без направления

Комната заполнилась тихим шуршанием пакетов и шумом ветра; жить на последнем этаже — сомнительное удовольствие, но смотреть вниз — захватывающее зрелище. Иногда подоконник иллюзорно рассыпается под руками, грозя обломится и её затянуть за собой — вниз. Хаиру не очень нравится смотреть с высоты тринадцатого этажа, имея в ограждении лишь только не самый надёжный балкон. Свет от солнечных лучей падает на кухню, хотя закат уже заходит за горизонт; лучи почти ярко-красные, как акварель или очередной обман зрения. Котёнок, которого она подобрала с улицы неделю назад, громко мяукает, требуя еду, и Хаиру неторопливо приоткрывает холодильник в её поисках. Ограничение походов в магазин раз в неделю — на редкость удобно. — Иди сюда, — всё ещё не очнувшись от сна, приговаривает, когда Мармеладка запрыгивает на колени, даже ласкаясь. Хаиру зарывается рукой в тёплую шерсть переливчато-рыжего цвета; ей кажется, что дни всё длиннее, а ночи короче, и она впервые в своей жизни ощущает щемящее душу одиночество. Чем сильнее к кому-то привязываешься, тем больше чувствуется его отсутствие. Она не знала правила игры; узнав, может, и не согласилась бы, но обручальное кольцо на пальце показывает, что отступать уже поздно, а совсем скоро квартира перестанет быть настолько пустой. Коори умеет читать её по глазам и жестам, вследствие своей деятельности или интуитивно — ей это безразлично, пока есть кто-то, кто готов молча притянуть к себе и позволить без лишних слов уткнуться в плечо. Хаиру, на самом деле, не особо тактильный человек, и ей достаточно было имитации объятий, чтобы не привлекать лишнее внимание. До недавнего времени. Использовать прикосновения не в значении угрозы или предупреждения оказалось весьма приятно. — Хочешь, покажу работы? — она знает заранее, что ответ положительный; у них нет того, в чем они могли друг другу отказать, потому что с фактом его курения Хаиру смирилась достаточно давно, чтобы принять как должное. Перебирать рисунки учеников на одну и ту же тему — интересное занятие, как оказалось. Одна просьба провести занятие в колледже искусств сменилась второй, и, возможно, стала чем-то вроде работы. Подменять кого-то приходится довольно часто, и, кажется, студенты не особо против. Даже если не так, никто не осмеливается сказать это вслух, и Хаиру нравится думать, что всё ещё способна чем-то привлекать их. Её лекции о падающем не туда свете затягиваются на минут двадцать. Ещё в прошлом, из интереса, она изучала это — лучшие ракурсы, расположение рисунка, освоение необходимых навыков, чтобы скрасить однотонность дней. Рисование не оказывало, конечно, большого влияния на жизнь, но успокаивало в не лучшие минуты. Виной тому, может, склонная к эстетичности натура и внутреннее чутьё, которого Уи напрочь лишён. Хаиру прекрасно знает, что для него все вазы одинаковы, а взгляд скорее сконцентрируется на отчёте о вскрытии очередного трупа, чем на мольберте. Но он её слушает, это немного согревает в холодные зимы, не свойственные этому климату. — Я хочу купить Мармеладке бантик, — заканчивает Хаиру, достаточно резко перескакивая на другую тему, — и, наверное, на этом всё. — Купим, — обещает Коори, неохотно выпуская её из кольца рук; Хаиру долго не сидит на одном месте, но эта квартира кажется спокойной гаванью, где можно остановиться в шторм, если выражаться абстрактно. Она победно заправляет прядь бледно-розовых волос за ухо. — Ты всё же любишь кошек. — Когда они не заставляют меня чувствовать себя аллергиком. — На британцев не бывает аллергии, — возражает Хаиру, и их кошка в подтверждение этому запрыгивает Коори на колени, а он неловко проводит рукой по её шерсти. — Да, пожалуй. — На работе ничего нового? — внезапно настораживается она. Теперь никто не доверит ей служебных тайн и не огласит результаты следствия раньше, чем об этом узнают СМИ; Хаиру полностью его поддерживает в приверженности когда-то их долгу в первую очередь. Сама такая. Была когда-то. — Не думаю, что нам вновь грозит опасность. Этот год был спокойным, — безмятежно отвечает Коори, — как затишье перед бурей, но когда-нибудь нас должны оставить в покое. — Предел мечтаний, — улыбается Хаиру, — они никогда нас не оставят. Неловкое молчание, вызванное смыслом в одном-единственном местоимении; она почти жалеет, что нарушила эту хрупкую идиллию. — Мы могли бы уехать отсюда, — неловко предлагает он, — куда-нибудь, где бы нас никто не знал, без направления. Ничто не мешает предаваться мечтам об этом в полуосвещённой кухне, но, сталкиваясь с его проницательным взглядом, Хаиру понимала, что это выходит за рамки пустых надежд. Она сама иногда думала о таком — всё бросить, как будто ничего и не было. Ничего действительно не было, и она не оставляла в памяти людей таких эмоций, что кто-то мог броситься следом и отговорить её. — Ты бы соскучился со мной в неизвестном направлении, — неловкая попытка отшутиться, — и, тем более, без твоей работы. У меня не так много времени на путешествия. Однажды тебе всё равно придётся вернуться. Ему точно хотелось бы возразить, что между ними нет никаких «однажды». У них, может, один человеческий срок, поделённых на двоих — иначе зачем эти сигареты? — Я знаю одно. Не в твоём обществе... — он запинается, не как влюблённый подросток, а как тот, кто знает, что не обязательно договаривать предложения, чтобы понять их смысл. Хаиру понимает. И чего-то ненавязчиво ждёт. — Я хочу остаться здесь ненадолго, — произносит она, положив свою ладонь на его — не настолько и сильно различается длина пальцев, — подумаем об этом завтра? — Никогда? — они оба научились понимать, что значит её «завтра». — До лучших времён. Коори, наверное, тоже их уютное в конце-концов место покидать не особо хочет, вот только взгляд говорит об обратном. Что ж, Хаиру его не винила никогда за это. Не после того, что каждому из них пришлось пережить за свои двадцать с небольшим. — С котом путешествовать затруднительно, — хитро тянется за поцелуем; у них в пух и прах разбитые надежды, но сигаретный дым горчит губы, и ей бы вовремя себя одернуть, но никогда — нет. — Останемся, пока твой кот не вырастет, — обещает он, перехватывая на лету её ладонь и аккуратно притягивая к себе; Хаиру не отказывает, позиция ведомого в танце всегда выигрышнее, в реальной жизни — та ещё философия, но ей нравится. Между ними не так много времени, как представлялось бы в романтических книгах: редкие пересечения в пять утра, когда Коори собирается на работу, а она — спать, вечер, когда лунный свет проникает сквозь окна, и у них совпадают графики. Хаиру понимает, что засыпать одной уже не хочется. Просыпаться тоже. Если бы это давало что-то, кроме бессонницы. Она касается его щеки, фиолетовые глаза уже не кажутся холодными; в мерном биении настенных часов впору услышать сердцебиение, и никому из них не нужно переходить с шёпота на громкие интонации. И сегодня никто из них не проснётся и не уйдёт спать в пять утра, потому что все мольберты разрисованы, а всякий потенциальный смертник — мёртв.