Lux in tenebris

      Пусть будет трижды проклят тот, кто однажды сказал, что противоположности притягиваются!       И пускай для нас с тобой это не являлось истиной в последней инстанции, наши мнения во многом разнились, а вкусы зачастую принимали противоположные полярности.       Отчасти поэтому наше с тобой знакомство началось с ссоры, наверное?       О Сугуру, я бы всё отдал, лишь бы познакомиться с тобой опять!       Даже если бы ты снова окрестил меня конченым идиотом и послал в пешее эротическое в ответ на какую-нибудь похабщину, я бы выслушал всё с улыбкой и продолжил бы до тебя докапываться:       – Сугуру?       – Да.       – Солнце моё, ты меня любишь?       Ты тогда посмотрел на меня самым задолбавшимся и усталым взглядом, а я едва сдерживался, чтобы не заржать.       – Нет.       – Почему? – произнёс я таким тоном, будто реально обиделся.       – Потому что мудила ты.       И ты был прав. Я тот ещё ушлëпок. Наверное, все маленькие избалованные дети с возрастом превращаются в больших ушлëпков? Сказать, что меня баловали – ничего не сказать, потому что это самый мягкий термин, которым можно описать данную ситуацию.       Поступление в Магический техникум опустило меня с небес на землю. Да и ты тоже принял участие – со всей силы тянул меня за ноги вниз, в пучину действительности.       Мне не понравилось сначала, но привыкнуть пришлось.       А потом я словно сошëл с ума.       С тобой резко стало очень приятно. Я так и не понял, почему. Конечно, присутствовали редкие склоки, после которых мы могли неделю не разговаривать друг с другом и строили из себя обиженок, а Сëко смотрела на нас, как на идиотов, и подмечала, что мы ссоримся подобно старым супругам.       Но такие ссоры обычно заканчивались у кого-нибудь из нас в постели. Или в душе. Или в сортире общественном, если не очень везло.       Я до сих пор помню наш первый раз так, будто это было вчера.       Сильная ссора перетекла в обоюдное молчание длиной в тринадцать дней. И хотя нас назначили на совместное задание, ни один из нас не проронил ни слова за четыре часа. Ни я, ни ты. Ты вообще даже не смотрел на меня. Ну и хер с тобой, Сугуру.       Мы молча разошлись где-то недалеко от техникума, и я под дождём пошëл в бар неподалёку, где по благоприятному стечению обстоятельств мог прикупить горячительного, несмотря на то, что мне было всего семнадцать на тот момент. Проще говоря, у меня там была парочка знакомых.       Я пропустил стаканчик, закупился и вышел вон. Дождь никак не кончался, и я насквозь промок под его яростными струями, пока дошёл до техникума. Там от ливня меня спасли многовековые деревья.       – Ого! Да ты весь мокрый, Годжо! – воскликнул Хайбара, которого я встретил в коридоре общежития. Он был в пижаме и отправлялся спать.       – Ага. Ты не знаешь, где Гето?       – Он с Нанами и Сëко играет в карты.       – А ты чего не у дел?       – Не люблю азартные игры, вот и всего.       – Ясно... Спокойной ночи, Хайбара.       – И тебе того же, Годжо-сэмпай!       Я постучал к Сёко, но её не было в комнате. "Значит, они у самого Гето квартируют,"– подумал я.       Дверь открыл Нанами.       – Можно я присоединюсь? – с порога спросил я вполголоса. – Я притащил выпивку.       – Конечно, залетай, – Сëко похлопала по полу рядом с собой, приглашая меня сесть. Ты, Сугуру, тогда недовольно скривился и отодвинулся, словно не хотел, чтобы я находился рядом с тобой. Я мимоходом заглянул в твои карты: ничего путного, один мусор.       Сëко выиграла, и началась новая партия уже на четверых и со спиртным впридачу. Нанами остался в дураках и приложился к горлышку бутылки, а тебе опять попались хреновые карты, так что и тебя постигла та же участь. Мне оставалось биться с Иэйри один на один.       