***
По наблюдениям и количеству произнесенных «я на перекур» Кашин почти состоит из никотина. А этот остаток по итогу окажется зависимостью к нему же. Пытался избавиться от вредной привычки внушающее множество раз, но каждый заканчивался провальной, но такой долгожданной затяжкой. Возможно он завтра помрет из-за курения. Он думает, что готов к такому исходу. На карте баланс пошёл в минус, последние копейки звенят в кармане, зато в легкие закрадывается никотин. Руслан часто говорит о том, что данина зависимость переходит все границы, но не получает никакого ответа. Лишь вздыхает тяжело и протягивает зажигалку, ведь Кашин сейчас нервно хлопает по карманам в отчаянном поиске. Тушенцов не сильно разделял эту страсть к курению. Руки потом воняют противно, зубы желтеют быстро, да и денег тратится на это слишком много. Больше, чем они, по идее, могли себе позволить. Бедные студенты, которые в шаге от того, чтобы начать есть тараканов, что бегают по кухне общежития. Даня их ужасно боится. Руслан просто обнимает и говорит, что они ему ничего не сделают. Возможно и сделают, Руслан не уверен, что не соврал ему. Живот начинает скручивать от голода, но все, что тот мог бы предложить организму — это кружка дешевого кофе сомнительного качества и гранит науки. Вот только кофе закончился еще пару дней назад, а от науки тянет блевать. Он перебьётся поцелуем со своим любимым парнем в первом попавшемся толчке. В желудке запорхают бабочки, что перебьют чувство пустоты. Словосочетание «мой парень» прокручивается с десяток раз на дню. И каждый бьёт под дых так, что вслух это говорить пока что не осмеливается, несмотря на огромное желание. Перманентное ощущение бедности въедается в подкорку будто намертво. Кажется, что даже через десяток лет, отдыхая на Мальдивах, конечно у Дани под боком, он все равно будет думать о тратах и способах как можно побольше сэкономить завтра. Сейчас перед ним никаких Мальдив нет, у него только задание наполовину выполненное и еле живая ручка. На кровати давно беззаботно сопит Данила. Он лежит так умиротворенно, слишком по-святому сейчас. В голове мелькают воспоминания общие, от которых автоматом улыбка на лице ползёт. Слишком Даня тёплый, непозволительно. Проскакивает гордость за себя, за то что «урвал» его себе. В глубине души думает, что с другим рыжему было бы хуево. Или этому «другому» было бы плохо? Усмешка доносится от парня. Год? Четкой даты у них не было, все само перетекло во нечто большее. Они ни разу и не обговаривали статус их взаимоотношений. Они слишком глупые, не знают слов подходящих. Руслан отправится в библиотеку, прямиком за толстым томом словаря, будет корчиться над ним, но так ничего и не найдет. Это что-то непосильное.***
Начинают свой день впопыхах. Смазано чмокнув парня в щеку, натягивает первые попавшиеся спортивки, подгоняя и Руслана быстрее собираться. — Ты куда так рано? — Часы оповещали о том, что либо Даня сошёл с ума и перепутал цифры, либо сошёл с ума и всё-таки решил приходить на пары вовремя. — Пиздец курить хочу, — поверх футболки натягивает худи, позже показательно вытягивает руку вперёд. Пальцы заметно дрожат, а сама кисть отказывается держать одно положение, — видал? — Бросать надо, Дань. — Шатен спокойно потирает глаза, зевает и потягивается, входя в это утро и этот мир окончательно, — я же вчера тебе свою отдал, нахуя сейчас бежать? — Ты мне отдал жалкие остатки! Мне этого только на вечер и хватило, — недовольно размахивает руками, выражая еще больше эмоций. Сдерживаться утром сложнее всего, Руслан все понимает, разделяя настроение. — Всё, я пошёл. Ты тоже собирайся, я за тобой зайду, вместе на пары потом пойдём. Сплошное безденежье затягивало пояса, заставляя выкручиваться из любой ситуации. Экономили на многом, но одно оставили нетронутым. Что-то святое для Кашина. На сигареты никогда не жалели средств. Будто это не казалось возможным. Данила надевает наушники, включая музыку и ускоряя шаг. На горизонте уже видна такая родная табачка с тётей Светой за прилавком.*
