Карнавал ужасов

Спустя пару месяцев наступило долгожданное выздоровление. Сказать честно, пребывание в больнице было невыносимым временем для троих представителей клана Ооцуцуки. Хотя... Что касалось одного из них... Если уж и говорить на чистоту, то... Пожалуй, Урашики, единственный, кто мог отличиться придурковатостью, — стал исключением из этого правила. Кому-кому, а ему, недалёкому по мнению Момошики организму и безответственному по мнению Киншики товарищу, было весело вливаться в мир простых смертных (как и остальным из этих двоих, все мы знаем подлинность этих ворчунов). С того момента прошло достаточно много времени... Многие вещи успели поддаться изменениям. И кстати об этом... Не так давно в деревушке скрытого листа наступил день карнавала. Одним из посетителей успел засветиться всеми известный цирк. Знаменитый цирк — Шапито! — если быть точнее. Большой парусиновый шатер занимал одну четвертую часть от всей деревни и расположился недалеко от дома самого Хокаге. Вокруг шатра стояла куча вагончиков на колесах, где и жили сами циркачи. Первым из троицы Ооцуцуки обо всём разузнал, конечно же, — Урашики. Когда дело касалось веселья и беззаботности — парень был тут как тут. А как же иначе? Какой бы ироничной не становилась ситуация, всё из этого соотвествовало его личности: грубо говоря — петрушка фестивальная. Хотя Урашики и не был против, это было уж куда лучше занудного Момо или неуклюжего здоровяка Киншики (всего лишь мысли вслух). Устроив собрание в кругу любимой семьи, Урашики подал гениальную идею: — Как насчёт ворваться незаметно внутрь вагончика и разузнать о всякой клоунской хренотени? В ответ донеслось недовольное ворчание Момошики: — Идиота кусок, тебе совсем нечем заняться? Ради этого ты нас собрал?... — Коне-е-ечно! Мы же одна семья! — с издёвкой бросил Урашики. — ...Как говорится — в семье не без урода, — не без иронии подметил Момошики. — Момо-чан, ты слишком строг к себе. Расслабься... — тот вновь издевательски отшутился. Как же ему доставляло дразнить братца Момо. — ...В очередной раз убеждаюсь в том, что у тебя отвратительное чувство юмора, — злобно прорычал Момо. Его уверенность могла бы пошатнуться, если бы только не завышенное чувство собственного достоинства и презрение к человеку напротив себя. Момошики был слишком горд и серьёзен, чтобы заниматься всякими глупостями. Благоразумным оставался лишь Киншики в этот момент. В конце концов причин посещать карнавал и цирковое представление не было, когда перед ним и так разгорался нелепый спектакль между двумя клоунами. Он тоже был против затеи и последовал решению Момошики — закончить собрание, затем разойтись. Таким образом Урашики остался наедине со своими разбитыми чувствами. Как же прискорбно... Что ж, видимо ему придётся самостоятельно выполнять задуманный план. Ну и пусть! Одной компанией повадиться залезть, чтобы проникнуть через дыру в проделанном днище одного из вагончиков будет проще, как и оказалось (хотя если отставить пиздеж, то парень попросту оторвал лист жести, которым была заколочена дыра в полу). Внутри вагончика оказалась всякая интересная хуета: множество масок, парики, разноцветные клоунские штаны и прочий реквизит. Стал он все эти вещи пиздить: наберёт побольше и съебывается, пол-вагона опустело. И так раз за разом... День за днём... Один раз его спалили и за ним погнался клоун в метровых ботинках, но наступил себе на башмак, упал и разбил ебало. Он кричал ему и корчил рожи при этом: — Не догонишь, не догонишь, красноносый пидорас! Беспризорный Ооцуцуки очень любил бить стёкла вагончиков камнями, доёбывать, в общем, этих циркачей всяко. Грозились его поймать из-за чего пришлось наведываться туда реже. Жарким августовским днем Урашики обзавёлся новой компанией: с Тонери сидел на берегу речки. Он ему говорит: — А знаешь, завтра ведь цирк-то уезжает, сегодня они последний день в городе. — Ну и чо? — спросил Тонери. — Пойдем, спиздим чего-нить у них напоследок, — предложил тот. Тонери помялся, потом не хотя сказал: — Не-е... я боюсь, поймают нас. Урашики, воодушевившись затеей, стал ему доказывать, мол: кто их поймает? Но друг не хотел идти ни в какую. — Ладно, — сказал Урашики ему. — Тогда я один пойду! — и обозвав Тонери ссыклом, тряпкой и "вообще не пацаном", а заодно и кидалой, Ооцуцуки поднялся и твердым шагом направился в сторону цирка. По мере приближения к шатру его энтузиазм как-то угасал всё больше и больше, а когда тот крался между вагончиками, так и вообще куда-то пропал, и он трясся, боясь быть пойманным клоунами. А вот и заветная дыра в полу, — её так и не заделали. Отогнув лист железа, Урашики ловко нырнул внутрь. В вагончике царил полумрак, пахло пылью и затхлостью. Он обрадовался висящим на вешалках костюмам