Я же своей рукою Сердце твое прикрою
Шаги за спиной тихие, едва различимые. Только примятый снег скрипит жалобно, выдавая ее появление. – Люмин? Альбедо не спешит оборачиваться, все с той же скрупулезностью добавляя в раствор еще один компонент, последний. Сто капель, по одной в секунду. Собьешься, промедлишь – и опасно бурлящая смесь рванет, оставив от алхимика кучку пепла, а от его лаборатории на Драконьем Хребте – обвалившиеся камни. Девяносто пять. Девяносто шесть. Едва слышный шелест одежд за спиной и шорох песка под ногами. Девяносто семь. Девяносто восемь. Скрип шаткой табуретки. Ее давно пора заменить, но руки никак не доходят, а поручать такое Сахарозе... только позориться, если честно. Да и не бывает она тут почти последнее время – днями и ночами не спит, выводя очередной цветок в собственной лаборатории в Мондштате. Девяносто девять. Сто. Густая жидкость вспыхивает оранжевым и тут же темнеет до иссиня-черного, становясь кристально-чистой, как стекло. Альбедо выдыхает, откидывает со лба выбившиеся из прически волосы и, наконец, поворачивается. Вот она, принцесса Бездны. Сидит, примерно сложив руки на коленках и опустив глаза, рассматривает золотистые носки своих туфель. На плечах ее – белоснежная меховая накидка, струящаяся до самой земли. Кажется кощунством даже просто смотреть на то, как идеальная ее белизна мешается с грязным, промерзшим песком. Вот она, принцесса Бездны. Пришла к нему, простому алхимику, засевшему на недружелюбном склоне заснеженной горы. Сидит, смиренно дожидаясь, пока на нее обратят внимание. Бледная и изящная, тронь – и эта кристальная чистота осыплется мириадами темных, ядовито-фиолетовых льдинок. – Люмин, – зовет он, стягивая перчатку и протягивая к девушке руку. Она вздрагивает, поднимает голову и вымученно улыбается. Они молчат минуту, другую. Наконец Альбедо решается осторожно коснуться ее плеча. Люмин не исчезает, не рассеивается туманом и не рассыпается пеплом, лишь рвано втягивает морозный воздух и прикрывает глаза. – Я скучала, – почти шепчет она. Мех накидки мягкий и пушистый, но это все не то. Альбедо осторожно крадется пальцами, расстегивает золотистую брошь под воротником. Она точно такая, как и звезда на его шее, с острыми лучами. Белоснежная накидка с тихим шелестом падает на землю, пачкается о смешанный со снегом песок, но теперь ему все равно. Важна только Люмин, замершая в его объятиях. Весь мир вокруг сжался до ее волос, пахнущих звездами и лезущих в глаза, до шелковистого платья и тьмы, что живет в ее сердце. Альбедо знает. Альбедо чувствует, как Люмин дрожит в его объятиях, когда он осторожно старается вытянуть из нее эту дрянь. Скверна цепляется, точно репей, и его сил ни за что не хватит на то, чтобы очистить ее полностью. Он может лишь забрать немного, дать девушке очередную отсрочку неизбежного. Люмин борется. Изо всех сил, изо дня в день, уже пять сотен лет. В день их с Альбедо первой встречи сердце девушки было лишь едва заметно запятнано – мелочь, иногда причиняющая небольшие неудобства в виде кратковременных провалов памяти и вспышек агрессии. Альбедо был непростительно равнодушен к этому «незначительному» факту. Сейчас он понимал, что тогда мог еще спасти Люмин, вырвать из ее сердца медленно, но верно обживающуюся там скверну. Но он пустил все на самотек, и теперь расплачивается за свою халатность: чувство вины сжигает изнутри его собственное сердце при каждом взгляде на бледное, изможденное лицо Люмин. Скверна почти полностью овладела ей, оставив лишь редкие моменты покоя.Порой она, пресытившись, на пару дней отступает, и рассудок Люмин проясняется. В такие дни она всегда ищет встречи с Альбедо, ищет покой в его объятиях. Невыносимо смотреть, как из раза в раз девушка ломается все сильнее, как все отчаяннее цепляется за него, ища эфемерного спасения. Перед ним холодная принцесса Бездны рыдает, скорбя о том, что натворила в беспамятстве. Хотя беспамятством это не было – не знать, забыть то, что было в промежутках между проблесками собственного сознания, было бы для Люмин наградой. Но она помнит все, вплоть до мыслей и жестоких желаний той, другой себя. – Твой брат приходил, – тихо говорит Альбедо куда-то в