Я вообще всегда знал, что с Сëко нельзя играть в карты, ставя что-то на кон, потому что можно было буквально остаться с носом и с семьёй в рабстве впридачу. С такой дьявольской удачей она могла бы стать звездой любого казино, но почему-то решила быть шаманом, врачом и патологоанатомом. Наверное потому, что мертвецы не болтают.       После очередного проигрыша мою бухую голову посетила просто ошеломляющая мысль.       – А давайте на раздевание?       – Ну нет, – ответила Иэйри. – Мне уже спать пора. Счастливо оставаться, мальчики.       Она ушла, попыхивая сигаретой, но вот Нанами уломать удалось. Он же первым и проиграл, поэтому снял носки.       Следующим стал ты. А потом я.       Когда Нанами остался без футболки, он отчаялся и обиделся настолько, что ушëл спать и даже не попрощался. Ну вот не умеет он играть в картишки, и всё тут.       Я смотрел на тебя, а ты был явно недоволен.       – Продолжим?       – Как хочешь, – фыркнул ты. – Но если я выиграю и раздену тебя первым, то ты попросишь прощения на коленях.       Пришлось согласиться, хотя я бы охотнее сделал кое-что другое, стоя на коленях, чем извинился перед тобой. Это просто не в моих правилах.       – По рукам, – улыбнулся я. – Но с одним условием.       – Валяй.       – Если в конечном итоге выиграю я, ты позволишь себя облапать. Везде.       Четкая и лаконичная фраза эхом отразилась от стен. По крайней мере, так показалось мне.       – А ты не охренел?       – Так ты согласен? – нагло улыбнулся я. О, видел бы ты в тот момент своë лицо, Сугуру.       Видимо, желание унизить меня взяло верх над помутневшим от спиртного рассудком, и ты выпалил:       – По рукам!       Мы начали на равных условиях.       Ты бил мои карты, я – твои, и перед глазами мешалось всë: тузы, валеты, четвëрки, пики и бубны...       И вот мы сидели друг напротив друга в одном нижнем белье, замëрзшие и пьяные в хламину. Я подметил момент, когда ты зевнул и отвлëкся, чтобы незаметно скинуть с рук неудачно выпавшую двойку. Ради великой цели и сжульничать можно.       Последняя карта слетела с моих ладоней, как птичка.       Ты посмотрел на меня исподлобья.       – Кажется, кто-то проиграл, – промурлыкал я, обходя тебя кругом на ватных ногах и приземляясь на твою идеально заправленную кровать.       Ты не сдвинулся с места, и я призывающе похлопал по одеялу рядом с собой:       – Сугуру, давай быстрее, мне холодно.       – Так и быть, грязный извращенец, – подло улыбнулся ты и распластался рядом. – Лапай, если так хотелось меня потрогать. Видимо, ни одна девушка тебе не даëт, вот ты на парней от недотраха полез.       О, Сугуру. Я всегда поражался в моменты вроде этого. Моменты, когда ты из пай-мальчика превращался в невозможного ублюдка. Меня будоражило то, что под сладкой глазурью притворства скрывался язвительный дьявол. Или дело было только в алкоголе?       От ярости я прижал тебя к кровати, вдавил в матрас. А ты оскалился зубьями пилы, поцеловал меня в предплечье и выплюнул очередное поддразнивание:       – А вот это уже изнасилованием попахивает. Хотя, можешь даже трахнуть меня, кобель ненасытный. Чтобы потом все узнали, что Годжо Сатору – сильнейший – самый что ни на есть пидорас.       – То есть ты сам не против? – игриво шепнул я тебе на ухо. – Ну тогда и я за. Как думаешь, что скажут твои родители, когда узнают, что ты проиграл девственность в карты?       – Ты больной ублюдок, Сатору.       – Ты не лучше, к счастью, – сказал я, покусывая тебя за шею и ухмыляясь оттого,что смог поставить тебя в тупик.       