harmful princess

      — Я похож на трансвестита. Копошащийся сзади Джисон, не сдержавшись, начал ржать в голос. Минхо с нарастающим раздражением почувствовал, как у того затряслись от смеха руки, пока он пытался разобраться с застежкой — та в неловких пальцах Джисона заедала, прикусывала взмокшую кожу, потому что платье с узким корсетом явно не было предназначено для широкоплечих женщин. Тем более — для широкоплечих мужчин. Таких, как Минхо. Это с самого начала была плохая идея. Ужасная. Все это понимали. В том числе и Чан, который с неделю назад эту самую идею принес в общежитие, — выбрался из своей студии, закрыл на момент разговора ноутбук и неловко похихикал, потому что даже ему, буквально выросшему в JYP и оправдывающему выходки компании только из уважения и благодарности, эта идея казалась невероятно глупой. Все эти ежегодные корпоративы малость... утомляли. В прошлом году на долю их группы выпала честь подготовить выступление с животным концептом — апогей идиотизма. Им повезло, что сгодились плюшевые наряды SKZOO, а Чанбину не требовалось много времени, чтобы выйти вперед и взять на себя ответственность за весь происходящий бред на этом празднике жизни. Одно дело — веселиться в своем маленьком кругу или на потеху публике телевизионного шоу, другое — паясничать перед другими группами компании и всем директорским составом, но они справились — просто потому, что быть идиотами весело. А вот это, блять, это — вообще не весело. — Они ахуели? — спросил тогда Феликс. Чан предостерегающе выгнул бровь и прокашлялся. — В смысле... Это уже ни в какие ворота! — Я согласен, — вздохнул Чан и тут же, когда стал нарастать шквал возмущений, продолжил с нажимом: — Но у нас нет права отказаться. Нужно решить, кто из нас будет девушкой. — Хенджин, конечно же, — Минхо закатил глаза. — Или Енбок. Из Чанбина получится только Фиона. — Эй! Фиона вообще-то крутая, — Чанбин не выглядел оскорбленным. — Может, лучше Джисон? — No, man, — Джисон шире расставил ноги и подмигнул всем присутствующим настолько пафосно, насколько мог. — Я брутал, самый настоящий самец, мою мускулинность не скрыть ни за одним платьем. — Да, настоящий брутал, — саркастично фыркнул Хенджин. — От твоих носков всегда очень по-мужски разит. Хоть бы раз додумался их постирать. — Ты не понимаешь! Это запах настоящего swag-боя! Завязалась очередная перепалка, и Минхо устало вздохнул. На него точно с таким же выражением вселенской тоски навалился Чонин и уткнулся в телефон, пока Чан проверял границы своего терпения — обычно не больше трех с половиной минут (Минхо засекал), потому что Чан дотошен и точен абсолютно во всем. Наблюдал с покровительственной улыбкой, умилялся, а потом уставал от шума и призывал к спокойствию. Если был в настроении. — Я точно знаю, кто идеально подойдет на эту роль! — внезапно воскликнул Хенджин с такой гадкой ухмылкой, обращенной в сторону Минхо, что тот сразу же предостерегающе нахмурился и выставил кулаки, угрожая. — Минхо-хену жутко идут платья. Да и в целом он похож на... кошку, разве нет? Минхо размял плечи и встал, направляясь к Хенджину. Но внезапно замер, встретившись взглядом с Чаном. У того был... сложный взгляд. Задумчивый — скользил по всей фигуре Минхо как бы невзначай, но от того только сильнее бросало в дрожь. Чан, вообще-то, часто на него смотрел. Пялился. Старался не палиться, но Минхо всегда подмечал, просто делал вид, что не замечает — не то из уважения к хену, не то из странного предчувствия неловкости — в последнее время наедине им обоим было неудобно находиться рядом друг с другом, совсем до жути. Чан закрывался еще больше, краснел и не вылезал из своего ноутбука, начиная несколько нервно отстукивать ритмы по клавишам. Минхо не лез, потому что игнорировать проблему всегда проще, нежели ее решать. Не то что бы, конечно, Чан был проблемой. Разве что иногда. Чан все смотрел, кусал губу, падал все ниже — нутро, заполненное мыслями, сжирало его так стремительно, что на мгновение подвисли все, обратив на него внимание — притихшего, совсем выпавшего из реальности. Чан часто выпадал из реальности, но это было другое. Сложное. Он тут же дернулся, и его рука под столом напряглась. — Предлагаю анонимное голосование, — Чан прокашлялся. — Один из нас переодевается в девушку, другие семеро становятся сопровождающими. У нас есть неделя до вечеринки. Хенджин выжил после своих слов, потому что Минхо над ним сжалился и допустил таким образом ошибку — Хенджин был злопамятной заразой и до сих пор не простил ужасающие пластмассовые прозрачные штаны, в которых ему пришлось щеголять в жару по улице, поэтому жаждал мести и в тайне подговорил всех проголосовать за Минхо. В вечер оглашения результатов хохот стоял гиений — один Сынмин только закатывался так, что начинал между вспышками смеха хрипеть и кашлять. Хенджин с неприсущей ему активностью бегал по всей комнате, прячась за диванами и отбиваясь подушками, пока Минхо надвигался на него, готовый сделать все, чтобы гаденыш перестал так очевидно радоваться. Джисон сочувствующе смотрел, Чонину было до лампочки, только Чанбин, кажется, расстроился — все причитал, что из него получилась бы самая милая девушка на этой вечеринке. А Чан... Чан снова сидел с этим своим сложным лицом, более напряженный даже, чем обычно, и на мгновение Минхо ощутил, что в этой комнате только они вдвоем совершенно недовольны результатами. Раздражены. Только по разным причинам. — Я его убью, — все бубнил себе под нос Минхо, пока Джисон за его спиной разбирался с застежкой. Молния наконец-то поддалась, и Минхо от неожиданности выпрямился. — Сука, как же неудобно... — Это еще не все, хен, — нервно засмеялся Хан. — Мы не затянули тебе корсет. И не накрасили тебя... — Как только вечер кончится, разнесу здание этой идиотской компании в щепки, — кровожадно улыбнулся Минхо. — А потом возьмусь за Хенджина. — По правде сказать, — Хан замялся, — Хенджин не особо старался. Никого долго уговаривать не пришлось. — Еще лучше, — Минхо мрачно оглянулся, чтобы столкнуться со своим отражением в зеркале. Увиденное не сильно его обрадовало — Джисон возился с лентами, затягивая корсет все туже, и Минхо сипло выдохнул, поперхнувшись. У платья были пышные рукава, прикрывающие плечи, вырез оголял ключицы, на бледной шее темнела шелковая полоска чокера — это Енбок настоял на том, чтобы Минхо его надел, и позорно воспользовался своими привилегиями любимчика. Отказывать ему было чертовски сложно. Всем. — Передай, что все проголосовавшие за меня не выйдут из репетиционного зала, пока не увижу, как они танцуют до седьмого пота. — Но пока что придется попотеть тебе, хен, — вздохнул Джисон. — Потом отыграешься. Меня только не трогай, okay? Я голосовал за Хенджина. — Избавь меня от