Потерянные причины

В последний раз, когда Эндрю отказывался от того, что ему дорого, было ради Аарона. Эндрю уверен, что Аарон не придерживается того же мнения. В чем он уверен, так это в том, что логические цепочки абсолютно потеряны для его близнеца, который не понимает и никогда не понимал. Для его брата, который, по всей видимости, никогда не поймет. Эндрю уже отказался от попыток сохранить в своей жизни Кэсс. У него есть шрамы, чтобы доказать то, как отчаянно он цеплялся за этот дом, за эту семью ради женщины, которая нарушила обещания, даже не подозревая об этом. Кэсс была единственным исключением невыполненных обещаний, которые Эндрю научился терпеть и даже прощать, но в конце концов и все это оказалось напрасным, поскольку сейчас он здесь. Аарон не знает, никогда не знал и не осознавал, от чего именно ради него отказался Эндрю. Даже сейчас он не знает самого Эндрю. Он никогда по-настоящему и не пытался узнать, ни тогда, ни сейчас, а Эндрю никогда не был человеком, который питает бессмысленную надежду, когда кто-то показываем ему, кто они и что они о нем думают. Все еще. Эндрю отказался от Кэсс ради Аарона. Когда Эндрю был загнан в угол, пойманный в ловушку боли, которую он не мог принять и пережить, Миньярд впился ногтями в ладонь и отпустил дом, который всегда был мерцающим образом между сном и кошмаром. Он отказался от Кэсс, единственного человека на тот момент, который когда-либо предлагал ему безопасность, дом и любовь и подразумевал это. Ради Аарона. Аарон. Аарон, возможно, единственный человек, который ненавидит эту невозможность отпустить прошлое больше, чем сам Эндрю. У Эндрю есть правила. Он человек слова. Он сдерживает свои обещания. Он защищает своих людей. Он предлагает ровно то, что готов дать взамен и не терпит требований на большее. Он делает то, что говорит, и пусть все, кто ожидал чего-то иного, идут к черту. В последний раз, когда Эндрю отказался от важной для него вещи, у него не было выбора. Его загнали в чертов угол, держа нож у горла. Это, как и многое другое в его жизни, зависело не от него. Может быть, если бы ему предоставили возможность сделать ход, чаша весов все равно была бы в пользу Аарона. Но между эфемерным теплом Кэсс и потенциальной болью Аарона реального выбора не было. Эндрю сделал единственную вещь, которую мог, и ни разу об этом не пожалел. На этот раз… На этот раз Аарон загоняет его в угол. На этот раз чертов нож в руках Аарона. Аарона, который не понимает, никогда не понимал и никогда не поймет Эндрю, и все еще использует их против него. Он не понимает обещаний, но это он почему-то понимает. Даже до того, как Эндрю не дает знать об этом открыто, твердо заявляя, что Нил — ничто. Аарон это видит. Он видит власть, которую Нил имеет над Эндрю, видит то, чего Миньярд не может вынести. Он знает. Эндрю ненавидит его за это. — Ты тоже это нарушаешь, — говорит Аарон, его голос повышается так, как это никогда не делает Эндрю. — Нил — такое же нарушение глупой сделки, как и Кейтлин, не смей это отрицать. — Нил — ничто, — говорит Эндрю, хотя остается только догадываться, кого именно он пытается убедить в этот момент. Конечно, Эндрю чувствует, что близнец чувствует ложь, и Аарон усмехается, как будто слышит его мысль. — Абсолютный бред! Это такая чушь, — говорит Аарон и поворачивается к Би, как будто она его поддержит. — Я не могу встречаться с Кейтлин, хорошо, тогда Нила тоже не должно быть. Это справедливо. — Аарон, важно, чтобы вы двое говорили об этом напрямую, — легко говорит Би. Почти забавно наблюдать, как она справляется с ними и использует свой терапевтический голос с особым акцентом, как будто это сделает их другими, более разумными людьми. Эндрю уверен, что когда-нибудь они дойдут до ее предела. — Отлично! Эндрю, это справедливо, — повторяет Аарон. — Справедливость, — такой поверхностный аргумент, и Эндрю не хочет в этом участвовать. Он позволяет своему взгляду задержаться на окне. — Эндрю, — требовательно говорит Аарон. Всегда требовательный. Эндрю всегда знал, что за хорошие вещи приходится платить. Обмены, сделки, обещания. Ничто не было