Утро

Луч серого рассветного солнца светил прямо в лицо. Леонор поморщился, пробормотал что-то нелицеприятное в адрес небесного светила и с неохотой открыл глаза. Утро. Да, это именно оно. Еще одно треклятое утро в его треклятой жизни. Маг попытался пошевелиться и тут же застонал: за ночь на холодном дощатом полу комнаты захолустного постоялого двора все тело успело затечь. Охапка сена не очень помогла. И еще он, кажется, отморозил себе пальцы. И он уверен, что в середине ночи по нему пробежали пара крыс. Этих тварей Леонор терпеть не мог: было время, когда приходилось спать с кочергой в руке, чтобы прибить отвратительное существо, пока оно не обглодало твое лицо до костей. Почему он, с его более чем достойным жалованьем, с солидным счетом в банке и хорошей квартирой в центре Амстера вынужден повторять этот опыт? Потому что он охраняет этого засланца из параллельного мира, этого проклятого рыцаря! Леонор заскрипел зубами от злости. У этого мальчишки столько денег, что он мог бы купить десять таких трактиров. Так почему нельзя в принудительном порядке выселить какого-нибудь постояльца, чтобы они все переночевали в нормальных условиях? Хотя, нет, кое-кому повезло: Далила и Рон спали на двух узеньких кроватях — единственной мебелью в этих «апартаментах». Почему именно они? Далила — девушка, а Рон маленький, конечно. А о суставах мага кто-нибудь подумал? Каково ему — каждое утро подниматься на ноги под аккомпанемент из хруста и скрипа? А о том, как ужасно ноют кости в дождливую погоду, какая отвратительная тянущая боль сопровождает каждый его шаг в такие дни, уж и говорить не приходится. Хорошо, даже если не учитывать этот факт и принять то, что у Далилы есть преимущество, только потому что ей повезло родиться девушкой, почему бы Рону тоже не переночевать на полу? Он же так мечтал отправиться в это путешествие, так пусть теперь пьет чашу походной жизни до дна. И не надо тыкать в лицо его юным возрастом. Нужно как можно раньше приучать детей к тому, что жизнь — это не только удовольствие. Реальный мир — это холодное равнодушное место, в котором всем наплевать на твое самочувствие; никто никогда не знает, в какую яму забросит тебя жизнь, поэтому нужно привыкать к трудностям; чем хуже условия, в которых ты побываешь в детстве и юности, тем легче тебе будет переносить дальнейшие удары судьбы, которых будет намного больше, чем тебе бы хотелось. Да, пока Рон всего лишь мальчишка, но уже через пару лет ему придется начать работать, чтобы прокормить себя (если он, конечно, не решит и дальше сидеть на шее Энинга), и вот тогда посмотрим, будет ли он спать на нормальной постели или ютиться на полу в какой-нибудь съемной комнате-гробу. Леонор вздохнул. Детей сейчас воспитывают слишком мягко. Вот в его время… Хотя он признавал, что стоять на горохе по три часа или учить всю Библию наизусть, до каждой запятой, не то, что нужно ребенку. Он не был особенно благодарен своему отцу, который своей тяжелой тростью чуть не сломал десятилетнему Леонору пару ребер, когда тот забыл текст своей речи на открытии новой церкви и этим «опозорил всю семью». Зато именно те шестнадцать лет, что он жил в отчем доме, научили его, что в этой жизни нельзя доверять никому, даже самым близким людям. Это ему очень пригодилось в дальнейшем, особенно во время службы у Вильена Нарнаха. И еще он в совершенстве овладел искусством лжи: «Почему просто пятерка вместо пятерки с плюсом?», «Почему не был на занятии скрипкой?», «Где шатался до шести вечера?», «Почему на одежде снова лошадиная шерсть?» — на эти и подобные вопросы ответить правдиво означало практически подписать себе смертный приговор. Самые строгие родители растят самых искусных лжецов. Прелестная фраза. Леонор поморщился. Ему не хотелось вспоминать те годы: настроение испортилось еще больше, хотя казалось, что это невозможно. Собравшись с духом, маг резко выдохнул и одним движением сел. И тут же зашипел сквозь зубы: суставы были очень не рады тому, что их используют. Так, осталось совсем немного. Позвоночник громко хрустнул, когда Леонор быстро распрямил спину. Боль волной прошлась по телу, остановилась где-то в шее, да так там и осталась. Отлично. Хоть спину он сгибать сможет, хотя голову нельзя будет повернуть еще часа два. Маг тяжело вздохнул. Мышцы тоже ныли — ночевка на холодных неровных досках, пусть и поверх тонкого слоя сена, ни к чему хорошему не приводит. Он снова вздохнул и задумчиво оперся острым подбородком на худое колено со следами старых операций: переломы все же сами собой не зарастают. Как ему все это надоело… Под «всем этим» он подразумевал и этот поход, и работу, и свою отвратительную жизнь. Когда-то он наивно думал, что стоит только вырваться из опустошающей бедности, заработать приличный капитал, выбиться в люди — и все, счастье достигнуто, можно наслаждаться жизнью. Ха. Каким же идиотом он тогда был. Теперь ему не нужно считать каждый терхем (40 динаров в месяц — очень даже неплохо), можно есть три раза в день, а не раз в три дня; он заведует целым отделом в огромной компании Нарнаха, под его началом десятки людей, судьбы которых зависят от одного его слова. Он