подробностей, — Минхо закатил глаза. — Не хочу знать ни одной причины, почему ты это сделал. — Man, you're cruel! Ты поступаешь не как бро, — обиженно засопел Джисон. — Я вот постоянно выслушиваю твое нытье о- — Вы закончили? — дверь в ванную открылась, и на пороге возник Феликс — весь при параде, с уложенными назад светлыми волосами и в классическом костюме. Минхо чуть не застонал в голос от бессилия — что за чудовищный концепт? Один из восьми одет девушкой, другие семь — сопровождают, как кавалеры. Что он такого сделал, чтобы оказаться в тугом, неудобном платье, а не в крутом костюме? — Нужно уже начинать красить Минхо-хена, а то не успеем. Джисон что-то невнятно пробормотал и поправил атласный бант на корсете. Он тоже был в костюме, и Минхо готовился взорваться от зависти — им-то всем удобно и не кринжово, а ему? А это он еще без парика сидел. Настроение становилось все хуже, неудобств становилось все больше. Феликс уложил Минхо волосы, заправил их под каштановый парик и стал аккуратно завивать длинные прядки. Минхо хмурился, пытаясь заглянуть в зеркало за спиной Енбока, но толком ничего не видел — только свои капризно искривленные брови и кровожадный блеск в уставших злых глазах. — Ты так не переживай, хен, — мягко сказал Феликс, открыв косметичку и принявшись перебирать тинты разных оттенков в своих маленьких пальчиках. — Это не самое глупое, что нам приходилось делать. — Я буду вести себя как обычно, — фыркнул Минхо, — никаких одолжений и потаканий этой конченной вечеринке. Феликс тепло рассмеялся, и Минхо с вынужденной покорностью подставил лицо под кисти.       — Убью каждого, кто заржет, — Минхо грубо толкнул плечом дверь ванной и вышел в общую комнату. До этого момента галдящие мемберы, одинаково одетые в черные пиджаки, брюки и белые рубашки, затихли, уставившись на Минхо во все глаза. Он со все сильнее нарастающим раздражением ощутил себя жертвой неудачного эксперимента и нервно одернул пышный подол платья. Жутко хотелось залезть рукой под ажурные юбки и расчесать саднящую под плотной резинкой чулок кожу — они едва налезли на его бедра и к херам перетянули все мышцы. Единственное, что его радовало, — отсутствие туфель. Под длинным подолом платья все равно было не видно, какая на ногах обувь, поэтому Минхо с облегчением натянул свои любимые массивные ботинки, но не то что бы это сильно спасало ситуацию. Все было хуже некуда. Повисла оглушительная тишина. — А как, — Чонин наклонился к уху Сынмина и тихо спросил: — А как теперь обращаться к хену? Минхо-нуна? Хенджин держался до последнего, но посыпался первый — заржал так громко, что даже оглушил схватившегося за уши Чанбина. Минхо с угрозой взмахнул завитыми волосами, забросив их за спину в неловком жесте, и запутался в прядях, налипших на покрытые тинтом губы. Феликс подоспел вовремя и помог психующему Минхо привести прическу обратно в порядок, после критично осмотрев результат своих трудов. Он кивнул сам себе и сказал: — Я подумал, что хена не нужно сильно красить. Он и без макияжа очень красивый. — Вообще-то неплохо! — Чанбин вышел из-за стола и галантно подставил Минхо локоть, улыбнувшись. — Я буду сопровождать Вас весь этот вечер! О таком прекрасном кавалере-красавчике, как я, можно только мечтать! Минхо брезгливо оглядел подставленный локоть и скривился, тут же заозиравшись по сторонам. — А где этот прекрасный кавалер-красавчик? В упор не вижу. — Эй! — гаркнул Чанбин. Минхо мстительно захохотал, схватившись за юбки, и на мгновение ему показалось, что если весь вечер держаться привычной компании, то можно даже повеселиться и расслабиться. По крайней мере, гиперактивность Чанбина парадоксально успокаивала, потому что он любил перетягивать внимание на себя и искренне этим наслаждался. — Хен, тебе правда идет, — успокоившись, Хенджин подошел ближе — не без опаски — и приобнял Минхо за плечи. — Все еще не так глупо, как шляться по жаре в пластмассовых штанах... — В следующий раз я добьюсь того, чтобы тебе выдали что-нибудь похуже этих штанов, — Минхо слащаво улыбнулся. — Можешь не надеяться, что я забуду. — Я тоже не забуду, — Хенджин прикрыл рот ладонью и карикатурно округлил глаза, сдерживая смех, — этот вечер. Минхо ловко обхватил локтем его шею и злорадно ухмыльнулся. Нелепость ситуации просто зашкаливала — он, одетый в тугое пышное платье с открытыми плечами, накрашенный и выглядящий до жути естественно в этом амплуа, по привычке зажимал Хенджина, обещая ему мучения. Все, как обычно, переросло в ужасный хаос, потому что подбежал Джисон, в приступе драмы разорался, пытаясь вызволить из захвата Хенджина, пока фоном Чанбин демонстрировал свои грудные, обтянутые рубашкой мышцы Феликсу, а Чонин с Сынмином вздыхали, думая, что вечер еще не начался, но уже обещал был долгим. В своем эмоциональном запале Минхо проглядел отсутствие Чана и, опомнившись, вздрогнул, продолжая шутливо душить Хенджина, когда скрипнула входная дверь. Их взгляды встретились, и веселье испарилось. Чан уложил волосы по пробору, приподняв их надо лбом. Несколько выбившихся, вьющихся светлых прядей завораживающе обрамляли четкие линии его лица — подчеркнули высокие скулы, особенно выделили верхнюю пухлую губу с ямкой, сделали глаза еще глубже и темнее. Или Минхо так показалось, когда Чан странно его оглядел и сглотнул, стоило глазам остановиться на выглянувших из-под подола коленках в черном тугом капроне. Минхо, вдруг застеснявшись, отпрянул от вздохнувшего с облегчением Хенджина и прикрыл ноги, скривил губы в подобии улыбки. Чан прокашлялся. — В-вообще-то, — начал он, немного покраснев щеками, — выглядишь очаровательно, Минхо. Тебе очень идет. — Сомнительный какой-то комплимент, — Минхо скривился и с угрозой оглядел всех присутствующих, чтобы унять волнение. Всех, кроме залипшего на него Чана — с этим своим сложным взглядом. — Если кто-нибудь во время вечеринки пошутит, что я отдыхал в Тайланде, получит абонемент на безлимитные танцевальные практики наедине со мной. Я предупредил. Джисон со стоном вздохнул. Придется придумывать новую шутку.       