Sunflowers.

Дорогой брат,       Сколько себя помню, ты всегда был для меня солнцем. Тот, за кем я бы хотел следовать куда угодно. Так было всегда.       Когда мы были детьми и ты счастливо улыбался любому, кто требовал твоего внимания, а я всегда мечтал хотя бы день провести с тобой наедине.       Когда мы стали подростками и я, в жалости к себе, думал, что ты никогда не ответишь на мои странные, совсем ведь не братские, чувства, поселившиеся где-то в груди. Кажется, примерно тогда я и заметил свою любовь к подсолнухам. Мы похожи. Всегда поворачиваемся к свету нашей жизни, желая получить немного больше внимания.       Я мечтал о тебе, когда мы стали врагами. Нет, я всё ещё был зол на маму, что позволила это, на тебя, не замечающего этого прям перед твоим носом, на жителей, решивших, что я хорошая боксёрская груша, но моя душа так тосковала по нашему сну вместе, по улыбкам или тёплым редким моментам.       Знаешь, это ведь я каждый день приносил для тебя те цветы, что ты уронил из рук, стоило тебе снова обрести свободу из каменной темницы. Я тогда с грустью наблюдал, как ты, оглядываясь, будто боясь увидеть меня, открывал портал и сбегал из нашей родной вселенной. Было так больно, что я испортил наши отношения. Даже скверна лишь подмывала устроить раздор и уничтожить баланс, чтобы ты стал только моим.       Когда мы встретились на поле боя — впервые — я мог видеть твою тоску, твою печаль, мне было так жаль, что стоило вам победить нас, что я заперся в своём кабинете и безудержно плакал, не издавая ни звука. Киллер тогда что-то заподозрил, но он всегда был мудаком, замечающим слишком многое.       Стоило нам увидеться в каком-то нейтральном мирке, я почти сразу упал в твои раскрытые объятья, прижимаясь и кусая в истерике губы. Мы тогда много говорили. И извинений было много. И слёз тоже. После встречи я чувствовал себя так паршиво от того, что утаил то самое, что осталось от меня даже после падения, что заставлял себя работать так усердно, что моё, даже почти божественное, тело не справлялось.       Мы снова встретились там. Ты — уставший от требований жителей, я — от постоянной головной боли, преследующей меня на каждом шагу. В моих руках были жёлтые, словно твой плащ, подсолнухи, с которыми ты потом ушёл, с грустной улыбкой прижимая к своей груди.       Я никогда не считал дни или даже годы, так как не видел смысла. Даже сейчас я не могу сказать, когда мы впервые встретились вновь или когда я признался тебе.       Наши встречи проходят всё ещё в тайне от всех. Я мог бы сказать, что твои друзья не рады этому, но ты отказываешься заканчивать наши тихие вечера вдвоём.       Моё признание было внезапным. Я тогда так устал от всего, что только происходило. Стоило тебе ступить на снег уже родного нам места, как я заплакал, шепча извинения и каясь в своих грехах. Ты долго успокаивал меня, поглаживая по голове и перебирая волосы. На твоих губах была снисходительная улыбка, пока ты обнимал меня своими сильными, загоревшими руками. Я помню, что почти почувствовал настоящее счастье от того, что ты принял меня и мою позорную грязь. Не верил, думал, что это лишь притворство и, не в силах высказать предположение, жался ещё ближе к тебе. Мы долго смотрели в одинаково зелёные глаза друг друга.       В тот день мы оба остались спать там — переплетая конечности и тихо сопя. Примерно тогда я стал приносить на наши почти свидания небольшие подарки, чтобы порадовать тебя. Один раз я даже надел свою старую диадему, что тронуло тебя так сильно, что ты, чудным образом, уговорил меня носить её постоянно. Я не думал, что достоин этого, но ради тебя был готов на всё.       В один день ты принёс для меня собственноручно приготовленный яблочный пирог, который мы разделили, даже ни разу не обмолвившись и словом. Единственным диалогом в ту ночь было предложение стать немного ближе. В моих мыслях было лишь понимание, что стоит тебе решить прекратить это — и моё сердце не выдержит, разбившись в дребезги. Я, конечно, соглашаюсь.       Наш первый, почти неловкий, поцелуй был на рассвете следующего дня. Я почти уверен, что ты хихикал не от счастья, а от того, как билась моя душа. Да, знаю, ты чувствовал это. Я ощущал, как почти тот же ритм отбивала и твоя, стоило мне подвинуться ближе и притянуть тебя за бедро к себе. Твои губы тёплые и мягкие, они всегда растянуты в сладкой улыбке, которую я долгое время хотел сцеловать и попробовать на вкус. Битвы становятся всё трудней. Я не хочу причинять тебе боль, вижу по глазам — ты тоже. Тем же днём мы, шёпотом, с тёплыми касаниями, куда только достанем, пытаемся решить эту проблему.       Я всё чаще пропадаю с тобой, а когда нахожусь в замке, необычайно расслаблен. Мои мальчики что-то подозревают, но ничего не говорят, не желая портить моё настроение. Кросс — тот малец, которого я подобрал совсем недавно — кажется, не может выбрать между нами, представляешь? Его эмоции такие запутанные, а он не может определиться с тем, остаться со мной или уйти к тебе. Знаешь, я не против, если он уйдёт к тебе. Я вижу, он тебе нравится.       