Ломает Даню сильно. Ломает Даню, а невыносимо в такие моменты обоим. Торчки легче переживают синдром отмены, чем Кашин день без тяжки. Его рекорд — неделя. Эти семь дней стали персональным адом для шатена. Даниле надо куда-то себя деть, ведь чувство съедающей его изнутри тревоги не давало спокойно жить. И тот находит один способ. Не самый экологичный. Губы у них вечно красные и припухшие, у Руслана спина болит сутками напролёт, он точно нуждается в нескольких сеансах у хорошего массажиста. Но позволить себе может только бедного студента с грубыми руками и мозолями на ладонях. Через пару дней такой ломки соседи по общежитию начинают бить по батареям, ибо скрип кровати начинает действовать на нервы. Даня нашёл куда себя деть, но этого все еще не хватало. В грудь врезается пачка сигарет с зажигалкой вместо ответных объятий и поцелуев. Руслановское «лучше покури» заканчивает весь период и обнуляет все старания. Кто из них старался и терпел больше?***
Уединиться становится ужасно тяжело. Рыжий все так же ходит за парнем хвостиком, везде его сопровождая. Он напоминает верного пса. До слепоты преданного, от того приносящего проблемы. Кашина приходится спроваживать в магазин, лишь бы, согнувшись в три погибели за столом, ручкой написать на сигаретах всякие откровения. Руслану тяжело говорить о своих предпочтениях и желаниях. Сложно признаваться в любви вслух. Слишком странно это всё. Неловко и неестественно звучит будто. Ладошки потеют, сердце биться начинает бешеным ритмом. Будто на убой его отправят, если признается в своих чувствах. В его случае это действительно «признание». Потому он молчит как партизан, забывая как делиться чем-то личным. Даня будто всё понимает и берет на себя эту ношу, бесконечно болтая о всяком, что творится у него в голове. А это «всякое» чаще всего Руслана смущает. Он уравновешивает этот дуэт самим собой. Такой прекрасный разговорчивый Данила. «Я люблю» вырисовывается на картонной пачке. Пока расписывает самые откровенные слова, решает, что уже совсем поехал с этой своей влюбленностью. Ощущает себя малолеткой, у которой парень старшеклассник за гаражами пиво распивает, не отрывая пятки от земли конечно. Даня часто в адиках гоняет, но до такого пока что не опускается. Скорее всего благодаря Руслану он и стоит не за обоссанными гаражами, а в магазине ломает голову какой кофе лучше взять: три в одном или сразу четыре?*
Дверь скрипом оповещает о вернувшимся парне. Руслан дергается от неожиданности и поворачивается на звук. Данила, весь растрепанный сильным ветром, стягивает с себя рюкзак, даже не замечая перепуганного Тушенцова, пока тот не просит отвернуться. Рыжий сначала бровь гнет в естественном вопросе, позже пересекается взглядами с улыбающимся парнем и все-таки выполняет просьбу. За спиной слышится шуршание, после грохот и парочка громких матов. Высокий от недовольства голос покрывает ругательствами весь мир, а стол, за которым сидел и об который ударился, в особенности. Минуту спустя он все же успокаивается и подходит к Кашину почти вплотную. — Давай, — звучит какой-то командой. Парень поворачивается, отсвечивая своим усталым видом. Лениво разглядывает