Минхо было неловко до ужаса. Он мертвой хваткой вцепился в руку Джисона и старался держаться позади, когда показался вход в огромный украшенный зал компании. Уши горели, платье стесняло движения, и в целом Минхо чувствовал себя неуклюжим, нелепым, готовым взорваться от раздражения и стыда. Спасти его могло только осознание, что кому-то пришлось хуже — вырядиться, например, в Пак Джинена и весь вечер танцевать под его старые песни казалось куда унизительнее, учитывая, что он сам был здесь же — с улыбкой принимал гостей и цепко оценивал соответствие предложенным группам концептам. — Идиотский праздник, — процедил Минхо, — ненавижу корпоративы. Джисон с сочувствием оглянулся на него и попытался ободряюще улыбнуться. — Ненавижу большие скопления людей, — тут же пожаловался он, склонившись ниже, и Минхо понимающе кивнул. — Чувствую себя неловко. — Ты хотя бы не в платье и не в чулках, — Минхо вздохнул и причмокнул прилипающими друг к другу губами, — и на тебе нет тонны противного тинта. — И все равно паршиво, — проскулил Джисон и тут же отвлекся на разговор с Хенджином. Тому было все равно на окружающую обстановку — он вел себя всегда так, будто делает присутствующим одолжение, оказываясь рядом, и его спокойная уверенность ненавязчиво расслабляла. Минхо было дернулся тоже к нему ближе, но тут Чан обхватил его талию теплой широкой ладонью и притянул к себе. Выглядывающее из-под трогательно завитых волос ухо обожгло вздохом — Чан склонился ниже и прошептал: — Все в порядке. Я, если что, рядом, — и, помявшись, добавил: — Могу не отходить от тебя весь вечер. Ну, если хочешь. Минхо мельком обернулся и, застыв, попытался проморгаться, подсохшая тушь осыпалась на его щеки. Чан с мягкой улыбкой, обнажившей ямочку, поднял руку и аккуратно, кончиками пальцев, смахнул черные крошки, ненавязчиво коснувшись кожи. Минхо бросило в жар. Он дернул плечами, поправил сползающие с плеч рукава-воланы и поспешил отвернуться. Снова этот сложный взгляд, непонятный. Помутневший, долгий и какой-то жадный, тягучий. Когда Чан смотрел так, становилось неловко, душно, и Минхо сбегал — из зала практики, из студии, из комнаты, стоило им остаться наедине. С другими мемберами было просто — подойти прижаться, шепнуть на ухо что-нибудь грязное — на грани фола, — шлепнуть по заднице или совсем двусмысленно начать распиливать взглядом — Минхо последнее нравилось особенно сильно, потому что его в гляделки никто переиграть не мог. Никто, кроме Чана, потому что с ним все оказывалось куда сложнее. Особенно в последнее время. Если раньше он подыгрывал (это было очевидно: Чану нравилось, когда близкие ему люди чувствовали себя комфортно и были довольны), смеялся, разряжая обстановку, то теперь или смотрел ответно так, что судорогой сводило ноги, или совсем неловко отводил взгляд без всякого намека на вынужденное — шутки ради — поражение. Минхо не чувствовал себя победителем. Скорее, проигравшим, вот только понять, в чем именно он проигрывал, был не в состоянии. — Я в норме, — спешно отмахнулся Минхо, пожевав губы. Тинт сладко отдавал вишней. — Это ведь всего лишь очередное шоу, да? Я справлюсь с этим позором. Может, смогу развлечься. Чан нахмурился. — Уверен? — Иди уже, — цыкнул Минхо и первый бросился в самую гущу людей, придерживая неудобные юбки, норовившие зацепиться за подошвы обуви. За его спиной уже во всю хохотал Чанбин, басил Феликс, но Минхо не мог обернуться к ним — плечи жгло, потому что Чан смотрел. Снова. И встретиться сейчас с ним взглядом казалось катастрофой. Минхо выцепил в толпе Джисона и Хенджина, потащил их за собой к диванам в дальний угол зала. По дороге они привычно препирались, хихикали и дергали друг друга за пиджаки, совершенно не скованные ни чувством стыда, ни неловкостью от странных взглядов, которые Минхо периодически ловил на себе. Йеджи, проходя мимо него, вообще насмешливо оскалилась и подмигнула. У ее группы был безобидный шпионский концепт — брючные костюмы, темные пафосные очки. Вполне себе адекватно и даже круто. Господин Пак, увлеченный разговором с Чаном, тоже заприметил пробирающегося сквозь толпу Минхо в этих неудобных юбках и довольно кивнул головой. Мерцающая до этого на лице Чана улыбка тут же померкла, и он, в очередной раз прикусив губу, спешно отвернулся. Минхо хотел взорваться ядом, так ненавистно ему все это было, поэтому покрепче вцепился в ладонь Джисона и принялся нервно заламывать и свои, и чужие пальцы. — Хе-е-ен, — застонал Джисон, — ну почему я опять твоя жертва? — Прости, Сон-и, — промямлил Минхо, — я на грани. Мне срочно нужно что-нибудь сломать. — А пальцы мои причем?! — Сюр какой-то, — пробормотал Минхо, выпуская настрадавшиеся пальцы Джисона, и вцепился собственными в раздражающе длинный подол юбки, когда Чан из другого конца зала мельком на него обернулся. — Почему я себя так неловко чувствую? Неловкость эта и правда была странной. Минхо, как человек, воплощающий в жизнь любую навязчивую мысль, неловкости не чувствовал в принципе. Или стыда. На мнение окружающих ему было плевать, поэтому с детства он творил не поддающиеся здравому смыслу вещи — и всегда по причине собственного интереса. Проверять свои границы и границы других людей было весело, потому что Минхо часто этих границ не видел, но сейчас ему отчего-то было не до веселья. — А... А Чан за кого голосовал? — запнувшись, спросил Минхо. Хенджин фыркнул. — Не знаю, но думаю, что за себя, чтобы спасти других от позора. Джисон что-то невнятно промычал себе под нос, внезапно заинтересовавшись выставленными на столах закусками. Следующие несколько часов были вполне спокойными. Минхо даже согласился пафосно пройтись по залу под руки Чанбина и Чонина — просто, чтобы повеселить младших. Чонину вообще нравилась придуманная внутри их группы игра, которая совершенно естественным образом стала традицией, — игра, позволявшая ему быть хеном и частенько вести за собой остальных. Минхо считал это милым, поэтому, словно в стеснении, прижался к плечу Чонина и ради смеха покапризничал, пока Чанбин хихикал, прижавшись сбоку. — Рад вас видеть! — внезапно перед ними вырос Чонсу и восхищенно оглядел Минхо с ног до головы. — Ого, Минхо-хен, тебе идет! — Очень сомнительный комплимент, — Минхо шутливо закатил глаза. — Принимать я его не буду. — А зря, — он мило улыбнулся и поправил цветастое пончо. Соломенная шляпа съехала ему на глаз, и он приглашающе вытянул ладонь. — Не хочешь потанцевать? — Не хочет, — из ниоткуда втиснулся Чан, аккуратно перехватив запястье Минхо, который, недолго думая, уже согласился на шуточный танец с донсэном. С Чонсу они неплохо ладили, часто переговаривались в буфете, когда Минхо спускался туда один, шутили, встречаясь у здания компании, поэтому ничего плохого он в танце не увидел. В отличие от Чана. Чан, как обычно, будучи в своей бесконечно экстравертной фазе, успел пообщаться с каждым, кто присутствовал на вечеринке, — ненароком Минхо выглядывал его в толпе, пока отсиживался в углу, и сверлил взглядом, стараясь понять, что происходит с Чаном и что происходит с ним самим. С ними двумя. Чан чувствовал себя на своем месте, от одной компании переходил к другой, со всеми хихикал — его звонкий, заливистый смех Минхо слышал даже сквозь галдящую музыку и громкие разговоры, — ненавязчиво, естественно флиртовал и светился — выкрашенный в блонд, с этой своей завораживающей ямочкой на щеке. Но с Минхо почему-то чувствовал себя неловко. Или, может, дело бы в