бесплатным. Что-то надо было взять, что-то надо было отдать. Ему пришлось терпеть Дрейка, чтобы быть с Кэсс. Чтобы иметь Аарона, ему пришлось потерять Кэсс. Его рассудок, его контроль были потеряны в обмен на безопасность Ники. Он смог отказаться от проклятых лекарств только после смерти Дрейка. Вера Кевина, обещанное будущее Кевина ставят Эндрю на площадку Экси. Лисы всегда что-то дают и что-то теряют. И сейчас. Нил. Правда в том, что Эндрю выживал в заемное время, последние остатки версии самого себя, которая надеялась на нечто большее, чем глубокая, пустая пропасть своей жизни, слишком крепко держась за чертову несбыточную мечту Нила Абрама Джостена. Правда заключается в том, что Эндрю выживает на одолженном времени, на последних остатках той версии себя, которая надеялась на большее, чем глубокая, пустая пропасть его жизни, слишком крепко держась за проклятую мечту о Ниле Абраме Джостене. Чтобы сохранить Нила, Эндрю теряет Аарона. Чтобы сохранить то, что он хочет, Эндрю должен потерять другого. Как всегда. Правила существования. За все надо платить. — Ладно, — говорит Эндрю сквозь стиснутые зубы. — Забирай свою болельщицу. Несмотря на его болтовню, Аарон имеет наглость выглядеть удивленным. — Что, серьезно? — говорит он, как будто хочет, чтобы Эндрю повторил. Эндрю бросает на него безразличный взгляд. — Разве это не то, чего ты хотел? — Из-за Нила? — говорит Аарон. Он хмурит брови. Иногда Эндрю не выдерживает, видя, как распирает Аарона. Это напоминает ему обо всем, что делает их разными, и обо всем, что делает их одинаковыми. Как зеркало в альтернативном мире. Как версия себя, которой он мог бы быть в другой жизни. Он ненавидит, когда люди, глядя на Аарона, могут узнать, как выглядят его эмоции. Эндрю не отвечает. Это глупый вопрос. Они уже говорили об этом. — Все это время, все это… гребаное дерьмо, между нами, — говорит Аарон, и голос его звучит еще злее, чем прежде. — Ты не позволил мне быть с Кейтилин только потому, что… потому что я хочу ее, потому что она делает меня счастливым, ты не позволил мне уйти, но ты делаешь это… ради него. Ты делаешь это ради него. — Ты поставил ультиматум, — говорит ему Эндрю. — Теперь живи с этим. — Невозможно, — говорит Аарон. — Кто вообще такой Нил? Он серьезно стоит этого, по-твоему? Эндрю ничего не говорит. Нечего сказать. Нил — ничто. Нил должен был быть никем. Итак, Эндрю согласился терпеть чирлидершу, оставил обещание в прошлом, но ему абсолютно неинтересно наблюдать за тем, как его брат клеится к ней, в слишком громком сборище празднующих Лисиц и Виксов. У него нет настроения разбираться с толпой, раздражающей его в хорошие моменты. Он несет бутылку водки в комнату, не обращая внимания ни на один из взглядов, которые, как ему кажется, бросают на него. Даже Нил — или, возможно, особенно Нил. Нил, который никогда не должен был иметь значения. Нил, который слишком часто дергает за ниточки Эндрю. Нил, который слишком много видит. Нил. Которого выбрал Эндрю. Проклятье. Эндрю, несмотря ни на что, так и не смог полностью избавиться от жалкой надежды, которая забиралась ему в сердце в самые неподходящие моменты. Невероятно, действительно — Аарон был прав — невероятно. После всего, что было, Миньярд, похоже, ни хрена не может с собой поделать. Он все еще хочет, он все еще… Это идиотизм. Это жалко. Он должен был бы уже знать. И все же. Вот он, сам предлагает нож, нацеленный на его горло. Это чертовски сложный шаг. Часть Эндрю хочет сделать это — посмотреть, что Нил сделает с этим ножом. Посмотреть, как сильно он пострадает. Может быть, если будет достаточно больно, он сможет поверить, что сможет удержать Нила. Он тащит себя к креслу-мешку. Он сжимает бутылку до побеления костяшек пальцев. Гнев когтями впивается в ребра. Каждый раз, когда Эндрю хочет, он проигрывает. Это правило его жизни, которое он не устанавливал. Он просто знает это в глубине души. Желание, забота, счастье — все это вещи, которых Эндрю должен избегать. Они слишком опасны. В последний раз, когда Эндрю подошел так близко, это чуть не убило его. Он не хочет проходить через это снова, желая и