светлую макушку. Люмин с усилием поднимает голову от его плеча, смотрит в глаза взволнованно и почти испуганно. – Он в порядке? Альбедо кивает, прислоняется лбом к чужому, прохладному, пытливо смотрит в глаза. Они у Люмин большие и выразительные, но на дне их застыл темный лед, что уже не растает. Когда девушкой движет скверна, – это не Люмин, не его Люмин, но даже в мыслях он не может называть ее иначе, – ее глаза темнеют, промерзают насквозь. Альбедо никогда не забудет тот страшный миг, когда ядовито-фиолетовые глаза другой Люмин смотрели на него с всепоглощающей ненавистью, а к шее прижималось острие его собственного меча. – Он ищет тебя. Люмин судорожно вздыхает, отводя взгляд в сторону. – Я знаю. Но он не должен найти. Ни меня, ни ее... «Ни она его» – мысленно заканчивают оба, прекрасно понимая друг друга и без слов. Они замирают еще надолго, наслаждаясь коротким мигом делимой на двоих тишины.* * *
Итэр возвращается в Мондштат в отсутствие Альбедо. Алхимик погружен в работу над очередным экспериментом в лаборатории на Драконьем Хребте, не пускает к себе даже Сахарозу. Письмо на столе оставляет Розария. Она не здоровается и не прощается, словно его тут нет – и именно за это умение не мешать Альбедо ее и уважает. К сожалению, ни Сахароза, ни Тимей подобным чувством такта не обладают. Письмо остается нетронутым еще три дня. До тех пор, пока Розария не приносит второе, кладя его поверх так и не распечатанного первого. Так же молча, но Альбедо кажется, что хмурится она сильнее обычного, а скрытые черными перчатками руки дрожат. Еще через два дня Альбедо все-таки распечатывает письма. Сначала то, что сверху. Почерк на нем скачет нервно, и в нем едва узнается всегда ровная и изящная вязь Лизы. Письмо совсем короткое – в самом центре чистого листа как-то издевательски скорбно темнеют две строчки: «Кэйя убит. Преступника нет – его покарали Небеса». Альбедо ничем не выдает удивления напополам с недоверием, медленно откладывает письмо, тянется к следующему. Из конверта выпадают два листка. Первый исписан с двух сторон острым почерком Кэйи. Капитан – уже бывший – пишет сухо и по делу, донося до аскетичного алхимика последние новости Мондштата и Ордена. И последняя из них заставляет Альбедо замереть, затаив дыхание. «Итэр вернулся в Мондштат вместе с сестрой. Кажется, им обоим не терпится тебя увидеть». Усилием воли Альбедо унимает дрожь в руках, медленно отводит взгляд на равнодушную каменную стену. «И что теперь?» – мысленно спрашивает сам себя и выжидающе смотрит на холодный камень, словно и вправду ожидая ответа. Хочется заставить голос разума замолчать, потому что то объяснение происходящего, которое приходит Альбедо в голову, отчаянно походит на дурной сон. Он трясет головой, потирает переносицу, заставляя себя не думать. На втором листке буквы скачут хаотично. Письмо, скорее даже записка, написано по-детски неаккуратным почерком Кли, с исправленными Кэйей ошибками. «Братик Альбедо! Когда ты вернешься? Я очень сильно скучаю по тебе, но тетя Джинн не отпускает меня к тебе. Она говорит, что ты очень-очень занят. Со мной играет братик Кэйя, но у него много дел. А тетя Лиза только читает мне книжки, она ленится играть со мной по-настоящему. Недавно я снова встретилась с почетным рыцарем Итэром. Я так давно его не видела! А еще он привел с собой свою сестру Люмин, и она очень добрая. Она соглашается играть со мной почти целыми днями и все время улыбается, но смотрит очень грустно. Все время как будто вот-вот заплачет. Розария обещала мне передать мое письмо. Я буду ждать тебя или хотя бы ответа!» В груди неотвратимо затягивается тугой узел дурного предчувствия. Когда по снегу проходятся такие знакомые шаги, оно перерастает в уверенность. – Люмин? Девушка быстро-быстро моргает, хмурится. Кажется, не ожидала, что на нее обратят внимание сразу по появлении. На ней привычная белая накидка, вот только из волос пропал цветок интейвата – его заменила сесилия. – Ты все-таки иногда отдыхаешь? – ее глаза смеются так непривычно и наигранно. Альбедо делает шаг навстречу, улыбаясь нервно. Он не верит собственным мыслям. Позорно отворачивается от очевидного в слепой надежде на ошибку. Впервые в