том, что это Минхо чувствовал себя неловко, оставаясь с Чаном наедине, и оказывал тем самым влияние на поведение Чана? Минхо хмурился и незаметно чесал натертую кожу бедер под подолом. Все это его немыслимо раздражало. Пустившись с Чонином и Чанбином в шутливое сопровождение, он Чана потерял из виду, поэтому вот так неожиданно с ним столкнуться оказалось... волнительно. Чан крепко сжал его руку, незаметно для других переплел пальцы и обворожительно улыбнулся, но Минхо за этой улыбкой разглядел нечто, схожее с угрозой. Он что, с ума сошел? — Ты что творишь? — прошипел Минхо, потянув Чана за собой в сторону. Чан снова прикусил губу и судорожно ее облизал — в густом ярком неоне его губы заблестели, и Минхо, не сдержавшись, опустил на них взгляд, тяжело сглотнув. Его кадык под шелковым чокером дернулся, и Чан замер. Зрачки расползлись по всей его радужке. — Помогаю тебе, — хрипло ответил Чан и прокашлялся. Отвел взгляд. — Ты же не хотел быть в центре внимания, а танец... привлекает внимание. Много внимания. — Да и хер бы уже с этим танцем, — огрызнулся Минхо. — И с этим вниманием. Я заебался сидеть в углу и париться о том, что кто-то на меня не так посмотрит. Все здесь, как чучела, вырядились, — он закатил глаз в ответ на красноречивый взгляд Чана. — Ну, не все. Большая часть. — Прости, что тебе приходится все это терпеть, — Чан виновато зажал зубами губу и мельком посмотрел на ключицы, натянувшие бледную кожу в полумраке. Минхо совсем нежественно сложил на плоской груди крепкие руки, платье, тугое и прямое из-за корсета, приподнялось. Его губы очаровательно блестели от немного размазанного тинта — особенно верхняя, приподнятая и манящая, которую жутко хотелось облизнуть. — В следующем году я буду тянуть билет с концептом первый и найду способ его поменять, если выпадет нечто... схожее. Блядское платье. Блядские чулки. Блядский Минхо в этом парике. И эти его губы — вишневые, искусанные, сладкие. Как сильно покраснела его кожа под слоями юбок и под тугой резинкой? А насколько сильно она покраснеет, если укусить? Или сжать? Или мять пальцами до беспамятства, хватаясь за крепкие мышцы его бедер? А если схватить его за очаровательную, красивую задницу? Или шлепнуть? Возбудившись, он будет таким же раздражительным или мягко застонет, сорвавшись? Сколько потребуется времени, чтобы расслабить его и заставить... сломаться? Сдаться? Ощутить себя разбитым? — Блядское платье, — выдохнул Минхо, по-кошачьи зажмурившись, и повел плечами. Чан завороженно проследил за перекатившимися под кожей мышцами и с бешено колотящимся сердцем согласился. Совершенно блядское платье. — Пойду проветрюсь. Не бери в голову, хен, я в порядке. Главное, чтобы вы все могли повеселиться. Вообще-то, ему стало... неловко. Вот так стоять посреди толпы, в интимном полумраке, и чувствовать себя парадоксально загнанным в угол, потому что Чан, наклонившийся к нему совсем близко, не мог оторвать взгляд от его кожи, — это явно было уже за гранью всех игр и приколов. Минхо его таким никогда не видел — разве что в студии, в особенно редкие моменты, когда биты удачно накладывались друг на друга, текст идеально ложился на музыку и все голоса звучали так подходяще, что, кроме восхищения, говорить было не о чем. Чан точно был восхищен и заворожен, но предположить, что стало тому причиной, Минхо не отважился. И сбежал. Все-таки Чан был его проблемой. И как же дико это раздражало, потому что раньше между ними напряжения не было совершенно — свои глупые шутки, постоянные ночные разговоры, чувство абсолютно дружеского комфорта и доверия, когда можно часами молчать и не подбирать судорожно темы для обсуждения. Все было проще. Минхо шел по широкому коридору, агрессивно шаркая ботинками, потому что длинный подол платья навязчиво подлезал под подошвы. Навстречу ему попадались знакомые айдолы, и он им улыбался, кланялся, но с таким нескрываемым раздражением, что самому становилось не по себе. Еще и этот парик — волосы все норовили залезть ему в рот, прилипающие к блестящим губам, и Минхо в результате просто его сдернул со своей головы, когда добрался до туалетной комнаты. Таким злым он себя еще никогда не видел. Из отражения на него смотрели раздраженные сощуренные глаза, слегка подчеркнутые темными тенями, уложенные Феликсом волосы растрепались, и Минхо нервно встряхнул головой, чтобы особо непослушные пряди упали на его лицо. Губы жгло от того, как часто он их кусал и облизывал, стараясь избавиться от противного липкого тинта, размазанного по самым краешкам. Тыльной стороной ладони Минхо принялся его оттирать, но только больше растер по всему лицу. — Как же заебало, — выдохнул он, ополоснув руки и потянувшись ими к завязкам на своей спине. — Просижу здесь до самого конца и насрать, что на это скажут. Он все пытался подцепить концы лент, чтобы ослабить туго затянутый корсет, но те противно выскальзывали из его вспотевших рук. В жмущем платье было невероятно жарко, еще и теснота туалетной комнаты как будто этот жар только усиливала — Минхо глубоко дышал, матерился, безуспешно пытался нащупать хотя бы застежку, но даже с его растяжкой нихрена не получалось. — Давай я помогу. Минхо от неожиданности вздрогнул, подняв голову. Из отражения в зеркале на него смотрел Чан, и это был совсем пиздец, потому что в таком обессиленном и разбитом состоянии Минхо никому не позволял себя увидеть. — Только тебя здесь не хватало, — прошептал в раздражении Минхо и с сарказмом спросил: — Лидер-ним, вы что, меня преследуете? — Тебя долго не было, я забеспокоился, — Чан попытался виновато улыбнуться, но в глазах его вины не было — только едва различимый блеск веселья. — Прошло не больше десяти минут, как я ушел, — Минхо нервно встряхнул головой. Ладони Чана коснулись его спины, скользнули к завязкам, подцепив их. От облегчения Минхо смог вздохнуть полной грудью, когда натяжение корсета ослабилось. — Там еще застежка. — Да, — прошептал Чан, и Минхо в зеркале увидел, как он облизнул пересохшие губы, сосредоточившись на том, чтобы аккуратно вытянуть ленты из люверсов. — Не волнуйся, сейчас я тебе помогу. Минхо едва сдержался, чтобы не расхохотаться в приступе истерики. Не волнуйся. Чан сам-то понял, о чем попросил? Его самого практически трясло, когда он развязывал ленты и ненавязчиво касался горячими ладонями обнаженной кожи — Минхо заметил это, когда подглядывал из-под упавшей на глаза челки, и что-то внутри него взметнулось — не то от возникшего злорадства, не то от стыда, который начинал овладевать им все сильнее. Уши горели, тонкий слой тонального крема сполз от того, насколько влажной была кожа, ноги вспотели в неудобном, тугом капроне. Еще и ботинки эти... Минхо склонился над раковиной ниже и задышал чаще. С появлением Чана в этой