***
И Саша едва ли может объяснить, откуда в ней вообще взялось это болезненное желание постоянно Романову защищать — хотя Маша, на самом деле, и сама отлично может за себя постоять. У Маши хорошо поставленный удар — во всяком случае в трезвом состоянии, — чёткое понимание того, зачем она вообще пришла на проект, и нежелание подчиняться мнимым лидерам; но Саше, несмотря на всё это, всё равно хочется сгрести её в объятия — прямо как тогда, на испытании с телевизорами — и не отпускать до тех пор, пока Романову не отпустит. Так же как и сейчас: Саша прижимает Машу к себе, делит вырвавшуюся из-за украденного у соседей алкоголя боль на двоих, вслушивается в чужие тихие всхлипы и, на самом деле, понятия не имеет, что с такой Романовой делать — разбитой, растерянной и до невозможности искренней. — Я понимаю, — тихое. Саша и сама не совсем трезва: комната перед глазами кружится, ладони глупо дрожат, а чужие касания — Маша, как назло, сжимает в руке футболку и доверчиво утыкается носом куда-то в шею — вызывают какие-то уж совсем неоднозначные ощущения. — Знаю, — Романова сглатывает. — Поэтому только тебе и рассказываю. И это безусловное доверие — слишком безусловное для четырёх дней проекта — заставляет боязливо выдохнуть; Саша отстраняется, лишь бы только не наделать глупостей, цепляет Машу за запястье и тянет на себя. — Пойдём, — шепчет. — Проветришься. И Саше, на самом деле, самой неплохо бы проветриться и хоть немного прийти в себя — но на лице её всё равно расплывается глупо-влюблённая улыбка, когда Маша, в темноте споткнувшись о чьи-то вещи, крепко хватает Сашу за руку и наивно переплетает пальцы.***
На улицу они выбираются через чёрный выход, не встретив даже малейшего сопротивления — и Саша смеётся еле слышно, потому что единственное настоящее, что есть на этом проекте — это чужая широкая улыбка и очаровательные ямочки на щеках. Саше хочется верить, что Романова настоящая — насколько это вообще возможно в их ситуации; и самой почему-то тоже хочется быть настоящей, даже если виной этому лишь выпитый алкоголь, абсолютно неуместная симпатия к едва ли знакомой девушке и глупый эффект попутчика. У соседей, где, кажется, всё ещё гостят некоторые из одноклассниц, грохочет музыка; Филина усаживается прямо на землю, опирается спиной о большое дерево и достаёт из кармана помятую пачку сигарет. Маша садится рядом и выпрямляет ноги: — Я думала, что здесь будет как-то построже с этим. Больше пугали. Саша протягивает Романовой вторую сигарету, пожимает плечами и чиркает зажигалкой: маленький огонёк освещает чужое лицо, заплаканные красные глаза и растерянный взгляд, бегающий сверху-вниз. — Я вообще думала, что будет по-другому. Филина отворачивается — просто потому что смотреть в чужие карие глаза больше двух секунд не получается, — снова опирается спиной о дерево и подтягивает к себе ноги. Признаётся шёпотом: — Я хочу уйти отсюда. — Что? — Маша от неожиданности давится затяжкой и кашляет. — Почему? — Не знаю, — Саша пожимает плечами. — Всё как-то слишком… Не для меня будто? Романова на выдохе кладёт голову на чужое плечо, делает пару грубых затяжек, а ладонью зачем-то накрывает Сашину руку. И Саша, осознав, что её наконец слушают и слышат, рассказывает: — Я хотела слиться ещё когда мне визитку снимали, помнишь, я рассказывала? Но не получилось… — Ну и хорошо, что не получилось, — с улыбкой перебивает Маша. Филина улыбается: она, безусловно, рада, что познакомилась с Машей, но изнанка проекта по итогу всё равно оказалась чересчур мерзкой и даже слегка пугающей. — Лишней себя чувствую, — Саша пожимает плечами. — Как будто бы здесь для того, чтобы тебе помогли, нужно обязательно кому-нибудь ебало разбить, понимаешь? — Понимаю, — Романова