шатена, хочет улыбнуться, ибо безумно рад его видеть, но сил не находит. Напротив него стоят, нервно покачиваясь на ногах, совсем по-детски. Руки у него за спиной, а сам он глупо лыбится, не скрываясь вовсе от чужого взгляда. — На, это тебе, — берет чужую руку, перекладывая в нее маленький презент, вмещающий в себя всю вселенскую любовь. Рыжий брови вскидывает в удивлении, поглядывая то на Руслана, то на пачку сигарет с явно не заводской надписью в центре. Глаза карие блестят смущенно. Что-то бликом звенит внутри омутов напротив. Что-то слишком игривое. Парень сквозь землю лучше провалится, чем продолжит стоять в этой гнетущей тишине. Пачка открывается, являя парню двадцать пять надписей. Они рябят перед глазами, накладываются одна на другую, от того не всех видно. Серо-зелёные глаза бегают по каждой, возвращаются к надписи на коробочке самой. Улыбка медленно тянется на веснушчатом лице. Вытаскивает несколько других, не из первого ряда. Твои глаза, твои рассказы, твои губы, твои татуировки, твои шутки, твои волосы, твои поцелуи, твои веснушки… Но одна из них выделяется. В первом ряду, в самой середине красуется надпись «я тебя люблю». Всё это так сопливо и странно. Он глядит в упор на Руслана, а тот вниз смотрит, футболку свою треплет, ожидая любой реакции. На лбу у него остаётся поцелуй, его окутывают в крепкие объятия. Горячее дыхание будто обжигает висок. Глаза у старшего широко открыты по началу, позже прикрываются в неге, разливающейся по всему телу. — Это очень мило. Спасибо, Русь, — говорит с улыбкой такой теплой и заразной. Правда поражен этой задумке. На руслановском лице появляются следы от поцелуев. Будь Даня девушкой, Тушенцов был бы весь в помаде, но шатену невероятно везет и никакая мицелярка после таких нежностей ему не понадобится.***
В комнате достаточно тихо. Из шума только шуршание тетрадными листами, буйный ветер за окном и гогот из соседней комнаты, где, походу, решили именно сегодня устроить некое «тайное вечеря». За спиной слышится скрип. Руслан всё время забывает смазать петли этой злоебучей двери. Шатен знает прекрасно, что прямо сейчас к нему ковыляет Кашин. С глупой улыбкой на лице, весь покрасневший и взлохмаченный. Крупные руки падают на плечи, начиная их разминать. — Русь, давай к нам. Че ты тут один засел? — От парня пасёт перегаром за километр, Тушенцов кривится от резкого запаха и смахивает чужие руки с себя. — Спать ложись, — даже от тетради не отрывается, создает атмосферу обыденную. Скандалить сил нет, — нам завтра к первой паре. В ответ он слышит только недовольное мычание. Кашин отходит, бросив жалкую попытку расслабить парня. С грохотом открывает окно, перед этим из комода ту самую пачку достав. «Твой запах» показательно тлеет прямо перед Русланом, дым утекает в открытое окно. Улица стала личной мусоркой одного рыжего парня. У Тушенцова всё реже получается заставлять рыжего ходить в «шарагу». Каждый отказ добивает пуще прежнего. Обессиленный он стоит в курилке, дожидаясь конца перерыва. Тревога о будущем бьётся где-то в груди. Там же, куда закрадывается никотин. Издалека виднеется знакомая рыжая макушка. Рус на автомате нервно вздыхает, закашлявшись, ибо совсем позабыл о сигарете. Видать чутьё у него хорошее. Кашин идет, покачиваясь из стороны в сторону, засунув руки в карманы спортивок, на плече видна полоска лямки рюкзака. Её вид достаточно обнадёживает: этот еблан хотя бы тетрадку с ручкой принес. Сократив дистанцию, тот сверкает зубами, пожелтевшими от злополучной зависимости. В щёчку Руслана целует, совсем как девчонка. У него настроение по-напускному