небольшой туалетной комнате стало еще жарче. Минхо поднес дрожащие руки к сенсорному крану, зачерпнул холодной воды, тут же омыв лицо, и чертыхнулся, вспомнив про накрашенные глаза. Он поднял взгляд. Тени поплыли, тушь потекла черными разводами. Еще и этот тинт, который он агрессивно растирал вокруг своих губ. Не то клоун, не то шлюха. Третьего не дано. — Ты в порядке? — тихо спросил Чан и нащупал застежку. Как только он опустил ее вниз, Минхо едва не застонал от облегчения. Рукава сползли с плеч, стоило ослабить натяжение корсета на его торсе, вырез у груди оттопырился, и Минхо тут же его поправил, прижав к себе ближе. — Да... Нет, — вздохнул Минхо и нахмурился. — Жмут ебучие ботинки. Сейчас я их сни- — Повернись, — тихо попросил Чан, слегка дернув за расслабленные ленты, и Минхо повернулся. Блядство. Лучше бы он этого не делал. Темнота в глазах Чана завораживала — глубокая, ненасытная. Отражение всего сущего, его истинная теневая сторона. Минхо нервно сглотнул, вжавшись спиной в край раковины, и взгляд Чана медленно упал на его бледное горло — кадык под шелковой лентой черного чокера завораживающе дернулся. Чан поднял руку и подцепил кончиком пальца обтянувший шею шелк, наклонившись к Минхо ниже. — Ты напряжен, — прохрипел Чан. Минхо облизнул губы и собрал все покинувшие его силы, чтобы усмехнуться. — Меня почти раздел лидер группы, в которой я состою. А еще я весь вечер ходил среди айдолов и крупных продюсеров в женских шмотках, с жутко неудобным париком на голове и притворялся девушкой. Действительно, почему я напряжен? — Если тебя это успокоит, — рука Чана мягко обхватила горло, поползла вверх до подбородка. Подушечкой большого пальца он нажал ни нижнюю губу Минхо и растер въевшееся в кожу красное пятно вишневого тинта. — Девушки красивее тебя на этом вечере я не увидел. — Забавно, — прохрипел Минхо, попытавшись засмеяться, но палец Чана, медленно растирающий его губу, отвлек его от первоначального плана, и смех застыл у Минхо в горле. — Ведь под платьем я мужчина. — Я знаю, — улыбнулся Чан. — Не думаю, что меня это остановит. И Минхо понял. Минхо понял все, когда Чан опустился перед ним на колени и отвел в сторону подол платья, чтобы бережно обхватить двумя руками его ногу и поставить ее себе на бедро для удобства. Успокаивающе поглаживая обтянутую чулком кожу, свободной рукой Чан снял его ботинок и размял затекшую стопу. Минхо смотрел на него, завороженно расстегивающего его обувь, и чувствовал, как все сильнее начинали гореть уши от затапливающего стыда. Юбки разметались в стороны, ослабленный корсет болтался на его торсе только лишь потому, что Минхо придерживал его руками, а Чан все выше вел ладонями по его ногам, кончиками пальцев подбираясь к обтянувшим бедра резинкам. Весь вечер ему было неловко и стыдно лишь потому, что на него такого смотрел Чан. И смотрел так, словно никого красивее не существовало. — Пиздец, — сипло выдохнул Минхо, когда Чан подтянул его ноги к себе ближе, практически вжавшись губами в кожу, и принялся медленно стягивать чулок. — Так это все происходит, потому что мы герои тупого клише? Типа, напряжение между ними росло и вот- блять! Чан хмыкнул и резко отпустил резинку. Со звонким шлепком она обожгла кожу, и Минхо, не зная, куда от неожиданности деть руки, запустил их в уложенные волосы Чана. Почему только ему здесь стыдно — наполовину обнаженному, с потекшим размазанным макияжем на лице — ему, а не стоящему на коленях перед ним Чану? Чану, который лениво улыбался, подставляясь под пальцы Минхо, и жался к его бедрам все ближе, практически зарываясь в пышные юбки. — Не хочешь объясниться? — задрожав, Минхо особенно сильно сжал его волосы, когда Чан подцепил зубами резинку чулка и потянул вниз, обнажая колено. Дыхание обожгло кожу, невесомо скользнули по ней мягкие пухлые губы Чана, и Минхо едва сдержался, чтобы не свести ноги вместе от пробравшего его возбуждения. — А что здесь объяснять? — Чан в безумстве охватившего его наваждения потерся об обнаженные бедра Минхо, приподнявшись выше и полностью забравшись под пышные юбки, когда оставил чулки болтаться у крепких щиколоток. От чужой кожи шел жар, она, распаленная и влажная, одуряюще пахла, и Чан вжался носом в нее сильнее, жадно задышал, впитывая этот откровенный момент. — Я могу, конечно, но, может, лучше покажу? Или ты хочешь прекратить? Минхо не хотел. Больше всего на свете он сейчас только хотел вжать голову Чана в свой пах и толкнуться бедрами настолько сильно и жадно, чтобы освободить себя от этого сраного стыда и заставить Чана испытать его. Из чувства мести, потому что брюки сидели на Чане изумительно, подчеркивали его объемный зад, на который Минхо весь вечер пялился, пока высматривал в толпе; потому что черная рубашка, доходящая ровно до талии, выделяла его широкие плечи. Потому что Чан не мучался в тугом платье и наслаждался общением, пока Минхо умирал от сомнений и смущения, зажатый между Джисоном и Хенджином, которые не знали о его проблеме. О Чане. — Не хочу, — прошептал Минхо, расставил ноги шире, позволив Чану уместиться меж них и обхватить плотнее ладонями бедра, и толкнулся вперед, вцепившись в чужие волосы. — Не хочу, чтобы ты останавливался. — Я так и знал, — хмыкнув, Чан поддел края юбки и развел их в стороны для удобства и... блядские бедра Минхо. Молочная белая кожа и красные следы от резинок на ней, крепкие мышцы. Не сдержавшись, Чан принялся жадно осыпать их поцелуями, лихорадочно подбираясь выше. У Минхо уже стоял, и Чан судорожно вздохнул — все происходящее его пиздецки заводило, особенно натянувший ткань боксеров член Минхо, выглянувший из-под приподнятого подола. Он на пробу припал к нему губами, лизнул сквозь ткань, и Минхо под ним затрясся. — И как давно у тебя встает на женские шмотки? — А у тебя? — сипло отозвался Минхо и сжал в кулаке его волосы сильнее. Совсем разбитый, жаждущий; Чан упивался его видом. — С тех пор, как ты их на себя надел, — заглянув Минхо в глаза, Чан облизнулся. — Отсосать тебе? — Будь уж так добр. — Попроси. Увидеть это очаровательное раздражение на лице Минхо было изумительно. Он покраснел, сжал искусанные губы и откинул голову назад, обнажая обтянутое шелком горло. Чан хотел бы обхватить его рукой, слегка сжать и неотрывно смотреть в закатывающиеся от удовольствия глаза Минхо, пока медленно и ритмично двигался бы внутри него. Он так часто представлял это, что сбился со счета. Упертого капризного Минхо хотелось мучить, изводить, хотелось залезть ему под кожу и заставить умолять. Он ведь такой милый, такой сладкий, когда становился послушным, когда мягко тянул это свое «хе-ен» и исподтишка смотрел на Чана, а потом моргал и быстро отводил взгляд. Чан был бесповоротно влюблен в него и отчаянно хотел всего