в блестках, словно старым знакомым, потом стал осматривать реквизит. В углу стоял большой, обитый коричневым дермантином под кожу сундук. Он открыл его и заглянул внутрь: внутри лежал золотой парчовый халат и вышитая золотом чалма с красным верхом. Урашики безумно обрадовался находке и тотчас же принялся примеряться, мысленно воображая себя Алибабой или Синбадом, и представлять, как он покажет этот халат Тонери и как тот лопнет от зависти и сожаления, что зассал присоединиться. Он совсем было замечтался, как услышал грохот шагов снаружи: кто-то поднимался по железным ступенькам лестницы. Он еле успел спрятаться за сундук, как дверь вагончика распахнулась: в вагон зашел чурка ростом где-то чуть более метра. Этот носатый карлик был одет в белую майку, но что его поразило — это его мускулы. Один его бицепс был наверное толщиной с его туловище. Карлик играл мышцами: они бугрились и перекатывались у него под кожей, потом снял майку. Урашики сидел за сундуком, наблюдал за ним со смешанным чувством интереса и страха и желал только одного: чтобы этот карлик поскорее съебался, однако тут же снаружи вагона снова загрохотали тяжелые шаги по лестнице и дверь распахнулась. В вагончик вошел двухметровый клоун: в разноцветных штанах до самого подбородка, длинных ботинках с загнутыми носами, рыжем лохматом парике и с красным носиком. Сняв парик, клоун оказался абсолютно лысым, бритым амбалом. Урашики думал, что они сейчас будут какие-нибудь сценки разучивать, или там карлик будет гири поднимать, но вместо этого карлик стал мацать клоуна за задницу. Клоун мял карлика за ширинку, потом клоун стал раком на четвереньки, а карлик достал свой длинный, жилистый черный хуй длиной с его локоть и с огромной круглой залупой засунул его амбалу в жопу через прореху в штанах. Урашики сидел за сундуком, и затаил дыхание от увиденного пиздеца. Он наблюдал за тем, как карлик ебал клоуна в метре от его лица. Он просто до этого не видел и не знал, как люди ебуцца, но понимал, что стал свидетелем чего-то необычного. Тем временем карлик трахал клоуна, засовывая ему свой полуметровый хуй полностью в сраку и приговаривая при этом: — Ы-ы-ы, биля, каньчай, каньчай билядь, сука!... Клоун подмахивал ему, вилял задом и стонал, как вокзальная проститутка из деревни скрытого облака. И тут произошло непоправимое: Урашики громко пернул, сидя за ящиком... То ли от страха повторить судьбу клоуна, то ли просто так. Кстати, всё то время, что Ооцуцуки там сидел, срать ему хотелось все сильнее и сильнее. Тишину, прерываемую лишь стонами лысого амбала и ритмичным шлепаньем яиц карлика об его сраку, разрезал тонкий и высокий звук, который издала его жопа. В вагончике повисло неловкое молчание, после чего карлик, не вынимая хуй из жопы амбала, осведомился у того: — Ый, бля, ето ты набздэл? Клоун отрицательно мотнул головой. Карлик осторожно заглянул за сундук и обнаружил там сидящего и дрожащего Урашики в одеянии Синбада. Он явно был в шоке, потом схватил и выволок его на свет. — Э, ти кто, биля сука? — вежливо спросил карлик у него. Он стал плакать и просить, мол: — Дяденька карлик, только в жопу меня не трахайте, как дяденьку клоуна!!!... Карлик на него обиделся, став ругаться: — Какой я тыбэ нахуй карлик, у минэ имя есть, Суйгецу минэ завут биля! Ээ, — сказал карлик Суйгецу клоуну. — Вот кто вэщи варуэт, пыдарас билядь! Щас ми ыбать тыбэ будим, сука! Урашики, не помня себя от страха, рванулся и проскочив у карлика меж ног (самым запоминающим осталось то, как он ощутил удар по лбу его залупой, которая свисала до пола) и, сбив карлика, метнулся к спасительной дыре в полу, но запутался в полах халата и упал. В этот момент клоун схватил его за лодыжку и стал тянуться за проклятущим вором. — Пусти, пидорас! — в ужасе заверещал тот. И тут... Урашики обосрался прямо в халат. Его экскременты потекли вниз и попали клоуну, который лежал под ним, на подбородок и, видимо, ещё и в рот, так как он стал плеваться и издавать такие звуки, будто хотел блевануть. Под громкие маты карлика и хрипение амбала, он по-пластунски подполз к дыре в полу и прыгнул в нее. Урашики бежал по берегу реки в обосранном, восточном халате и в чалме. Загорающие на пляже люди оборачивались на него, но ему попросту было похуй... Ему всё казалось, что те двое гонятся по пятам, и тот остановился, чтобы отдышаться уже во дворе. Халат пришлось выбросить в кусты, так как он был засран говном по самый ворот и вонял пиздец... Как жаль, ведь пиздатый был халат-то. Чалму Урашики оставил себе, как напоминание о том ужасном случае, ну и Тонери её показал вместе с остальной частью семьи Ооцуцуки. Шапито на следующий день уехало, а Урашики с тех пор в цирк не ходит. ...Не знаешь ведь заранее, а вдруг там одни пидарасы.