легонько поглаживает чужую ладонь будто бы в качестве поддержки. — И ты права. Тебе нечего здесь делать. Саша резко поворачивает голову: — Серьёзно? — Да, — Маша кивает. — Мне сразу показалось, что ты как будто… Не знаю. Как будто лучше, что ли. Саша опускает взгляд вниз, выдыхает дым и, с трудом набравшись смелости, переворачивает руку — а после крепко переплетает пальцы. — Давай, ещё скажи, что у меня нет проблем, — отшучивается. Маша зажимает сигарету в зубах, а свободной рукой легонько бьёт Сашу в плечо. — Заткнись. Филина послушно замолкает, зачем-то поднимает голову и упирается взглядом в яркое августовское небо. На улице постепенно светает — время близится к утру. — Машк, — бормочет Саша еле слышно спустя пару минут молчания. — Чё? — Ты за звёзды шаришь? — Не-а, — Маша поднимает голову, незаинтересованно смотрит на небо и сразу же переводит взгляд обратно на Сашу. — А ты? Филина с улыбкой думает, что романтики из них так себе — и пожимает плечами: — И я нет.***
— Сыграешь? У Саши в руках гитара, которую она неловко держит за гриф — от музыкальных инструментов Филина всегда была слишком далека; а на лице — довольная улыбка. Маша удивлённо садится на кровати, скрещивает ноги и тянет ладони к гитаре. — Они мне её не отдали, — бурчит по-детски обиженно. — Как ты?.. — Я просто руки не распускаю, — смеётся. Романова бурчит что-то недовольно, но всё равно перехватывает инструмент поудобнее и тут же ставит пальцы на струны — а Саша легко опускается на корточки, чуть склоняет голову и вслушивается в незнакомую мелодию. Но Маша, видимо, нервничает: сначала не так ставит аккорд, затем неудачно бьёт по струнам — ответом становится растерянный звук и без того замученной гитары, — а после и вовсе путает переборы. — Ты можешь отойти? — бурчит. У Маши бегающий из стороны в сторону взгляд, руки, которые её, очевидно, не слушаются, и стремительно краснеющие щёки — Саша осторожно убирает гитару в сторону, опирается ладонями о чужие бёдра и слегка подаётся вперёд. — Почему? И Саша прекрасно знает ответ на этот вопрос — да и все вокруг, кажется, знают тоже, — но при этом всё равно старательно делает вид, что ничего не происходит; лишь бы только завтрашнее прощание не было таким болезненным. Романова, насупившись, скидывает с себя Сашины руки, свободной ладонью хлопает по месту рядом и снова тянет руки к гитаре. — Сядь, — фыркает. — И помолчи. Саша забирается на кровать и замолкает: внимательно наблюдает за руками, что ловко бегают по струнам, вслушивается в незнакомую мелодию и понимает, что, кажется, попала — что совсем по-юношески повелась на несколько незамысловатых аккордов, большие карие глаза — хотя Саше всегда нравились голубые — и до невозможности неугомонный характер. И Саша, на самом деле, не знает, что со всем этим делать — просто потому что они с Машей не имеют ни малейшего права друг к другу привязываться; не знает — но всё равно придвигается ближе, подбородок опускает Маше на плечо, а руки сцепляет на животе. Романова вздрагивает, но мелодию стойко доигрывает — прежде чем поставить гитару у кровати, накрыть чужие ладони своими и доверчиво позволить себя обнять. Кончиками пальцев Маша аккуратно гладит тонкие запястья, ведёт ладони выше и с улыбкой обводит многочисленные татуировки, а Саша закрывает глаза, тяжело выдыхает и прижимается ещё ближе, пока из-за чужих касаний — на удивление невинных и трепетных — внутри упрямо разрастается что-то тёплое и светлое; совсем не под стать ни Саше с её привычкой отшучиваться от серьёзных вещей, ни Маше с её нежеланием заводить друзей, ни самому проекту, любая симпатия на котором изначально обречена на провал. — Са-а-ань? — шёпотом. — Чего? — Да или нет? Саша открывает глаза, удивлённо