себе, но не мог рассчитывать на взаимность, потому что работа, потому что слава, потому что друзьями быть, вроде как, им было проще. Нет. — Ну же, Минхо, — прошептал Чан, кружа губами вокруг его натянувшего ткань члена, — давай, скажи это. И я сделаю все, о чем ты попросишь. Его вело — во мрак похоти, безумства и в помутневшие глаза злостно хнычущего Минхо, вскидывающего бедра каждый раз, когда Чан касался языком его плоти — медленно, недостаточно, чтобы ослабить жаркий, голодный трепет в его паху. Этот раздражающий зуд, когда касания слишком невесомые. Минхо толкался в его рот, терся о подставленные губы и раздражался все сильнее от того, как терпеливо Чан ждал, сидя меж его ног. Растирал напряженные бедра, скользил ладонями к ягодицам — и тогда Минхо особенно жадно дергался, опираясь поясницей о край раковины, и зажимал рот рукой, сильнее размазывая липкую красноту вокруг своих губ. Платье с его плеч сползало все ниже, он путался в его складках, в бархате кружева и многочисленных слоях юбок, свободной рукой хватаясь за них и подтягивая на себя, чтобы обнажить еще больше кожи, унять невыносимый жар стыда и возбуждения. — П-пожалуйста, — процедил Минхо. Чан с насмешкой посмотрел на него снизу вверх и дернул резинку белья на себя, мягко обхватил головку губами. — Как же ты бесишь, как же ты- Член лег на язык, Чан насадился ртом глубже, взял до половины, и Минхо откинул голову назад, схватившись руками вновь за его волосы. Мстительно растрепал укладку. Жар чужого рта плавил, заводил сильнее. Руки Чана снова скользнули под разметавшиеся, приподнятые юбки к ягодицам, сжали, когда головка члена коснулась его нёба, и принялись сжимать, мять так омерзительно сладко, что Минхо сходил с ума. Он толкался в его рот, скользил по непрерывно двигающемуся языку снова и снова. Слюна стекала по подбородку Чана, пачкала его рубашку, и Минхо не сдержал кривую ухмылку, потому что привыкший к порядку во всем Чан сейчас явно был... не в порядке. И все из-за него. Как же это, блять, заводило. Стоило весь вечер изводить себя, путаясь в сраных женских шмотках, стоило терпеть гнетущую неловкость между ним и Чаном, чтобы в один момент это напряжение между ними разлилось в тесной туалетной комнате компании. Все эти взгляды исподтишка стоили того. Все предшествующие неудобства стоили того, чтобы сейчас Минхо мог безжалостно толкаться в чужой рот и сходить с ума от стыда, возбуждения и жара, потому что Чан смотрел на него, не отрываясь, пока насаживался на его член, и тонул в собственном зуде бесстыдства, наслаждался долгожданным ощущением трепета от того, как очаровательно зажимал зубами губу Минхо и злился сквозь нарастающее удовольствие, дергая задравшиеся юбки на себя. Такой изнывающий, раздраженный. У Чана на него стоял. Он выпустил его член изо рта, обхватил ладонью, на пробу провел рукой вверх и вниз, размазывая по всей длине слюну и смазку. Минхо захныкал, жалобно дернул бедрами навстречу и принялся толкаться в его ладонь. Чан смотрел на него и думал, что мог кончить только от одного его вида. Он прервался, отнял руку. — Хочешь зайти дальше? — Чан не узнал собственный охрипший голос. Его утягивало на дно развороченное нутро желаний — вскрытых, искренних, трепетно разделенных с Минхо, и он не хотел торопиться. Поднялся на ноги, обтер губы кончиком пальца, и тугой спиралью по-новой скрутился жар возбуждения в теле, когда Минхо совершенно невменяемо, бегло, размыто — так, будто зрачки его совсем проглотили мерцающие радужные ободки, — проследил за движением его руки и сглотнул. — Хочу, — прошептал он и схватил Чана за концы его рубашки, вжав в себя. — Только, может, не здесь? Нас услышат. — Не услышат, — тихо сказал Чан и мягко спустил рукава платья еще ниже, помог Минхо из них выпутаться. Верх с расслабленным корсетом повис у бедер Минхо, обнажил покрасневший торс и широкие крепкие плечи. — Если ты будешь тихим. Постараешься? — Не думаю, что ты так хорош, — Минхо дразняще облизнул губы. — Ты не можешь быть хорош во всем. Какая-то область точно должна проседать. — Может, область твоей задницы? — Чан вжал в его раковину так сильно, что Минхо зашипел от пронзившей поясницу вспышки боли. Губами обернул мочку уха, сжал, пустив мурашки, и прошептал: — Как хорошо она просядет на моем члене? Минхо задыхался. От пульсирующего во всем теле возбуждения кружилась голова и от слов Чана — от всего Чана — тоже кружилась. Минхо судорожно осматривал его лицо, искал достойный ответ в своей голове, раскручивал на языке все приходящие на ум фразы, но не мог ничего сказать, потому что взгляд Чана был темный, жадный, подавляющий. Еще и эти губы, этот грязный рот, Минхо бы со всей страстью отчаяния попытался его заткнуть, только знал, что не выйдет — Чан всегда найдет способ скинуть козыри в подходящий момент. Только понимание этого Минхо все равно не остановило. Он по-кошачьи усмехнулся, вальяжно откинув голову назад. — Даже не знаю, область сексуальных пристрастий у тебя точно проседает. Хотеть трахнуть мужика в платье, еще и накрашенного. Где твои манеры, лидер-ним? — Хочешь научить меня манерам? — мурлыкнул Чан ему на ухо, медленно задирая подол платья, чтобы жестко размять руками задницу Минхо, оттянуть одну ягодицу и в запале дурного возбуждения, не сдержавшись, отвесить по ней шлепок. — Чтобы им учить, нужно самому в них разбираться, но ты что-то больно распоясался. Чан все сильнее на него напирал, вжимался бедрами, терся пахом, мучительно ласково вылизывал шею у кромки шелкового чокера. Минхо едва держался, чтобы не двинуть бедрами ему навстречу. — Думаю, это тебя стоит научить манерам, Минхо-я. Приличные мальчики не наряжаются в платья, не ходят в чулках и не красят губы, — Чан со стоном качнулся вперед, коснувшись своим колом стоящим членом, стиснутым узкими брюками, обнаженного члена Минхо, растер сорвавшуюся с покрасневшей головки каплю смазки, надавил сильнее. — Как бы хорошо было заставить тебя умолкнуть, уткнуть в стену лицом, зажав рот. Ты так много говоришь... когда стоило бы помолчать. Но мне так хочется тебя слышать. Чан отнял руку от его зада, поднес к покрасневшему лицу. Минхо приоткрыл рот, и Чан сначала огладил его нижнюю губу, надавил на нее и после проскользнул внутрь, коснувшись языка. Сомкнув губы, Минхо прикрыл глаза. Размазанный тинт сладко пах, и Чан наклонился, слизнул его с щеки, протолкнув еще несколько пальцев меж зажатых губ Минхо. От несдержанного хриплого мычания Чана пробрало. Зазвенело в потяжелевшем паху тугое, невыносимое уже возбуждение, когда Минхо, глядя прямо ему в глаза, насадился ртом на пальцы и мягко обвел их языком. — Вот так, — прохрипел Чан. — Продолжай быть послушным. Как же Минхо было стыдно, но остановиться он не мог. Сползшее платье уже