прекрасное. Без лишних слов протягивает сигарету, перед этим порыскав сначала в рюкзаке, а позже в карманах. На ней на скорую руку выведено простое «сорян». Его «подгон», улыбка и блеск в глазах заслуживают в ответ лишь усмешку. И крепкие объятия бонусом. Данины поступки всё больше не поддаются объяснениям. Руслан просто не понимает чего ждать. И он мельтешит перед глазами каждый день, и пропадает сутками, не проронив перед уходом ни слова. Но ему ничего не скажут на этот счёт. Ведь Руслан всё ещё любит. Возможно у него самое неправильное понятие «любви» в мире. Это любовь. Это любовь сейчас тлеет на даниных губах? Определись со своей целью. Цель оправдывает средства? Цель не оправдывает Даню под боком. Терпение лопается, всё перевернув в голове. Это любовь в обратном виде. Что-то слишком Руслану знакомое. В комнате не хочется появляться.***
Имя руслановское красиво перекатывается на языке. Хочется повторить. Ещё и ещё. Он это и делает. Вот только в компании незнакомки с чрезвычайно короткой юбкой. Она, вроде, красивая. Даня красивее видал конечно, но в этой что-то определённо есть. Слишком много целеустремленности. А ещё прикольная татуировка на спине. Что-то идёт не так. Это совсем не Тушенцов. Но почему его имя в голове крутится, больно ударяя по вискам? Кашин совершает ошибку, Руслан точно пометит её красной учительской ручкой, позже поставив злосчастный «неуд» в журнал. Он ошибся. Глубокой ночью, сидя на краю кровати, хмурится, всматриваясь в плывущие стены. Теряет пол под собой в темноте чужой квартиры, в редком сопении прекрасной шатенки, в иллюзиях спокойствия. Здесь удобный балкон. Здесь приятно курить те сигареты. Затягивается сильно, будто вдыхает всей грудью свежий воздух. Это его сигареты. Осознание приходит в сопровождении отчаянного смеха. Дым скатывается с губ отдельным облаком. Просто понял, что дышит им. Блять. Её зовут Руслана. — И что? — Руслан на него даже не смотрит. На кровати лежит, читая книгу рандомно взятую со стола. Парень хмурится, выказывая на лице сосредоточенность. На деле взгляд на автомате по строкам бегает. Буквы чуть расплываются. — В смысле? Тебе нечего сказать? — Никаких скандалов и конфликтов, хотя рыжий вполне к ним был готов. Шатен будто не слушал последние минут десять. Он раскаивался как ни в себя, об пол лбом бился, клялся в верности, даже просил его ударить в качестве мести. — Нет, совсем нечего. Ты просто провёл ночь с какой-то девушкой. Рад за тебя. — Всё же отрывается от текста, краткой улыбкой парня награждая. Тот совсем неважно выглядит, походя на воробья подстреленного. — Хочешь познакомить? — Ты точно меня слышишь? Я тебе изменил, Руслан. — Вот если б мы состояли в отношениях, то я бы действительно расстроился. — Переворачивает страницу, фокусируясь на первой строчке. «И оскорбляться вам смешно бы…» Где же пик всего этого абсурда? — А так ебись с кем хочешь. Можешь даже не отчитываться передо мной. Кровать скрипит под весом Кашина. Он взгляда от Тушенцова не отрывает. В комнате непозволительно тихо. Настолько, что можно слышать мыслительный процесс в рыжей макушке. — Так мы же встречаемся. — Пытается звучать уверенно, но получается тихо и до противного жалко. — Нет, Дань. — Добавляет щепотку разочарованности, чтобы меньше ранить. Тяжко вздыхает и нос чешет. Хочется завалиться спать, чтобы Даня отлип. Делает же хуже обоим, — и не будем. Мне это не нужно. — А как же та пачка? Друзьям в любви не признаются. — Он хмурится смешно, шатена забавляя. Тот в шаге от того, чтобы расколоться, сказать, что пошутил, что прощает и любит безбожно. Вот только понимает, что его оставшееся уважение к самому себе не позволит этого сделать. — С друзьями тем более не трахаются, Русь. — Ну значит мы с привилегиями. Всё, давай заканчивать. Мне рано вставать завтра. — Он действительно прощает и любит до звездочек в глазах. Возможно любит слишком сильно, буквально задыхаясь.***
