* * *
— Гейл, а что это так вкусно пахнет? Неужели… ты готовишь что-то из рыбы?! — Всё верно, Шедоухарт, сегодня на обед у нас будет особое блюдо: уха по-уотердипповски! — Боги, я целую вечность не ела свежую рыбу! Когда ты успел её поймать? — Ну, видишь ли, её поймал не я, — кашлянув в кулак, чтобы скрыть улыбку, Гейл взглядом указал в сторону бревна, где сидел непривычно молчаливый и мрачный эльф. — Это, целиком и полностью, заслуга нашего уважаемого лидера. — О, — понимающе протянула жрица и лукаво улыбнулась. — Так ты был на рыбалке, Астарион? А что с твоим лицом? Рыба брыкалась? Убрав от глаза кошель со льдом, который ему заботливо наколдовал Гейл, и явив их взору лиловый синяк, Астарион наградил жрицу ответной, не менее очаровательной и весьма кровожадной, улыбкой: — Как видишь, моя милая Шедоухарт. Рыбка мне попалась с норовом. Такой самое место в котелке нашего дорогого волшебника. — Что ж, справедливое возмездие, — признала Шедоухарт. — Посиди спокойно, я прочту исцеляющий молебен… Леа наблюдала за происходящим у общего костра из-за полога своей палатки. Её потряхивало словно в преддверии лихорадки. «Плетение милосердное, что я натворила?!». Мысли судорожно метались в голове, а внутри всё стянулось в такой тугой узел, что даже голод как будто отступил куда-то, отошёл в сторону, упустив место знакомому приступу паники. Какой дьявол её укусил?! Всё ведь шло так хорошо… почти. А теперь он в бешенстве. И теперь, наверняка, вышвырнет её из отряда вон. И хорошо, если просто вышвырнет и не наградит на прощание осиновым колом в сердце. Без защиты таинственного артефакта Шедоухарт она ведь всё равно очень быстро превратится в безумное, одержимое Абсолют, кровожадное чудовище… Застонав, Леа задёрнула полог и принялась мерить палатку суетливыми шагами. Что ей делать теперь? Бежать? Пасть на колени и молить о прощении? Пожалуй, стоит попытаться. Ей не впервой пресмыкаться перед эльфом… Остановившись, Леа со всей силы влепила себе звонкую пощёчину. Омерзительно! Как она смеет даже мысленно сравнивать их! Не иначе, это личинка ей мозги проела и лишила последних крох разума! «Он ведь не такой! Совсем не такой как Касадор! Мне всего лишь нужно извиниться и попытаться как-то загладить свою вину…». И паника нахлынула на неё с новой силой от мысли, как ей, возможно, придётся эту самую вину заглаживать. «Не надо было мне его кусать!», — зло закусив губу, Леа обессилено упала на лежанку и с головой закуталась в одеяло. — «Все беды в моей нежизни — от укусов!». После той ночи — ночи, когда она так жестоко оступилась и поддалась искушению — даже подобие покоя стало для неё редким проблеском солнца в пасмурный день. Эльф… Астарион оказался не просто вкусным. Вкус его крови был вкусом самой жизни. Слаще солнца, слаще той хрупкой свободы, что она обрела. Вонзив клыки в его мягкую кожу и сделав первый глоток, Леа едва не потеряла над собой контроль. Впервые, впервые за двести лет она ощутила себя по-настоящему живой и хотела лишь одного — остановить это мгновенье. Раствориться в нём, целиком, до конца… До самой последней капли крови выпить Астариона. Лишь бы та безумная ночь никогда не кончалась… Хорошо, что он остановил её тогда. Плохо, что он вообще позволил ей сотворить с ним такое. После него Леа перестала чувствовала даже какую-то сытость от крови животных, а вкус неразумных тварей сделался особенно отвратным. Всё равно, что пить помои после того, как отведал лучшего амнийского вина. Возможно, в конце концов, она бы справилась и с этим. Аманита сказала однажды, что для вампирского отродья Леа очень гибкая. Она бы обязательно справилась… Если бы только авернов эльф оставил её в покое! Одна часть истерзанной души Леа, холодная и здравая, говорила, что она должна быть благодарна Астариону. За то, что он позволил ей остаться в отряде. За то, что позволил вкусить себя. За такую милость Леа должна, обязана просто, расплатиться с ним любым способом, каким он только пожелает. Да и разве тело — такая большая цена за то, что, в итоге, она получила? Тем более, даже с личинкой, она всё равно всё ещё с потрохами принадлежала Касадору. Но другая часть Леа, та, что была чародейкой больше, чем вампиром, противилась этому всеми силами. Той Леа нравились звездное небо над спящими Вратами в те ночи, когда ветер дул с моря, и долгие зимние сумерки, как первый снег укрывал улицы города белым одеялом. И та Леа не хотела так продаваться. Только не ему, не Астариону. Потому что слишком многое в нём волновало её. Не только запах, эта странная, пьянящая смесь бергамота и розмарина. Не только его кровь и такие дивные белоснежные кудри, какие только у лунных эльфов и бывают. Леа прожила достаточно долго, чтобы успеть научиться и притворяться, и соблазнять, и обманывать так, что даже искусные притворщики и плуты верили её ласковым словам и лживым заверениям. Ей не должно быть дела до их лидера, до его колючих слов и цепляющих взглядов. Не должно быть дела до его интереса, слишком явного, слишком напористого. Слишком соблазнительного.. Пугающего Леа больше, чем его острый кинжал и та власть над её судьбой, которой он обладал. «Я извинюсь перед ним», — мысленно решилась Леа. — «Извинюсь и будь, что будет! Но… позже. Когда он немного остынет…».* * *