Из недотроги ты вмиг стал горячим и разнузданным, извивался от прикосновений, пока я мял ладонью твою грудь, оглаживал торс и кусал за ухо.       – И откуда ты знаешь, что я девственник? – выдохнул ты.       – Предположил. И вообще я имел в виду анальную девственность, так что ты сам прокололся, – ты в ответ нахмурился и совершил настоящую неожиданность, обхватив меня ногами.       О чëрт.       – А я смотрю, тебе понравилось, – горячо шепнул ты, потираясь о мою паховую область, и гадкая до одури улыбка расползлась по твоему лицу.       – А говорил, что это я больной ублюдок.       – Ты и есть. А ещё ты люто меня бесишь.       – Взаимно, солнышко. Готов ответить за слова? – моя ладонь потянулась к резинке твоих боксеров, которая всё не давала мне покоя, как красная тряпка быку.       Слияние двух дыханий, переплетение двух тел. Целый мир и необъятная вечность только на двоих. На двоих больных пьяных ублюдков, которым до лампочки на всë, кроме друг друга. Никаких комплексов. Никакого стыда. И совести тоже.       И ты, распластавшийся под моей тяжестью, с растрëпанными волосами и раскрасневшимся лицом. Ты выгибался, царапал мне спину и стонал, как шлюха.       А я всё больше от тебя дурел. Больше, чем от алкоголя.       И твои руки на моей спине, и поцелуи в шею – я всë помню. Помню, как ты заснул, а я накручивал пряди твоих чёрных волос на палец. А утром ты жаловался, что у тебя болело очко. Зато мы помирились.       И судя по недвусмысленному взгляду Нанами, который жил буквально за стеной, он всё слышал и утром был недоволен и ошеломлëн ещё больше, чем ты.       Наверное, ни с одной девушкой до или после мне не было так хорошо, как с тобой в тот момент. Плевать, что ты оказался девственником и тебя пришлось всему учить. Но ты всё схватывал на лету, и уже в следующий раз, через неделю в общем душе, ты не был таким бревном.       Ты стал для меня каплей нектара в чашке чая, Сугуру.       А потом случилось то, от чего охерели все.       Ты предатель. Чёрное пятно на истории магов. Чëртов убийца.       И у меня тогда рука не поднялась тебя убить. Вернее, поднялась, но я ничего не смог сделать. Не смог. И в этом только моя вина. Ведь я тебя слишком любил. Тебя, придурошного ушлёпка.       И пока рыдания заглушала подушка, а мой разбитый и несчастный вид скрывало одеяло, я не переставал вопрошать у потолка, у стен, да даже у нашей дурацкой совместной фотографии в рамке: – О Сугуру, как ты мог так поступить?       Я расхерачил рамку об стол, а саму фотографию сжëг. Потому что ты мне теперь никто. Тебя нет. Теперь тебя больше нет в моей жизни. Ты призрак, эфемерное воспоминание с привкусом дешëвого пойла.       Я истерил, ломал вещи, уходил гулять по ночам, перестал спать. Я выкинул всë, что хоть как-то было связано с тобой – даже мои любимые солнечные очки, потому что тебе нравилось их отбирать и цеплять себе на макушку.       Ты стал ложкой яда в чашке кофе, чëртов Гето.       И когда спустя несколько лет я нёс твоë истерзанное и холодеющее тело к Сëко, я ничего не чувствовал. Вернее, чувствовал только пустоту. Как будто часть меня просто исчезла. И я не знал, почему.       Я выбросил тебя из головы, из сердца, из снов. Но из воспоминаний не смог.       И теперь мои последние мысли о тебе. О тебе, Гето Сугуру.       Я никогда в жизни не думал о том, что умру поверженным и в полном одиночестве. Я опозорился перед всеми. Перед учениками, перед оставшимися товарищами. Хотя... Возможно, если бы ты тоже был там, чтобы хлопнуть меня по спине и подбодрить, я был бы доволен.       До встречи, Сугуру...