Погода не располагает к милым прогулкам по улочкам родного города. Но это Руслану не мешает совсем. Только доставляет некоторые неудобства в виде постоянного насморка и покрасневших от холода ушей. Шатен вечно бежит. То на пары, то в магазин, то от Дани. Вот только Даня всегда догоняет. Сначала просит поговорить. Божится о том, что это жизненно необходимо им обоим, что он всё исправит, только пусть Рус шанс даст. Потом предлагает прогуляться или выпить. Один раз и вовсе притаскивает букет с открыткой среди бутонов. Там приглашает на свидание. Пойти на какую-то выставку, посвященную чему-то настолько интересному, что Данила не удосужился написать. Получает отказ в виде цветов в мусорке. В открытке появляется единственное «нет». «Выставка» превращается в шумную тусовку с пацанами с района. Те будто замечают горестное состояние приятеля, подначивая его пить больше. Под утро заваливается с перегаром и помутневшим взглядом. Руслан просыпается, сразу дернувшись от испуга. У его кровати, оперевшись на матрас, сидит Кашин, сопя тихонько. Светлые ресницы подрагивают в ярких лучах солнца. Он весь блестит золотом, сверкая своей нежностью, заставляя сжалиться и простить все грехи. Тушенцов одергивает себя, когда рука нависает в сантиметре от золотистых волос. Всё же «ему это не нужно».*
Буквально чудом затаскивает шатена на тусовку одного богатенького сынка. Когда оказываются внутри, говорит, что тоже деньги на такие хоромы поимеет. В Тушенцова чуть ли не вливают спиртное. Позже он спорит на то, кто кого перепьёт и триумфально выигрывает. Кашина выносит со второго шота. Ему пора делать выводы. Сильно сжимает чужое бедро, когда-то им же искусанное и помеченное несколькими фиолетовыми пятнами. По руке будто растекается тепло. Руслан будто не замечает ничего, будто разговаривает с кем-то очень увлеченно. Не с Даней разговаривает. Так еще и с улыбкой широкой. Будто Данечка уже не нужен. Видно ему быстро замена нашлась. — Тебе не стыдно? — Брошено в пространство, не услышано никем, даже самим Данилой. Будто он этого не говорил. Рука хватает чужой подбородок, фиксируя лицо перед собой. Глаза бегают в волнении и непонимании, пока сам Даня смотрит с презрением. Губы накрывает пухлые, да с таким рвением, будто ту самую сигарету выкуривает. Вкусную, крепкую, с надписью «твои губы». Мычание проходит вибрацией, предвещая только мнимое несогласие. Даня точно знает, что шатен любит строить недотрогу. В тихом омуте черти водятся, а в Руслане одни мысли похабные. Даня знает. Он в этом омуте сам был, с руслановскими чёртиками плавал. Воздух глотают, хищно цепляясь за взгляды друг друга. Вокруг слышны выкрики неуместные, перебивающие перегруженные биты, звучащие из дорогих колонок. Даня диджею потом руки оторвет. — Русь, ты слишком доступный, будто блядь последняя! — Он не обидеть хочет, не опозорить. Лишь перекрикнуть бездарную музыку, поговорить. Тот почему-то глаза расширяет в шоке. — Тебе самому не стыдно? Боль обжигает, отдаваясь гулом по всей голове. Что-то точно хрустнуло. По губе бежит струя крови, окрашивая чужой кулак. Руслан одним ударом не обошёлся. Шрам на губе будет заживать около года. Но больше его волнует расплывчатый его образ, кричащий лишь одно. Хватит, Дань. Руслан бы написал это на каждой сигарете, которую Даня в ту ночь выкурит. Весь фильтр в крови, вкус железа быстро приедается, но он старается его игнорировать. Игнорирует абсолютно всё, даже пульсацию в голове и возможный обморок.*