теряя так много. Все слишком далеко от его контроля, слишком больше того, за что он может ухватиться руками. Все словно ускользает из его рук, и Эндрю… Эндрю ненавидит это. Он делает неудовлетворительный глоток водки и смотрит в бутылку, наполовину обижаясь, что она не исправляет ситуацию. Он хочет, чтобы ему было все равно, но уже слишком поздно. Слишком поздно для этого уже давно. Со времен Балтимора. С тех пор, как я хочу увидеть, как ты теряешь контроль над собой. Если это значит потерять тебя, то нет. Со шрамов под его ладонью. С тех пор, как… Эндрю не поднимает глаз на звук открывающейся двери. Он, как ни странно, знает, кто это. Только один человек мог бы последовать за Эндрю, когда он в таком состоянии. Все остальные знают, что лучше держаться подальше. В том, чтобы быть Монстром, есть свои плюсы. Он не отрывает взгляда от пустого телевизора, как будто это намного интереснее. Как будто Эндрю — не компас, уже чувствующий магнитное притяжение. Перед ним появляется Нил. Эндрю без сопротивления позволяет ему взять бутылку. Водка все равно не помогла. Нил закручивает крышку и отставляет бутылку в сторону, и Эндрю не выдерживает. Ему нужно за что-то ухватиться. Когда Нил поворачивается к нему спиной, Эндрю хватает его за воротник и грубо тянет на себя. Нил успевает ухватиться, одной рукой за пол, другой за голову Эндрю, аккуратно располагаясь над ним. Не прикасаясь. Не без разрешения. Никогда без разрешения. Гнев Эндрю, словно присутствие в комнате, клубится вокруг них, как нарастающая буря. Он притягивает Нила ближе. Проводит ладонью по руке Нила. Он нащупывает пульс Нила. Напоминание о том, что он жив. Что они оба живы. Искры, подобные этой, никогда не должны были стать частью уравнения. Нил — не математическая задача, и не был ею все это время. Он больше похож на уличное искусство, яркое граффити на сером фоне. Эндрю не может его потерять. Не может потерять его. Проклятье. — Насколько я помню, ты меня ненавидишь, — говорит Нил в губы Эндрю. В данный момент можно поспорить, кого Эндрю ненавидит больше — Нила или себя. Конечно, у него больше опыта в ненависти к себе. Он может сколько угодно обвинять Нила в том, что тот вытащил на поверхность те части его самого, которые он считал давно ушедшими, заставил его почувствовать, заставить захотеть, но дело в том, что именно Эндрю первым открыл эту дверь. Нил, невозможный, неистовый, глупый… Нил взял только то, что дал Эндрю. — Все в тебе, — говорит Эндрю. Нил приподнимается, сохраняя расстояние между ними. — Я не так глуп, как ты думаешь, — говорит он. — И я не такой умник, каким себя считал, —отвечает Эндрю. Я знаю, что лучше не делать этого снова. Может быть, это всё моя тяга к саморазрушению? Нил устремляет свой взгляд на Эндрю с непреклонным интересом, словно пытается исследовать его до мельчайших деталей. Он наблюдает за каждым движением лица Миньярда, словно запечатлевает его образ в своей памяти, стремясь узнать все о нем. Эндрю в ярости крепче сжимает его запястье. Эндрю не должен больше так поступать. Он не должен впускать в себя вещи, не в такой мере, не таким образом. Эндрю создан для обещаний и сделок, для мимолетных пустых связей, для сделок, которые может выполнить только он. Он готов к разочарованию, к тому, что люди, глядя на него, могут увидеть то, что хотят увидеть. Они не должны смотреть на него пристальнее. Они не должны смотреть на Эндрю так, как это делает Нил. Им не следует искать правду, не следует понимать. Хорошие вещи стоят слишком дорого, и Эндрю должен быть чертовски обречен, пытаясь удержать это. Выбирая это. Выбирая Нила. Боже, Эндрю ненавидит себя как никогда. Нил станет его смертью, и Эндрю будет винить только себя. — Я не мечта, — говорит Нил, слишком тихо, и при этом, блядь, так смотрит на Эндрю. — Я никуда не уйду. И что же, спрашивает Эндрю, вообще связывает тебя со мной? Их сделка закончилась. Эндрю выбрал Нила, несмотря ни на что. Эндрю чувствует, как все может пойти не так, как надо, как может быть больно, и к этому он не готов, и все же Нил смотрит на него так. — Я тебя не спрашивал, — говорит Эндрю. — Спроси