болталось у его ног, он путался в чулках, собравшихся в гармошку у щиколоток. Полностью одетый Чан прижимался к его обнаженному телу и в запале терся о его член, трахал его рот пальцами и мял задницу, губами вжимаясь в подбородок. В нос забивался пропитавший воздух мускусный запах, сладко продолжало тянуть от размазанного по лицу тинта, и Минхо позорно наслаждался этим. А еще Чаном, который, казалось, совсем обезумел от растекшейся между ними похоти, так сахарно соскальзывающей с его языка словами, и отпустил наконец-то контроль — жил одними своими желаниями, наслаждался ими. И Минхо нравилось быть тем, кто к этому оказался причастен. Он выпустил его пальцы изо рта, обтер губы. — Ты все еще одет, — хрипло сказал он. — Раздевайся. Чистой сухой рукой Чан принялся судорожно расстегивать пуговицы на рубашке, Минхо схватился за шлевки его брюк и подтянул к себе, расправившись с молнией, спустил штаны ниже. Руку обожгло жаром, когда в нее лег член Чана, выскользнувший из-под резинки намокшего белья, и Минхо сжал его в ладони, растер пальцами влажную головку. — Хороший мальчик, — Минхо лениво усмехнулся. — Продолжай быть послушным. — Блять, — простонал Чан и снова опустился перед ним на колени, взял в рот и поднес влажную руку к заднице. Минхо вздрогнул, когда Чан аккуратно растер слюну и медленно протолкнул в него палец, и попытался отвлечься на жар скользящего по члену языка. Чан усердно ему отсасывал, лишь бы ослабить дискомфорт от растяжки, и Минхо с теплом ощутил затопившую его благодарность, потому что Чан продолжал быть заботливым, думал о нем, забив на собственное возбуждение, — ни разу к себе не прикоснулся за все время, что они провели в туалетной комнате, — и это тоже было сексуально, заводило, но совсем иначе — так, что накрывало волнами чувств, нежности. Минхо тоже был влюблен. Давно. Чан мягко покачивал головой. Поднимая глаза вверх, безмолвно спрашивал, все ли в порядке, и Минхо мелко кивал, чувствуя, как его распирает — сначала от одного пальца, потом от второго. На третьем он судорожно вздохнул, и Чан замер, аккуратно развел их в стороны, дав время привыкнуть. Когда Минхо замычал, подавшись ближе, Чан продолжил, протолкнул пальцы глубже, согнул их, и Минхо подбросило. Чан выпустил его член изо рта и хрипло спросил: — Хорошо? — снова согнул пальцы, прицельно вдавил их в то же место. Минхо замычал, прикусив губу, дрожь, прошедшая по его телу, заставила член Чана ответно дернуться. — Тебе хорошо, Минхо? — Замолчи, замолчи, замолчи, — шипел Минхо, ерзая от жара, который стал нарастать в его теле только сильнее. Чан с мстительным удовольствием развел внутри него пальцы, прокрутил их и снова согнул, вдавил с особой силой. Минхо всхлипнул от прострелившей его, ударившей в член вспышки и зажал рот рукой. — Замолчать? Ты уверен? — Чан неотрывно смотрел на него, хнычущего в свою ладонь, и ритмично двигал внутри Минхо пальцами, старательно вдавливая их в простату. Под взмокшими коленями собиралось складками измятое платье, Минхо переступал на нем ногами, пытаясь избавиться от сковавших щиколотки чулок. Раздражение не помогало ему полностью расслабиться, и Чан аккуратно вынул пальцы под удивленным взглядом Минхо. — Давай снимем их. Чан помог ему аккуратно выпутаться из капрона. Вид дрожащих, трогательно обнаженных ног Минхо взметнул внутри него волну обжигающего тепла. В особом порыве нежности Чан прижался к его голеням и поцеловал их, бережно огладил икры. — Не хочешь обуться? — тихо спросил Чан. — Ты босой. Замерзнешь. — Ты невыносим, — глубоко вздохнув, Минхо закатил глаза. От вида его покрасневших щек и ушей Чан улыбнулся. — Я буду стоять на этом сраном платье, ладно? С удовольствием его растопчу. — Хорошо, — Чан, продолжая улыбаться, потянулся к своим брюкам. Минхо смотрел на появившуюся на его щеке ямочку и таял, все больше расслабляясь. — Ты готов? — Да, да, готов, — Минхо в показном раздражении заерзал. — Если ты сейчас еще пожелаешь мне удачи и посоветуешь не пораниться, как перед выступлением, я тебя ударю. — Мм, okay, — Чан вынул из заднего кармана брюк маленький пакетик со смазкой. Минхо харизматично, в своей манере, выгнул брови. — Что? Ты меня хотел. Так стеснялся находиться наедине со мной, что это было очевидно. — Эй! Это вообще-то ты стеснялся и был неловким! Все разрушил между нами! — Может быть, — невнятно пробормотал Чан и поднялся, склонившись к лицу Минхо. Заглянул ему в глаза и прошептал: — А сейчас я собираюсь разрушить тебя. Повернись спиной. И Минхо повернулся, оперевшись руками о раковину. От предвкушения снова прошлась по телу волна жара, ударилась в пах, когда Минхо поднял взгляд и увидел себя в отражении зеркала — помятого, с размазанным макияжем, взгляд совершенно невменяемый. С прикушенной пухлой губой за ним маячил Чан, и его скулы были очаровательно порозовевшие, как и кончик красивого носа. Чан завозился сзади, прижался спиной, и Минхо склонился ниже, прогнулся в пояснице. Пальцы Чана скользнули меж его задницы — влажные из-за смазки, — расслабили мышцы, толкнулись внутрь, огладив тугие стенки. Минхо задрожал, сцепив в кулаки руки, и в нетерпении замычал, глубже насадился сам. И не сдержал пакостной ухмылки, когда услышал, как рвано, с сиплым стоном выдохнул за его спиной Чан. Минхо глубоко и часто дышал, Чан не смог себя удержать от удовольствия еще больше его подразнить. Вытащил пальцы, бегло огладив ими мошонку, прижался головкой члена к его сжимающемуся вокруг пустоты входу и сладко, мучительно потерся, обхватив согнувшегося Минхо поперек груди. Его прекрасное тело, крепкое и поджарое, с тугими плотными мышцами под кожей; гибкое и сильное, здоровое; Чан был от него в восторге еще с момента, когда Минхо впервые — до дебюта — станцевал перед ним — застенчивый, неловко переминающийся с ноги на ногу до того, как включилась музыка, и раскрепощенный, страстный после того, как она зазвучала. Он чувствовал музыку, был с ней одним целым, органичное сосредоточие техничности и эмоций — идеальный, чтобы быть лидером в зале для танцевальных практик. Идеальный, чтобы быть частью их группы. Незаменимый. Чан особенно сильно в него вжался, головка скользнула внутрь, раздвинув стенки. Минхо заскулил, резко двинул бедрами, пытаясь насадиться глубже, но Чан ему не позволил — обхватил рукой горло, кончиками пальцев скользнул под весь вечер тянувший его взгляд чокер и вжался губами в шейный позвонок. — Такой красивый, — прошептал Чан, прикусил плечо, подняв взгляд. В отражении зеркала Минхо выглядел совсем разбитым, изнывающим. Трогательно приоткрытый рот, опухшая верхняя губа, утонувшая в липкой красноте. — Очаровательный, — Чан медленно двинулся глубже. — Милый, — замер, как и застывший в его объятиях Минхо, его зажмуренные веки