В комнате общей который день пусто. Руслан всё чаще терпит нервные тики. Кажется, что вот-вот рыжий ввалится, будет лепетать про любовь, извиняться и строить слишком жалостливые глазки. А глаза будут красными и Руслану останется только молиться, чтобы зрачок был адекватных размеров. Но Даня не приходит. В комнате пусто третью неделю. Будто его и не было никогда. Вот только шкаф его захламленный и кровать незаправленная говорят о другом. На седьмой день Тушенцов сдается. Натягивает его худи с символикой какой-то музыкальной группы, падает на чужую кровать и вдыхает глубоко. Всё тут провоняло сигаретами. Он может войти в любой момент. Руслан знает Даню, по крайней мере знал, потому запирает дверь, оставаясь наедине с чужими остатками. Внутри парня тоже одиноко. Закидывает в себя сначала часовые лекции и конспекты, позже литры кофе, переходя на беседы с одним одногруппником, что к шатену подсаживается часто. Вроде не замечал его никогда, но выглядит он достаточно знакомо, чтобы вызвать какое-никакое доверие. У него красивые веснушки. Он до сих пор не узнал имени. Он вообще ничего о нём не знает. С конца коридора проходятся эхом тяжелые шаги. Учебники с какими-то распечатками сейчас мнутся в кулаке. Это точно его вансы. Потрепанные, грязные и неуместно топающие. Его новоиспеченный друг хмурится, заглядывая за спину шатена. На плечо тяжело падает чужая рука, заставляет повернуться лицом к лицу. Знал же, что он придёт. — Привет, Русь, — тянет напускную улыбку, от которой волосы дыбом встают. Плечо сжимает с новой силой. Больно. Вжаться хочется, пропасть из его памяти, но гордость не позволит. Выпрямляет спину, скидывает чужую руку с себя и прожигает взглядом лицо веснушчатое. Родное. — Скучал? Наваливается на подоконник позади Тушенцова, блокируя выход. Рыжий его окольцевал, без шанса на пощаду. Глаза сверкают чем-то хищным. На губе горит шрам, а на носу наклеен пластырь, скрывающий еще одну рану. Этого Даню он не узнаёт. — Не надейся. — Не ударить лицом в грязь. Просто держать себя в руках, чего его собеседник не делает. Тянется за поцелуем, даже добивается своего на пару секунд руслановского шока, позже получая пощечину звонкую. На тёлку всё больше и больше похож. Осталось юбчонку надеть и губки помадой подкрасить. Хотя второе он уже делал по просьбе Кашина. Взгляд падает на парня рядом. Какого-то слишком смазливого и нахмуренного. Усмешкой того награждает и снова заглядывает в омуты карие. Такие красивые. — Познакомишь меня с этим смазливым мальчиком? — Кивком указывает в его сторону и улыбается гадко. Ответа не дожидается, — а вы просто друзья или он тебя тоже поёбывает? — Руслан точно оглушён его словами. У него нет права говорить что-либо про гордость и самоуважение. Всё ощущается мутно слишком. Только выкрики и Данила, отлетающий от чужого удара. Навалившийся на него «друг», подбегающие одногруппники, разнимающие парней и гневный Данин взгляд, смешавшийся в ухмылке. Он Даню не понимает. — Рус, ты как? — Из омута вырывает вопрос такой неуместный. Он сам не знает «как он». Просто смотрит пару секунд и кивает, надеясь, что этого хватит. Этого действительно хватило. «Смазливый мальчик» куда-то быстро уходит, прижимая телефон к уху. Всё, что донеслось до Тушенцова явно не обнадёживало. «Рыжий, гоповатый, лет двадцать. Сейчас узнаю…» Паранойя окутывает, затягивая узлы сильнее с каждым днём. На каждый шорох он оборачивается, сразу придумывая план побега. По людям идёт слух о том, что Даню Кашина кто-то ищет, но сколько времени ничего не получается. Руслану только веселее от этого становится. Либо его уже решил кто-то другой, либо тот просто-напросто залёг на дно. Он больше верит второй версии, всё же Кашин неубиваемый. — Руслан, у меня к тебе есть одно предложение… — Фразой своей заставляет отвлечься от пересчета веснушек на лице. У Дани их было больше сотни.***