Леа рискнула выбраться из палатки только ближе к ночи. Когда, поужинав, все разбрелись по своим лежакам. Почти все. Астарион сидел у костра на бревне и время от времени подбрасывал в огонь сухие ветки из охапки хвороста. Заметив её, он, на удивление, не стал делать обиженный вид или отворачиваться, будто знать не знает всяких там вампирских чародеек. Блаженно вытянув ноги, он расплылся в такой довольной улыбке, словно только её и ждал всё это время. С трудом подавив в себе желание юркнуть обратно в палатку и там умереть во второй раз, со стыда, Леа на негнущихся ногах приблизилась к костру и тоже села на бревно, как можно дальше от Астариона. Украдкой бросила взгляд на его лицо и с облегчением отметила, что от синяка не осталось и следа. — А вот и наша отважная истребительница гарпий и защитница убогих тифлингов пожаловала! — заметив это, Астарион усмехнулся. — Что, пришла полюбоваться на следы своего геройства? Спешу тебя разочаровать: Шедоухарт уже всё исправила. — Я… я… — собравшись с духом и избегая смотреть ему в глаза, Леа выдала на выдохе: — Я очень сожалею! Я… я не хотела! Не знаю, что на меня нашло и… Мне очень жаль! П-прости меня! Я… я не хотела делать тебе больно… Повисла тишина, и лишь хворост трещал в огне. — Радость моя, вообще-то, я не это хотел бы услышать, — прошептал Астарион у самого её уха. Леа невольно вздрогнула и подняла голову так резко, что едва не столкнулась с ним лоб в лоб. Дрянное из неё всё же вампирское отродье: она даже не заметила, как он подсел к ней вплотную. Нахмурившись, Астарион протянул руку и взял её за подбородок. Леа замерла, не решаясь отшатнуться. Повертев её голову из стороны в сторону и хорошенько рассмотрев лицо на свету, Астарион задумчиво произнёс: — А у тебя, оказывается, и веснушки есть. Почти незаметные, но если приглядеться… Леа очень хотелось зажмуриться. И попросить, чтобы он вовсе на неё не смотрел. — Но я отвлёкся, дорогуша. Извинения — это конечно, хорошо, но мне нужны вовсе не они. — Я… я… Я могу загладить свою вину! Что… что мне нужно сделать, чтобы… — поняв, что её вновь начинает трясти, Леа сцепила пальцы в кулак и всё же зажмурилась. И невольно пискнула, получив весьма чувствительный щелбан по лбу. — Дурында, — покачал головой Астарион и, демонстративно вздохнув, потребовал: — Благодарность! Я жду от тебя благодарности! Где моё «спасибо, о прекрасный, сногсшибательный, слишком прекрасный для этого плана Астарион, за то, что спас меня, недалёкую, от стаи разъярённых гарпий!». Леа потёрла ушибленный лоб и недоверчиво, но совершенно честно произнесла: — Благодарю. Без твоей помощи мне пришлось бы туго. — Мало, — капризно поджал губы эльф. — Похвали меня! — Ты был великолепен. Бесподобен. Я никогда не видела, чтобы кому-то удавалось сразить такое грозное чудовище, как гарпия, всего лишь одним выстрелом. — Радость моя, — кисло скривился Астарион. — Почему это звучит так вымучено? Что б ты знала, пока я тебя спасал, одна рогатая воровка стащила мою лучшую рубашку! Я заслужил чуть больше искренности! Прикусив губу и мысленно застонав, Леа повернула к нему голову и, кажется, впервые, за этот день, посмотрела прямо в глаза. …Глаза у Астариона были такими же красивыми, как и всё… остальное. Зелеными, с золотом. Словно солнце, бьющее сквозь густую листву… — Спасибо, что спас меня, — серьёзно сказала Леа, чувствуя, как щёки вновь начинают предательски гореть: — То, как ты бросился меня спасать, это… Это было очень мило. — Так-то лучше, дорогуша, — довольно улыбнулся Астарион. Но, прежде, чем она успела облегченно выдохнуть, лукаво добавил: — А теперь поцелуй меня, и мы будем в расчёте! Усилием воли Леа запретила себе возмущаться. Открыла и закрыла рот, ничего не ответив. — Ну же, радость моя, смелее. Вот сюда, — эльф укала пальцем на щёку с той стороны, куда ему прилетело ведро. — Даю слово: я не стану кусать тебя в ответ! Шумно выдохнув, Леа подалась вперёд. Невольно вдохнула такой манящий и сладкий запах и осторожно коснулась губами его кожи. Всего на мгновение и сразу же отпрянула. Астарион удивлённо моргнул. Недоверчиво коснулся щеки. Произнес медленно, словно в трансе: — Надо же, даже спорить не стала… И прежде, чем Леа успела ретироваться, он проворно сцапал её и впился в губы поцелуем.