расцепляет руки и чуть отодвигается — Романова в ответ поворачивается, зачем-то поворачивает кепку козырьком вперёд и усаживается ровно напротив. — Просто… — бормочет еле слышно. — Просто да или нет? Филина непонимающе чешет затылок и пожимает плечами: — Да, наверное… Договорить не успевает: Маша резко подаётся вперёд, в попытке, видимо, поцеловать, но неловко бьётся козырьком кепки о чужой лоб и тут же отстраняется. Саша смеётся — громко и звонко — потирает ушибленный лоб и пожимает плечами. — Дура, — резюмирует. Романова поджимает губы: — Сама такая. Бля, наверное, сначала надо было спросить, есть ли у тебя кто-то… — Если бы был, — Саша протягивает руку, ласково отодвигает кепку козырьком назад и улыбается. — Я бы последние сигареты тебе на гитару не меняла. Маша удивлённо вскидывает подбородок и уже, кажется, хочет сказать что-то невозможно саркастичное, но Саша кладёт ладонь на чужую щёку, аккуратно тянет Романову на себя и смущённо выдыхает. — Заткнись, — бормочет прямо в губы. — Ты этого не слышала, поняла? И наконец целует.***
— Отпусти. Маша сама разрывает поцелуй — такой же невинный и трогательный, как и вся их тактильность на протяжении этой недели, — прижимается лбом ко лбу и закрывает глаза. — Не, — Саша мотает головой и снова подаётся вперёд. — Не отпущу. И разорвать объятия почему-то и правда совсем не получается: Саша глупо улыбается, выдыхает и целует Машу снова — осторожно, ласково и медленно, будто бы они просто два глупых подростка. Это кажется чем-то невероятно правильным — Саша переплетает свои пальцы с чужими, вторую ладонь помещает на шею и даже не позволяет себе углубить поцелуй; но Маша сама вдруг нетерпеливо ведёт языком по нижней губе, легко толкается внутрь и цепляется за металлический шарик пирсинга. Саша от неожиданности резко втягивает носом воздух, перемещает руки на чужие плечи и с силой сжимает ладони — но всё равно почему-то легко поддаётся и позволяет Романовой вести; хоть это и, на самом деле, ещё более неожиданно даже, чем умение Маши играть на гитаре. — Девки! — слышится раскатистый бас на весь дом. — Мотор! Филина сразу же отстраняется, а Маша даже выдыхает разочарованно; прижимается снова, утыкается носом в шею и шепчет. — Ты сказала им? Когда уезжаешь? — Завтра, — Саша сглатывает. — Завтра, ночью. Когда выгон отснимем. Саша говорит отрывисто и медленно, потому что чужое дыхание на шее заставляет чувствовать себя слишком неловко и странно — Маша отстраняется, щурится хитро-хитро и кивает. — Ладно, — улыбается. — Завтра так завтра.***
И на съёмках, когда участниц заставляют переодеться в новую школьную форму, Саша с Машей негласно держатся поодаль — лишь бы только держать при себе руки; стыдливо друг на друга не смотрят и забивают голову бессмысленными разговорами с одноклассницами. Романова даже галстук завязать просит Диану — и Саша ей за это безусловно благодарна, потому что она, во-первых, не умеет завязывать галстук, а во-вторых — едва ли сможет не притянуть к себе Машу и не поцеловать снова. Саша даже жалеет немного о том, что так легко сдалась: жалеет, когда нагло пялится на Романову в школьной форме, когда вздрагивает от ощущения чужих пальцев на шее — Маша касается её совсем легонько, когда они толпой идут по коридору обратно по комнатам, — и когда по-детски упрямо ждёт выключения света, прежде чем переодеться. — Отвернись, — фыркает. — Не. Маша лежит на своей нижней кровати, положив руки за голову, и наблюдает — нагло и, кажется, ни капельки не стесняясь. Саша отворачивается сама, быстро стягивает с себя рубашку с юбкой и так же быстро надевает пижаму, а после пытается ретироваться к себе наверх — но Романова в последний момент цепляет одноклассницу за руку, широко улыбается