые рабочие дни порознь.«Дорогой Ризли, мне срочно нужно решить дела с нарушением прав мелюзин, поэтому сегодня я не смогу прийти на чаепитие. Прошу прощения за то, что так получилось. Надеюсь, мы увидимся скоро. Нёвиллет.»
Когда Ризли надеялся на то, что судьба, связавшая их, даст им одну дорогу на двоих, долгожданное «и жили они долго и счастливо», как принято во всех сказках, он сильно ошибался. Судьба клала на них огромное достоинство, оставив решать проблемы самим. Можно же было просто предоставить с Божьим приговором в комплект инструкцию «как жить дальше, если ты в трёхстах тридцати семи метрах под землёй двадцать четыре часа в сутки, а твой соулмейт — трудяга, на которого вываливают ответственную работу по делам целого региона». Но нет. Нужно же всё усложнить, будто ему рождения с нулём на ладони было мало. Единственное, что герцог и мог делать — отправлять различные цветочные чаи и свои любовные письма, написанные по пособию «как поддерживать отношения на расстоянии». Стыдоба какая. Иногда ему удавалось подниматься к нему и смотреть со стороны на то, как он торжественно начинает суд, а потом с тоской идти в сторону порта, чтобы встретить продовольственные товары для кухни. Сиджвин сначала не понимала его желание лично браться за это дело, а потом, видимо, догадавшись, стала чаще отправлять наверх. Каждый раз, когда он с энтузиазмом поднимался из крепости Меропид, также каждый, мать его, раз возвращался в него, принося с собой отвратное настроение, желание кусаться и рычать и мысли о своей родственной душе. С этим надо что-то делать, пока он окончательно не лишился катушек и не ворвался к нему с открытым предложением пойти в ближайшую нотариальную контору и расписаться. На случай, если там их не поженят, он откроет в Меропиде свою (да здравствует автономия) и разрешит однополые браки — Ризли себя знает. Ему хотелось, чтобы это происходило не вот так сразу, но как они вообще могут прийти к обычным разговорам, объятиям и — да, ему правда хочется этого — поцелуям, если даже видеться не могут? А после того, как Божий приговор исчез и появился соулмейт, все мысли занимало желание быть рядом, коснуться белоснежной шеи холодными пальцами и вдохнуть — до разрыва лёгких — приятный аромат кожи. Чтобы прочувствовать, понять: «это — мой человек» и унять душевное неудовлетворение. Про физическое он вообще молчит. Не дикарь, чтобы руки тянуть сразу к чужому телу на первом свидании, но и не святой монах, практикующий непорочность. Говорили ли в нём отголоски маленького ребёнка, требующего тепла — которое он, как думал, вообще никогда не получит — неизвестно. В любом случае, Верховного судью хотелось увидеть ближе, чем на расстоянии целого зала заседания. — Ваша Светлость, — обратилась к нему маленькая помощница судьи, — вы пришли к месье Нёвиллету? — Да. — Ох, подождите минутку, пожалуйста, у него сейчас встреча с госпожой Фуриной и гостями. Я сообщу, что вы прибыли. Встреча с гостями и Гидро Архонтом? Звучит как нечто серьёзное, в отличие от его причины прихода. Вдруг, они там о судьбе Фонтейна разговаривают, решая важные проблемы, а он приходит со своей тоской по родственной душе? — Нет, не стоит, у меня не срочное дело, поэтому неважно, — он махнул рукой, сглатывая горечь от сказанных слов, — я пойду… Однако, не успел он и на шаг отойти, как синяя дверь кабинета резко распахнулась, заставив обоих повернуть головы и встретиться с внимательным взглядом Верховного судьи. От сумасшедшего вихря в груди выть как волк хочется. На луну. На эти сияющие платиновые волосы и блестящие радостно глаза. — Ваша светлость. — Герцог? — послышался женский голос за спиной юдекса, и звучал он крайне удивлённо, — смотри-ка, тебе даже идти к нему не нужно, он сам пришёл! — Добрый день, — Ризли вежливо поздоровался с госпожой Фуриной, замечая её многозначительный пристальный взгляд. Она знала. — Здравствуй, — хмыкнула Архонт, после чего развернулась к Верховному судье, — ну хорошо, Нёвиллет, тогда на сегодня я тебя не трогаю. Подышу свежим воздухом, как раз погода улучшится. Её игривый тон провоцирует желание сбежать