Странно, почему ты ещё не ушёл?

Последние минут сорок он сидел на краю кровати и смотрел на него, спящего Чейза, прикрытого одной лишь лёгкой простынёй, изнурённого сменой, а затем и внезапно случившимся сексом. Блондинистые локоны раскинулись по подушке, правая рука была запрокинута над головой, явно пытаясь уложиться в удобном положении, левая нога подобрана к животу, отвоёвывая больше места вокруг себя, выглядывая из-под тёмно-синей ткани. Как бы сильно он не старался показать, какой он независимый, как он может постоять за себя и не боится нападок со стороны, сейчас он казался гораздо уязвимее. Дело было в расслабленном выражении лица, в разгладившейся морщинке между бровей или в едва приоткрытых и припухших губах. А может, это всё-таки только кажется… Стало казаться в последнее время многое. Например то, что в какие-то моменты он выглядит особо привлекательно. Скажем, вот он на днях вышел из операционной, довольный как кот, когда понял, что сделал невозможное, вытащив с того света упорно пытающегося уйти пациента. Может, весь его уставший вид менялся на привлекательный только лишь одной потрясающей улыбкой, что появлялась на его лице и открывала абсолютно очаровательные ямочки. Однако Хаус был уверен, что дело было точно не в одном счастливом взгляде этих зелёных глаз, брошенном в сторону одного ворчливого диагноста (и что тот точно не вызывал ответной улыбки). Или вот ещё случай. Их столкновение в архиве, затем разозлившийся Роберт с исказившимся от ярости лицом — сдвинутые брови, гуляющие туда-сюда желваки и губы, сложенные в одну напряжённую линию. Он был зол на Хауса, зол так, что хотелось сжать кулаки, а потом замахнуться и пройтись пару раз по этим скулам, покрытым щетиной (а может даже и по носу с пока что небольшой горбинкой). И в то время, когда Чейз думал над тем, стоит ли портить это лицо, без разглядывания которого он уже не представляет каждый свой день, Хаус думал лишь о том, как же хорош блондин в гневе, а через секунду почувствовал, как оказался прижат к стеллажу, ощущая, как губы сминаются под напором тех, что были напротив. Один ответ на поцелуй, и ни о чём другом он думать тогда не мог. Да, видимо Чейз в какой-то момент обзавёлся суперспособностью, раз вызывал столько непривычных мыслей. А непривычными они были лишь потому, что Хаус не помнил, когда в последний раз вообще думал о мужской красоте до того, как встретил его. Тогда же он узнал, что у него есть сердце, которое умеет громко и оглушительно биться о рёбра, что оно умеет волноваться за кого-то и что оно способно любить. Любить? Хаус прошёлся взглядом по обнажённому телу любовника, вспоминая, где прикасались его руки, какие звуки он извлекал из Чейза, если добирался до особенно чувствительного места, как тот извивался под его ласками, прося большего, как умолял не останавливаться и получал всё, о чём только желал. Фантомным прикосновением отозвалась мягкость кожи Роба на кончиках пальцев Грегори, отчего тот приложил свои ладони к лицу, пытаясь отпечатать это ощущение на себя. Так хотелось большего. Положить свою горячую руку на бедро блондина, окунуться в плоть всеми пальцами и оставить след, дать всем понять, что он только его и больше ничей… Однако все его мысли были прерваны чёртовой болью в ноге, которая в секунду его отрезвила, вывела из транса и задала один простой вопрос: когда ты, Грегори Хаус, так сильно стал желать его? Когда он пару дней назад жарил блинчики на его кухне в одном лишь фартуке, иногда кидая игривые взгляды из-за своего плеча с ухмылкой в сторону кровати и потирая укус на правой ягодице? Или когда особенно порнографично пытался раскурить сигарету, но в итоге всё равно раскашлялся с непривычки? Нет, это случилось гораздо раньше. Возможно тогда, когда тот пошёл искать утешения после разрыва с Эллисон именно к нему, к самому чёрствому человеку на Земле, вероятно пытаясь научиться избавляться от ненужных эмоций, но вышло всё совсем наоборот. Грег помнил тот день, будто он был вчера. Вот Чейз открывает стеклянную дверь кабинета, вот ставит бутылку виски на стол и просит не задавать вопросов, а вот уже спустя пару опрокинутых стаканов они прижимаются друг к другу на диване, вытворяя своими ртами что-то поистине греховное. Грег помнил, как сминалась ткань брюк, когда Роберт, сидящий на его коленях, ёрзал, пытаясь поудобнее устроиться, а он сам сжимал в руках его задницу, прижимаясь, пытаясь усилить трение в области паха. Грег помнил, как услышал первый сорвавшийся в тишине стон, как оказался заботливо уложен на подушки, а затем как оглушительно кончил от проворных губ, сомкнувшихся на его члене. А ещё он помнил, как на следующий день дал себе обещание забыть о произошедшем, списать всё на действие алкоголя, но невероятным образом оказался заперт в подсобке с одним подчинённым, что выцеловывал линию подбородка. Да, забыть не получилось. Никогда не получится. — Нога? — сбоку донёсся тихий шёпот, а на больное бедро легла тёплая ладонь, принявшаяся мягко разминать его. — Ага, — устало ответил он и косо глянул на того, кто был на самом деле причиной его бессонницы. — Может, стоит выпить свои волшебные таблетки? — Чейз подполз к Хаусу, поцеловал его в плечо и ушёл на кухню за стаканом воды, а затем вернулся и протянул его мужчине, в другой руке держа баночку с викодином. Проконтролировав приём лекарства, он со спокойной душой вернулся в кровать, потянув за собой доктора, устроил его в своих объятиях и начал поглаживать его по голой спине, напуская толпу мурашек от прикосновения и погружаясь обратно в сон. Хаусу же хотелось задать столько вопросов, например, почему Роберт его терпит или когда он уйдёт от него к кому-нибудь, кто не будет таким, как он, но ничего из этого не было озвучено, не было желания рушить наступившее спокойствие. Он лишь поудобнее устроился в кольце рук, прикрыл глаза и уснул, а это как-нибудь в следующий раз. Обязательно.