Перерос

      Утренний душ легко льёт чуть тёплую воду на тело Красного — одинаково-ровное, гладкое под его лапами; ну, может быть, бархатная шкура местами будто великовата на размер — какой всегда и была. Полотенце, которым он по привычке опоясался после душа, тоже слишком коротким не кажется. Бо́ксеры, похоже, в талии тоже не жмут — по крайней мере, первые пару часов.       Даже то, как едва заметно вздулся живот швабромонстра, не так уж сильно его беспокоит: застегнуть и заправить рубашку ведь всё ещё получается. Видно, просто-напросто съеденный завтрак ещё толком не улёгся.       …Едва заметное вздутие превращается в добрых три дюйма ближе к обеду. Швабромонстр даже выпрямляется на стуле: как знать, может, ему просто кажется; ещё и не такое начнёт мерещиться, когда полдня на рабочем месте безотрывно копаешься в файлах и клацаешь по клавиатуре.       Но проблеск бархатной красной шкуры между складками безупречно белой ткани — натянутой ближе к пуговицам — реален и осязаем. Как и мысль, которая только что пришла ему на ум, — о том, насколько сильно рубашка будет жать ему, если он ничего не предпримет.       …стоп: а дюйма точно было три? Целых семь дюймов живого красного флиса благодарно растекаются по коленям монстра, когда тот поспешно освобождает живот — поднимая рубашку, приспуская пояс брюк; боги, как он раньше не замечал, что ещё и брюки уже жмут. От вида круговой диаграммы-«пирога» на мониторе — тоже, как нарочно, красной снизу — у Красного вырывается смешок, чуть заметный под гривой; он щёлкает мышкой по диаграмме, а свободной лапой бездумно проводит по собственной…       …приличной такой горке. С виду уже такой, будто внутри уместились два-три больших пирога. Горячей на ощупь — а секунду спустя жар заливает и всего остального Красного, прежде чем тот понимает, что все его коллеги-двойники в офисе на него пристально смотрят.       Ну конечно, смотрят. Тут попробуй не заметь, как безо всякой причины раздуло коллегу спустя час после того, как он пришёл. Он почти чувствовал, как некоторые из них беспокоятся, что он либо вот-вот лопнет, либо вырастет и вытеснит из офиса всех и вся. И ещё больше тревожит их то, как он вдруг усмехнулся. На работе, где любое поведение, кроме скучного, просто не к месту…       Так вот оно что.       Как он мог забыть ту самую магию, из которой и состоял, со всей этой рутиной работы и дома.       До степени такой, что уже и эта магия устала от скуки и сделала всё, что могла.       Раздула своего хозяина, как пушистый красный водяной шар на ярмарке.       Тяжёлое ббоумм-гльк, когда он встаёт, и то, как вышеупомянутый водяной шар слегка отвисает, когда лапы хозяина широкими кругами его поглаживают, кажутся даже более не к месту, чем смешок, — но Красному Парню уже всё равно. Вместе с тяжестью приходит что-то ещё. Воспоминание о старой поговорке, которая сбылась так внезапно.       Full of himself: самодовольный, «полный сам собой».       Собой — «я» — которого Красному, оказывается, столько времени не хватало. «Я», зажатого офисным костюмом и ролью офисного планктона.       Теперь, когда оно прорвалось и через то, и через другое, монстру остаётся только взять себя в лапы — буквально: блп-пльп — похлопать, отпустить и выдохнуть:       – Не знаю, как вы, а я перерыв возьму. Постою полюбуюсь городом.       Что он и делает. Стоит, спокойный до кончиков лап, у широкого окна, наблюдая, как греют солнечные лучи его открытую красную шкуру. Его не беспокоят даже звуки за спиной — как что-то вначале булькает, то слабо, а то громче; как отлетают с рубашек пуговицы; трещат по швам пиджаки; в испуге ахают один за другим коллеги — с которыми сейчас творится всё то же самое, разве что быстрее. Чего бояться, всё равно сами сдуются. Потом. Когда магия решит, что хозяева достаточно отвлеклись и отдохнули.