меня, — говорит Нил. «Или оставайся достаточно долго, чтобы понять это самому». — В конце концов, ты мне надоешь. — Ты уверен? — спрашивает Нил. — Ходят слухи, что я довольно интересный. Эндрю ненавидит его. — Не верь всему, что говорят, — и тут же подрывает свои слова, снова притягивая Нила к себе. Они целуются, целуются, и Эндрю чувствует, что стоит на краю обрыва. Эндрю слишком сильно хочет этого, и он не может позволить себе довериться, не может. Столкнувшись с потерей Нила в Балтиморе, Эндрю знал, что это разбило бы его вдребезги. Столкнувшись с ультиматумом, Эндрю сделал свой выбор. Эндрю не глуп, а склонный к саморазрушению, и он прекрасно понимает, что значит для него Нил. Он знает всю глубину своего отчаянного желания. Он ненавидит чувствовать себя в чьей-то власти. Он даже не знает, догадывается ли Нил, насколько велика его власть. Через некоторое время руки Нила начинают дрожать от напряжения, вызванного необходимостью сохранять пространство между ними, и Эндрю чувствует себя натянутым, как скрипичная струна. Он вытаскивает руку Нила из того места, где она зарыта в кресло-мешок. Он думает о том, на каком острие ножа он балансирует. Эндрю ненавидит чувствовать себя беспомощным. Он прижимает руку Нила к своей груди, и это мгновенно становится слишком сильным. Тем не менее, он заставляет себя расслабиться. Прошло много времени с тех пор, как Эндрю держал нож у собственной руки, и это… Это похоже на то. Внутри его сознания царит беспорядок. Эндрю не может точно сказать, какой вызов он себе бросает. Что он пытается доказать. Может быть, это капитуляция — ведь он уже нарушил два обещания, данные Нилу, и теперь может проверить, выдержат ли его обещания самому себе. А может быть, это предложение, отказ от того, что Нил может попросить больше, чем Эндрю может дать, и он не может с уверенностью сказать, что есть что-то, чего он не сделал бы для этого человека. Может быть, он думает, что это все, что он когда-либо будет заслуживать, потому что это все, что у него когда-либо было. Он пытается сделать так, чтобы было больнее, решает он. Потому что если он может отказаться от чего-то, чтобы сохранить Нила сейчас, то, возможно, это будет означать, что он не потеряет Нила потом. Он не хочет, чтобы это повторилось. Он не хочет продолжать отказываться от того, что ему нужно, в обмен на другое. Докажи, что я не прав, — безрассудно решается Эндрю. Докажи, что я выбрал неправильно. Возьми больше, чем я даю, сломай меня. Сделай так, чтобы это было больнее — иметь тебя, чем потерять, — и мне не придется бояться. Это саморазрушение. Это глупо. Это последняя отчаянная попытка Эндрю спастись от того, чтобы заботиться о себе больше, чем ему хочется. Нил не двигается. Нил смотрит на Эндрю так, словно видит его насквозь. — Я не буду таким, как они, — говорит Нил. — Я не позволю тебе позволить мне быть таким. В этот момент последняя ниточка Эндрю обрывается. Как всегда, он должен был знать лучше. Ему следовало бы знать лучше — он действительно безнадежный человек, который никогда не сможет убить ту часть себя, которая хочет. Этого уже не вернуть. Он выбрал Нила, а Нил… Нил невозможен, и он здесь, его взгляд, устремленный на Эндрю, — самая реальная вещь на свете. Каким-то образом, каким-то чудом, он реален. — Сто один, — говорит Эндрю. — Скоро будет сто два. Рот Нила расплывается в улыбке, как это всегда бывает, когда Эндрю говорит ему процентное соотношение. — Ты ужасный лжец, — говорит Нил. Эндрю сцеловывает улыбку с его губ, слова с его языка, ненависть к себе. Может быть, это не самое страшное — иметь что-то, что кажется такой пропастью. Есть вещи пострашнее потери, хотя, прижимаясь к губам Нила, Эндрю не может вспомнить ни одной. Рука Нила так и лежит на его груди. Единственное изменение — дыхание самого Эндрю. Нил должен знать, чем Эндрю готов пожертвовать ради него. И все равно Нил не спрашивает. Он не спрашивает, и не спросит, а Эндрю, каким-то образом знает это. Эндрю целует его крепче. Нил издает тихий звук, и Эндрю проглатывает его. Эндрю сделал свой выбор. Он начинает верить, что справится с этим.