Когда мы снова держимся за руки, наблюдая за кувыркающимися в снегу лисицами, ты сжимаешь мою холодную ладонь своей горячей и спрашиваешь, не хочу ли я немного согреться в своём доме. Оказывается, всё это время ты жил в нейтральной вселенной, холод которой тебе полюбился. Как будто мой, иногда с улыбкой вспоминаю я твои слова. Мы впервые смотрели вместе глупые фильмы. Я сидел на твоих коленях, завёрнутый в тёплый плед, а ты прижимал меня к себе, иногда отпуская не смешные шутки. Тогда я первый заснул, положив голову на твоё плечо и вдыхая родной запах солнца.       Утром я проснулся от твоего тихого похрапывания. Из-за моего веса тебе было тяжело дышать. Твои тёплые руки всё равно грели меня всю ночь.       Когда мы решили заняться сексом, я, почему-то, совсем не волновался. Твои тёплые пальцы только сильнее меня раззадоривали, заставляя выгибаться им навстречу. Мои щёки тогда почти болезненно горели, стоило тебе открыть рот и выдать пару грязных словосочетаний. Мне совсем не жаль, что ты понял мою любовь к пошлым разговорам, однако это всё ещё было смущающе.       Ты часто дразнил меня, прижимаясь грудью к моей спине и лаская векторы, шептал мне на ухо совсем не цензурные слова и лукаво улыбался, стоило мне покраснеть и смутиться.       В то же время мы решили составить договор о перемирии и, на удивление, нам никто не препятствовал. Я так рад, что нам не нужно больше сражаться. Недавно вычитал, что подсолнухи — знак чистой радости и любви. Иронично, что символизирующему сам позитив дарят такой цветок.       С каждой нашей почти открытой встречей я замечаю, что Киллер, ухмыляясь, шепчет Кроссу всякие смущающие слова. Я не стал с этим разбираться.       Когда нас, целующихся и раздевающих друг друга, нашёл Инк, не вовремя зашедший к тебе, я впервые полностью понял желание Эррора убить его. Ты тогда долго пытался уговорить его сохранить это в секрете, но скоро он забыл об инциденте.       Когда в мой кабинет ворвался Киллер, я сидел на тебе, прижимая к своему кожаному креслу, и целовал костяшки, грея холодную руку у твоей шеи, пока вторая твоя ладонь запуталась в моих тёмных длинных волосах, почти наматывая их на кулак. Стоило ему от неожиданности извиниться и закрыть дверь, как ты снисходительно улыбнулся, прося меня не сворачивать ему голову. Я, с очевидным раздражением, думал, что он всем разболтает.       Нет. Было хуже. Когда я был один, этот мудак попросил меня рассказать всё. От начала до конца. Я рассказал. Тот кивнул и, бросив на последок, что это останется между ними, ушёл. Мне оставалось лишь выдохнуть.       Я помню тот день, когда ты решил рассказать нашим друзьям об отношениях. Ты тогда спросил моего разрешения и решил обговорить, что именно мы им расскажем. Пока ты рядом — я согласен на всё, и, конечно, мы сделали это. Все те, кто дорог нам, собрались в одной комнате, где ранее проходило собрание о принатии мира. Ты тогда светился ярче всех, а я переживал, что грубая реакция кого-то из друзей разобьёт твоё счастье. Никто не отреагировал так, как я думал. На самом деле Эррор даже сказал, что нас можно не считать братьями — мы просто хранители баланса с одним и тем же телом. Кросс молча под столом передал Киллеру шоколад. Я раздражённо смотрел на него оставшуюся встречу. В тот день на столе твоей новой спальни в замке стояла ваза с подсолнухами.       Мы прошли этот путь вместе и иногда я боюсь, что в один момент это закончится. В моей памяти ещё свеж момент, как ты, полный злости и печали, пришёл ко мне и втрахивал меня в кровать. Мне понравилось, но ты долго извинялся, лёжа рядом. Жители тогда сказали, что я лишь обманываю тебя, чтобы воспользоваться. Ты не мог сказать им в ответ даже слова от переполняющей тебя ярости.       Я всё ещё помню, как ты, в полной горячей воды ванной, предлагал пожениться и сбежать куда-то в дальние места месяца на два. Я сидел рядом, наслаждаясь теплом. Кажется, в ту секунду я был готов на всё, чем ты и решил воспользоваться.       Мы расписались на той же неделе. Это было так странно. У меня было золотое, действительно яркое кольцо, в то время как на твоём пальце сверкало украшение из чёрного золота. Мы хорошо провели время в ресторане, переполненные счастьем и болтающие ни о чём.       Я знаю, что твоё любимое место — подсолнуховое поле в ФармТейле, так что, стоило мне осознать, что мы никогда не признавались в любви напрямую, я взял тебя под руку и отправился туда.       Мы стояли одни, на закате, среди наших любимых цветов. Кажется, ты тоже немало думал об этом, потому что, стоило мне сказать заветные слова, как ты, откуда-то из-под мантии, достал бутылку, которую мы досуха выпили где-то за час. Мы много целовались.       Сколько бы времени не прошло, я всегда буду любить каждую частичку тебя. Пока мы вместе, мы можем всё.

Искренне твой

Найтмер.