и тянет на себя. — Останься, — бормочет. Саша мотает головой, хотя они с Машей ещё вчера ночевали вместе в одной кровати — но тогда почему-то в этом не было почти никакого подтекста, — и снова пытается забраться наверх, но Маша одними губами шепчет: «Пожалуйста», — и Саша, тяжело выдохнув, снова с треском проигрывает здравому смыслу. Усаживается на чужую кровать, опирается о колени и замирает, когда понимает, что её желание не привязываться моментально теряется в чужом изучающем взгляде, осторожной улыбке и невозможно-очаровательных ямочках на щеках. — Почему ты… Маша проглатывает смущающий вопрос, подаётся вперёд и прижимается лбом ко лбу. — Потому что тогда я не захочу уезжать, — смеётся Саша. Романова смеётся тоже, понимающе кивает и тянет Сашу на себя за плечи; укладывается на спину, сгребает одноклассницу в объятия и как-то уж совсем трогательно гладит по шее и распущенным волосам. — Я ничего такого не имела в виду, — шепчет. — Просто переночевать. Саша с усмешкой дёргает бровями: — Не пизди, а? Маша смеётся снова, переворачивается на бок и аккуратно придвигается ближе. — Зато будет повод встретиться после проекта, — шепчет искренне. Саша мотает головой, цепляется за чужие плечи и тянет Машу на себя, заставляя перевернуться — а после вжимается спиной в кровать, сглатывает и тянется за поцелуем. — И без того будет повод, — улыбается. — Иди сюда давай.***
Съёмка выгона затягивается почти до самого утра, а после Саше позволяют нормально со всеми попрощаться — даже несмотря на то, что большая часть редакторского состава провожают её недовольными взглядами. Филина жмёт руку Лизе, коротко обнимает Милу и чиркает зажигалкой, пока Маша стоит поодаль и терпеливо ждёт, пока остальные разойдутся. — Так и будешь там стоять? — от Грац даже самое безобидное предложение звучит будто бы угрожающе. Романова пожимает плечами и медленно подходит к одноклассницам: растерянно топчется на месте, переводит взгляд с Милы на Лизу и обратно, а после неловко прячет руки по карманам. Саша, не сдержавшись, усмехается, а рядом стоящие ученицы коротко переглядываются. — Мы пойдём тогда. Грац скалится в понимающей улыбке, тушит сигарету носком ботинка и отходит — Макарова тут же идёт за ней следом; а ещё спустя пару секунд от Лизы слышится громкое: «Блять, я же тебе сказала, что нихуя мне не послышалось!». Саша смущённо давится затяжкой и кашляет, а Романова, самодовольно улыбнувшись, шагает вперёд — и притягивает Сашу к себе в объятия. Сжимает руки крепко-крепко, сглатывает и в этот раз сама отказывается её отпускать — а Филина уже заранее знает, что Маша сейчас обязательно попросит её не уезжать, попросит остаться хотя бы на недельку и дать этому проекту последний шанс; и тогда их вынужденное прощание будет ощущаться ещё в сто крат больнее, чем сейчас. Но Романова вдруг утыкается носом в шею и бормочет еле слышное: — Ты всё правильно делаешь. Нехуй тебе здесь делать. И отстраняется — но Саша вкладывает недокуренную сигарету в чужую руку, подаётся вперёд и целует Машу снова; знает прекрасно, что все всё видят, но всё равно целует — потому что, в конце концов, не они первые — не они последние. Потому что Машу, на самом деле, безумно сильно хочется целовать — теперь Саша жалеет только о том, что не сделала этого раньше, — и вкладывать в аккуратные касания рук всю свою благодарность за безусловное доверие и такое же безусловное понимание. И у них на двоих остаётся только десять минут тепла, тлеющая в руке Романовой сигарета и ладони, бережно прижимающие к себе — а ещё тихое: «Но я всё равно буду скучать, Сань», короткий поцелуй в уголок губ и вчерашнее громкое обещание обязательно встретиться после проекта — что бы с ними обеими за это время не стало.