трепетали. Чан кончиком носа ткнулся ему за ухо. — Пахнешь так сладко, моя любовь. Минхо вздрогнул, затрясся в его руках и со стоном подался назад, вжавшись задницей в бедра Чана. Его истекающий член терся между телом и раковиной, задницу распирало; Минхо задыхался от поднявшейся в нем волны жара и от чувств, которые вызывал в нем Чан, вот так жадно прижимаясь сзади и нежно обсыпая поцелуями его спину и загривок. — Двигайся, — хрипло попросил Минхо. И Чан сорвался. Ритмичные толчки заполняли его, заставляли задыхаться. Чан сжимал его бедро, другой рукой — оглаживал шею и смотрел так пристально, жадно в запотевшее зеркало, что Минхо рассыпался под его темным обожающим взглядом. Скулил в плотно сжатые губы, его ноги подрагивали. Ступни мяли развороченный подол ненавистного платья, и всего было так много, что Минхо не сдержался — открыл рот особенно широко и глубоко задышал. Очередной толчок выбил из Минхо жалобный стон. Чан склонился к его уху, подхватив удобнее под бедра, и хрипло прошептал: — Такой милый, все время хочется тебя хвалить. Это почти подвело его к краю. Минхо обхватил свой член рукой, принялся водить по нему в такт толчкам. Чан размеренно, ритмично его трахал, точно попадал членом в комок нервов, и Минхо трясся, жар внутри него нарастал с каждым глубоким рывком. Раскручивалась тугая спираль возбуждения от бесчисленных вспышек, проходящих сквозь все его тело. Чан сменил угол, задвигался быстрее. Минхо подбросило в его руках, и он жадно повернул голову, слепо пытаясь вцепиться во влажные губы Чана, чтобы утянуть в поцелуй. Они еще не целовались, поэтому оба вздрогнули, замедлились. Чан огладил его тело, раскрыл губы, позволив Минхо скользнуть языком внутрь, и стал двигаться плавно, глубоко, шире раскрывая рот. Минхо что-то мычал, скулил, обхватывал его губы своими, мягко прижимал зубами и задыхался между вспышками удовольствия, когда Чан проникал в него до упора. — Я, — всхлипнул Минхо, ткнувшись губами в щеку, влажно выдохнул, покачиваясь в чужих руках, — я скоро. Чан развернул его к зеркалу, нагнул сильнее, стал трахать размашисто, сорвавшись от мысли, что этот жалобный голос Минхо, этот его совсем затуманенный, помутневший взгляд от его, Чана, присутствия и от его толчков. — Смотри на себя, Минхо, — хрипло прошептал Чан, вбиваясь в него сильнее. Не сдержавшись, схватил его за ягодицы и развел их в стороны, смял в руках. — Ты такой красивый… нежный, ну же, давай. Минхо приподнял голову, заскулил, и его рука на собственном члене задвигалась быстрее. Он задыхался, Чан жадно смотрел на его лицо и не мог насытиться видом. Он его разбил, разрушил только для того, чтобы показать, как сильно он его любит. Он вовремя успел поднести ладонь ко рту Минхо. Тот вцепился в нее зубами и захныкал, его тело пробрала крупная дрожь. Он стал сжиматься вокруг члена Чана, сперма выплескивалась на его пальцы, попала на край раковины. Стекала в складки смятого под ногами платья. Чан продолжал двигаться внутри него, продлевая чужой оргазм, и, когда Минхо совсем ослаб, подрагивающими руками прикрыл лицо, упав грудью вниз и вжавшись лбом в зеркало, Чан из него вышел, обхватил свой член в кулак, и его прошибло, раскружило. Минхо слегка обернулся, хищно сверкнул заплывшими глазами из-под влажной растрепанной челки, прикусил истерзанную губу. Чан кончал, схватившись свободной рукой за его поясницу. Минхо не отводил от него взгляд. Они рухнули вниз — в ворох смятых испорченных юбок. Минхо лениво потянулся к откинутому в угол парику и обтер об него испачканные спермой руки. Чан засмеялся и прижал его к себе, обнял, ткнувшись носом в висок. Минхо дергано возился в его объятиях, ворошил юбки под их влажными коленями, пока Чан, уставший и разморенный, наслаждался моментом. — Ты обкончал платье, — ворчливо упрекнул его Минхо. — В чем мне теперь идти в общежитие? — Нет, это был ты, — лениво возмутился Чан и, открыв глаза, рукой залез во влажные складки подола. Грязными, скользкими пальцами провел влажную дорожку по бедру Минхо. — Это с тебя натекло. Твоей больше, и она густая. — Ну, конечно, — отозвался Минхо. — Бан Чан настолько хороший лидер, что может отличать сперму участников своей группы по ее виду и консистенции. Засмеявшись, Чан прикусил его плечо и заерзал, утягивая расслабленного Минхо на себя. Они сплелись ногами, влажные и липкие. — Без шуток, — вздохнул Минхо. — В чем мне теперь идти? — Хенджин всегда носит с собой комплект запасной одежды, — сказал Чан. — Я попрошу одолжить его для тебя. — А платье? Парик? Что скажем, когда будем их возвращать? — Мм, — Чан усмехнулся. — Скажем правду. Например, ту, в которой ты набросился на меня в туалете, сорвал с себя одежду и попросил трахнуть. — Ты отсюда живым не выйдешь. Минхо шутливо завозился в объятиях, пихаясь локтями, и развернулся. Его раскрасневшееся лицо очаровательно скривилось, когда слипшиеся от туши ресницы не дали Минхо проморгаться. Чан подтянул особенно длинный подъюбник и принялся тканью аккуратно стирать размазанный по коже макияж. — Знаешь, — Минхо смущенно прокашлялся. — Ты мне нравишься. — Неужели? — Чан тихо рассмеялся. Минхо мстительно вдавил палец в ямочку на его щеке. — Ты мне тоже нравишься. Я бы сказал, больше, чем нравишься. — Неужели? — Минхо сощурился и с ухмылкой заглянул ему в глаза. — А я и не понял. Может, ты ошибся, когда говорил: «Пахнешь так сладко, моя любовь»? Чан уязвленно заскулил и нервно рассмеялся. Минхо вплел руки в его волосы и притянул в смущении откинутую назад голову Чана к себе, уставился на него самым жутким взглядом, на который был способен. — Ты еще более слащавый, чем я думал, лидер-ним. Романтики и сопляки мне не нравятся. — Не ври, — пальцы Чана щекотно пробежались по его торсу. — Я слышал, как ты плакал в своей комнате, когда смотрел грустные видео с котами, которых не забрали домой. — Тебя срочно нужно устранить, — прошипел Минхо. — Ты видел меня слабым. Они препирались до самого конца вечеринки, в перерывах лениво целовались, друг друга трогали и жались ближе, сминая подложенные под тела юбки платья все сильнее. Минхо не знал, что Чан, прежде чем войти к нему, запер дверь и повесил на нее снаружи табличку о техническом обслуживании, не знал, что Чан голосовал за Чанбина, потому что тот его попросил. И не знал, что он специально не стал отдавать свой голос Минхо, чтобы не обрекать его на этот стыдливый позор. Но знал точно, что, когда они выйдут, уже собранные и одетые, к остальным мемберам, собравшимся домой, Чан мягко переплетет их пальцы и ободряюще сожмет, пообещает сводить на несколько свиданий и обсудить всё родившееся между ними во всех подробностях, принять правильное решение. Минхо не хотел его принимать. Потому что он уже давно его принял, влюбившись в Чана.