может лишь шевельнуть пальцем — и человек вылетит с работы, а на его место придет новый. Леонор не увольнял людей направо-налево, нет, под его началом оставались лишь те, кто приносил пользу компании, от остальных надлежало избавляться. Ничего личного, это действительно всего лишь бизнес. Да, за пятнадцать лет он сумел взобраться на самый верх, став чуть ли не правой рукой господина Нарнаха. Леонор давно уже вычеркнул из памяти всех, кого он утопил, подставил, по чьим головам прошел, чтобы чуть ли не зубами и когтями выгрызть себе это место. Безнравственно, жестоко? Но ведь эти акулы сожрали бы его в мгновение ока, если бы поняли, что он хоть чем-то может им угрожать. Чем они лучше него, верно? Он лишь делал все, чтобы выжить; именно так и работает этот мир — закопай ты, или закопают тебя. Зато теперь при одном упоминании его имени каждый работник компании невольно понижает голос. Его боятся и ненавидят, и это грело душу Леонора, ведь только так можно заставить людей работать на благо корпорации, которой он был фанатично предан. Еще бы — эта работа досталась ему буквально чудом, когда он настолько погряз в долгах (в основном за ту самую квартиру-гроб без окон), что решился на ограбление банка. И, когда его поймали, он отправился не в тюрьму, а прямиком в маленький кабинет с жалованьем в три динара в месяц — неслыханное богатство для него пятнадцать лет назад. Если бы судьба не улыбнулась ему, он бы наверняка умер от голода в какой-нибудь канаве или, прихватив камень потяжелее, сиганул с моста в реку. Да, прошло уже пятнадцать лет. И с тех пор все мысли мага были только о работе: как бы не потерять ее, как бы продвинуться дальше, как бы принести больше пользы компании… Работа становилась его жизнью, и поначалу он не был особенно против. Это было интересно, тогда он еще был молод, полон сил и чувствовал, что готов горы свернуть. А что сейчас? В свои сорок два он выглядит и чувствует себя будто семидесятилетний старик. Частые мигрени, круги под глазами от недосыпа, хроническая бессонница — вот что ему дала эта работа. Лекари говорили, что ему поможет небольшой отпуск. Леонор тоскливо вздохнул. О, он был бы просто счастлив уехать хоть на недельку на какие-нибудь теплые острова и забыть наконец об этих осточертевших отчетах, командировках, поставках, контрактах и всей прочей чепухе, что занимала все его мысли каждую минуту каждого дня! Да, он работал пятнадцать, давайте подчеркнем, пятнадцать лет без единого выходного. Потому что «ты очень ценный сотрудник, без тебя работа отдела встанет, мы не можем позволить такой роскоши, мы потеряем кучу денег, и в этом будешь виноват ты. Вспомни, что я для тебя сделал, как ты после этого можешь не стараться ради процветания компании?» В конце концов, эти слова, повторявшиеся после каждой просьбы мага дать ему отпуск, переполнили его и так чересчур глубокую чашу терпения. Как раз после командировки в Ласкар он собирался поставить Нарнаха перед выбором: либо отпуск, либо увольнение. Да, он был уже готов уволиться. Но тут: «О, Леонор, ты-то мне и нужен. Тут один рыцарь есть, он будет очень выгодным капиталовложением. Охраняй его как зеницу ока, не то я с тебя шкуру живьем спущу». И все. И никаких разговоров. И после того, как из-за Энинга его законный отпуск полетел к чертям, он должен испытывать какие-то теплые чувства ко всей этой шайке? Нет уж. Хотелось спать. Ему всегда хотелось спать. В голову будто вогнали длинную раскаленную иглу — верный признак приближающейся мигрени. Леонор сжал окоченевшими пальцами пульсирующие от боли виски. Он мечтал о том, чтобы хоть раз выспаться. Но даже этого он был лишен: из-за постоянных командировок, переездов и общения с людьми (чрезмерным количеством людей) нервы у него совсем расшатались, так что последние года два или три мага мучила жесточайшая бессонница. Он вообще был совой, встать раньше девяти для Леонора было сродни подвигу. А тут подъемы в четыре, пять, хорошо, если полшестого. В итоге он не мог заснуть часов до двух-трех, потом забывался в короткой дремоте часа на два, снова просыпался и не мог сомкнуть глаз до самого рассвета. Еще ему часто снился один и тот же кошмар. Он брел по огромному темному лабиринту, зная, что где-то есть выход; но сколько бы он ни поворачивал, как бы он ни ускорял шаг, перед глазами вновь и вновь возникали немые каменные стены, какие-то тупики, так что ему начинало казаться, что он провел в этом лабиринте уже целую вечность. Всякий раз Леонор просыпался с липким ощущением тоски и одиночества. Это было просто отвратительно. В эту ночь, к счастью, перед глазами у него была лишь серая муть, но сути дела это не меняло: он дико хотел спать. Наверное, если бы ему было позволено, он бы растянулся даже на этом ужасном полу, закрыл глаза и проспал бы еще лет десять как минимум. Но, разумеется, этого Леонор был лишен. С той стороны двери раздался голос Далилы, пилой резанувший по ушам мага: — Леоно-ор! Подъем! Сколько можно дрыхнуть?! Тебя уже ждут все! Он ничего не ответил. Он застывшим взглядом смотрел в серую стену и думал о том, что зря он тогда принял предложение Нарнаха. Начинался новый день.