— Многочисленные пропуски, ужасная успеваемость и, наконец, драки с однокурсниками не сулят вам ничем хорошим, Данил. — Мужчина натягивает очки, пытаясь разглядеть документ. В кабинете ужасно душно, да и пахнет не особо приятно. — Я Данила, — парень не сильно вслушивался, больше рассматривал помещение. Под столом виднеется дно бутылки, наполненной явно не соком. — Мы дорожим безопасностью наших учеников, я надеюсь вы понимаете, что допускать ваше нахождение здесь больше не является возможным? — А старикан выражается так до сладкого культурно, что становится поразительно. Будто не он вчера с коллегами в этом же кабинете на спор водку с горла хуярил. Кашин усмехается только, выводя этим на повышенный тон мужчину. — Забирай документы и освобождай комнату. Иначе выкинут твои пожитки на помойку, куда им и место. — Хлопок двери больно бьёт по голове, покрытой сединой. Дверь под ударом Даниной ноги быстро сдаётся напору и впускает того в комнату. Его встречает взволнованное лицо Руслановское. Вот так встреча. Шатен в ступоре стоит пару секунд, позже роняет тихое «привет» и возвращается к тому, от чего его так нагло и бесцеремонно отвлекли. Комната залита солнечным светом, видно как в воздухе пыль летает, а шторки тонкие разлетаются из-за окна открытого. По-домашнему тут, по-теплому слишком. На заправленной кровати лежит набитая вещами сумка, с которой, помнится как вчера, шатен сюда и заезжал. Сейчас он пихает туда футболку, которую пару раз брал себе Даня, получая после этого увесистый подзатыльник. — А ты-то куда? — Говорит удивленно, даже с какой-то претензией. — В Питер. — Встречая нависшую паузу, а позже и вопрос в чужих глазах, решает не мучать того догадками и объяснить. — Переезжаю, буду там учиться. А ты… — А я в барак походу. — Пиздит. Он к Илюхе перекантоваться на пару дней. Смеется нервно, пол разглядывая. Усмешка его перебивается резким звуком молнии. Нервно перехватывает лямку сумки и подходит к дверному проёму. Несущественная разница в росте заставляет шатена вскинуть голову. На лице тянется горькая улыбка. Стоят так секунд пятнадцать, разглядывая друг друга. Кашин слишком другой. В маске побитого и несчастного человека. Синяки под глазами не рассказывают ни о чем позитивном, на шее видна красная полоса. Руслан не хочет знать откуда она. Ему никто и не расскажет. Запомнить каждую веснушку или морщинку. Запечатлеть родные шоколадные омуты у себя на подкорке. Глаза бегают быстро. — Ты же соврал мне тогда? — Мир замирает в их общей драматичности. Кашин получает только кивок утвердительный. Тушенцов на носках тянется вверх. На лбу остается мнимый след от поцелуя. Теплого. Родного. Руслан уходит, а Даня даже не смотрит в след. Не находит смелости.*
Ему пришлось постараться, когда выводил это имя на тонкой сигарете. Помнит, что он любил тонкие. Ночной город скрывает в себе парня, что зажимает между дрожащими пальцами сигарету. «Руслан» тлеет на глазах, позже падая куда-то в пропасть. Никто не узнает сколько было черновиков. Он всё скурил. Пустая пачка одиноко лежит на подоконнике той комнаты, сохраняя в себе всё, что здесь происходило.