Признаться Петру

Чертог Петра слабо освещён , лишь двумя свечами, но и этого хватит что бы разглядеть очертания своего денщика, что стоял напротив и был в унынии полнейшем, сизым взором грустно устремлялся вниз -Чего ты, друг мой Алексашка? -Мягко нарушает магильную тишь Царь, стараясь не спугнуть Меншикого и без того не в лучшем состоянии. И правда руки его тряслись, дыхание сбитое, дрожащее было слышно в тишине царского дворца -Минхерц, как бы думу мне мою изложить -Очи растеряно бегали по ковру вышитыму, разглядывая причудливые узоры, чесал он затылок седого парика и то и дело с досадой вздыхал -Это уже порядком выводит! -Не сдержался вспыльчивый русских владыка и сорвался на тон громче, что заставило собеседника вздрогнуть -Не серчайте, Царь, я сейчас соберусь и всё вам поведаю, что в душе давным давно храниться.Всё..-Если б был обычный день Александр кинулся успокаивать Петра, но не сегодня, не сейчас, он имел право на крик, да и не только..Всё бы верный слуга позволил, всё бы стерпел в этот зимний вечер -Как же не серчать мне, на тебя, лукавый?-беззлобно спрашивает Петр, смотря прямо в очи, насквозь, в душу -Вы слишком нетерпеливы, Царь-уже с улыбкой, нагловатой слегка дерзит Александр -Ах так, оно? И с чего ты это решил? -И вспыльчивы ещё.. Пётр выдыхает и берётся за виски, а после сильнее налягает на кресло бархатное -Вот уж не думал что мой фаворит такого мнения обо мне -Нет, нетс! Вовсе не так оно, мой Царь..Я не то совсем имел ввиду Шатен чуть улыбнулся от растерянного вида Меньшикова, что с перепутаным голосом пытался разьясниться -А ты тему, друг любезный, не переводи. Докладывай, Баламошка, чего ж ты натворил? -Почему сразу натворил? Хотя, это можно считать за проступок, Минхерц, думаю такое ты мне не простишь уж точно..Эх, прощай голова -Мужчина повёл плечами, пряча руки в рукава кафтана и с досадой улыбаясь -Бог мой! Что ты учудил? Не бось, за старое взялся? Вновь казну царскую воруешь?-С испугом интересовался Пётр первый -Да нет же! Царь, хуже, намного хуже! -Хуже? Ах, ты...Скотина, и что натворил то? Беловласый развёл руками, на крики покровителя русского, но не шутил, тут уже не до смеха было и зачем он шутки с Царём затеял. Как на зло свеча потухла, окунув комнату в полумрак, а вторая совсем слаба была и догорала уже, за окошком свистел ветер холодный, а шаги предворных за дверью прекратились, все по комнатам разошлись, неладно на душе стало, столько Александр был с Царём, а по сей день от голоса чугунного под кожей мурашки бежали -Мой Царь! -Отчайно крикнул Меньшиков, перебив Романова, тот даже удивился его грубости -Минхерц, вы не поняли. Моя вина пусть больше чем воровство, но не перед народом или казной, а перед вами, Царь, перед вами... Шатен сидел как вкопаный, сколько наукам обучался, сколько правил, а этого мужичка простого, что до их встречи торговал пирогами, не мог понять не как. А может он и не такой простой? Может он с их первой встречи стал из верного друга и покорного слуги, хитрым котом да вором, расхетителем? Алексашка мелкими шагами, неувереными подошёл к владыке всея Руси поближе, секунд пять постоял, да и упал перед ним на колени, голову сник вниз, что седые кудри чело прекрыли, приуныл, глаза прекрыл ‐Алексашка, ты чего?-Царь похопал подружески по плечу, мол поднимайся, что разволился -Минхерц! -Денщик резко вскинул голову вверх и сложил руки на груди, посмотрел на Петра I с мольбой и сильной болью -Пётр, сможете ли вы меня простить, когда то? -Ну, всё, всё, не томи ты, что такого сделал? -Грешна моя душа, милы вы мне Царь!-Жалостливо он руки холодные поцелуями одаривал, слезами горячими обливал, прикаснулся самым лбом, да очи поднял на Царя любезного, с надеждой, с верой и виной. А Романов и не знал что сказать, да как на подобное заявление реагировать, хватило сил только на то что бы чуть провести кончиками пальцев по лбу друга, тут заметил он что Алексашка и правда как кот, любой ласке счастлив, заститься, закрыл очи, смиренно сидит, чуть ли не мурлычит, позабавило это Царя вот он и положил всю руку крупную, на лицо бледное, перекрыл взор, и нежно стал гладить, медленно, от макушки до самых бровей густых, а Алексашка тому и рад, рад тому что не гонят, не бьют, на казнь не ведут, а вот так просто гладят, размазывая слёзы и позволяют ещё немного насладиться прикосновениями ледяной руки Царя и благовония французских его духов -Минхерц...Скажите хоть что то, пошлите, оскарбите, но только не молчите..Тишь как в гробу, а мне от этого неладно Шатен провёл рукой чуть левей, остановился на скуле острой и с улыбкой неотошедшей от изумления молвил -Не надо, мой друг..Достаточно ты поганого из моих уст слышал, садись напротив лучше, на соседнее кресло Что Алексадр и сделал, колени надо признаться побаливали, а ноги онемели, камин Царь не зажёг от чего холодновато было, в кресле пошитым бархатом заморским было куда лучше, нежели в ногах Царя любезного. Мужчина опустил руки, перед собой на стол и дожидался ответа владыки, пока то чесал висок и думу думал -Если я так вам противен, казните..Мне моя судьба не так важна как ваша, Царь, но от признания так лехше.. Петр недоумивая посмотрел на друга, который поник окончательно и пусть без слёз, но душевно рыдал -Что ты такое говоришь? Дурак, разве я смогу тебя лишить жизни? Разве смогу дальше видеть свет без Светлейшего русского князя? Нет! Не несите околесицу, Алексашка! Заметил Романов как вновь капли потекли из синих как океян глаз по щекам, а после на кафтан и не смог он больше терпеть этого, не хотелось больше видеть любимого Алексашку таким грустным и желающим помереть, неужели жить от стыда и тяжёлой ноши жизни. Встал он с кресла, подошел к понурому Меньшикову и взял его за голову, как ребёнка, поглаживая по макушке, зарываясь под космы седые и к груди прижимая, слыша эти тихие вхлипывания и стоны от слёз -Чшш, чшш Убаюкивал он его шёпотом, чуть ли не колыбельную пел деньщику, пока не понял что отключился тот и взял его за плечи, ловко поднял на руки, легким Алексашка был, да и понёс к кровати царской, положил острожно, не снимая с того одежду и прилёг рядышком, кровать огромная, но топить печь не хотелось, лениво было, непревычно для Царя, вот он и приобнял любезного друга за спину, крепко, крепко, слыша как тот дышал, тяжело, вот под эти звуки сладкие, Петр I и уснул