жизни ему хочется ошибиться. – Никакой организм не способен функционировать без отдыха. Он обнимает девушку, забираясь руками под накидку, крепко прижимает к себе, словно сможет так остановить время, и оно застынет навсегда в этом моменте. В сердце Люмин не осталось и следа скверны. В его объятиях она не шевелится и, кажется, даже не дышит. Ее волосы все так же пахнут звездами и совсем немного – дождем. Когда она поднимает голову и заглядывает ему в лицо, Альбедо не находит в ее глазах уже ставшего привычным ядовитого льда. Люмин аккуратно, почти целомудренно целует его, мимолетно касаясь чужих губ своими, и выпутывается из объятий. Складывает руки на груди, смотрит настороженно. Она знает, что он знает. И точно так же отказывается верить этому знанию. Альбедо позволяет себе с минуту полюбоваться ее хрупким, обманчивым изяществом. Все вокруг словно замирает, только равнодушно кружится снаружи колючий снег. Люмин удивленно хмурится, когда Альбедо протягивает ей свой меч, и это первая настоящая ее эмоция за этот день. Такая непривычная и яркая, что на мгновение Альбедо снова видит в ней ту девушку, которую он впервые встретил в еще покрытых пеплом недавней катастрофы равнинах Мондштата. – Ты ведь пришла за этим. В глазах Люмин – искреннее непонимание, и Альбедо на секунду начинает сомневаться. Лишь на секунду, потому что лицо девушки застывает ледяной маской, когда дрожащие пальцы сжимаются на рукояти меча. Алхимик не двигается, лишь внимательно, с практически научным интересом изучает бледное лицо. Он видит, как вымученная холодность рассыпается прах, и губы девушки искривляются в попытках сдержать подступающие рыдания. В чистых голубых глазах застыло отчаяние. Тишина оглушает, и меч падает в песок неслышно. Люмин закрывает лицо руками, отворачивается. Альбедо смотрит на ее узкую спину, мелко подрагивающие плечи и пушистые светлые волосы, и не двигается с места. Впервые он не в силах решиться на что-то. – Люмин, – тихо зовет он. В его голосе проскальзывает такая щемящая и безнадежная нежность, что девушка не выдерживает, ломается окончательно, с несдержанным всхлипом бросается ему на шею. Рубашка на плече вмиг пропитывается горькими солеными слезами. Люмин цепляется за него отчаянно, словно он действительно может защитить, спасти, сберечь ее саму и ее душу, ее чувства. – Прости меня, – сбивчиво шепчет она, – прости, прости, прости-прости-прости... Альбедо опирается о стол, баюкает девушку в своих объятиях. До чего странно и неправильно, но вместе с тем так необходимо. Постепенно она успокаивается, затихает и наконец отстраняется. Ее заплаканное лицо кажется Альбедо самым прекрасным, что он видел в своей долгой жизни. Люмин шепчет тихо и быстро, стремясь как можно скорее произнести все то, чего страшится сама. Объясняется путано, рассказывает о встрече с братом, о Селестии и о второй встрече с Безымянной богиней. О долгожданном очищении от отравлявшей ее разум скверны и о том, что теперь она должна искупить собственные грехи. Главный ее грех – Орден Бездны и скверна, которую он пустил в этот мир. Ее искупление – кровь на лезвии меча. Кровь тех, кого другая она вела за собой долгие годы. Кровь отравленного и проклятого народа Каэнрии. Кровь всех, кто коснулся скверны. Потому что окончательно очистить мир от этой тьмы можно только так. Не оставив ни единого упоминания о ней в настоящем, а прошлое заперев на замок. И для Селестии нет разницы, какой путь избрал для себя сам человек. Смертный приговор тоже выносится по праву крови. Альбедо слушает молча, чувствуя, как замирает и осыпается сердце. Острые осколки впиваются в душу, и отчего-то ему почти что физически больно. Он не говорит ни слова даже когда Люмин замолкает и с горечью смотрит ему в лицо, прижимая холодные руки к груди. Ее взгляд настороженный и пытливый – она не знает, чего ожидать. Попытается ли Альбедо убить ее первым, избежать страшной участи, уготованной ему небесами? Люмин вздрагивает, когда алхимик наконец отмирает. Но ничего не происходит. Он лишь бросает короткий взгляд на лежащие на столе письма, прикрывает глаза в попытке привести мысли в порядок и смириться с судьбой. Альбедо никогда не верил в судьбу. Но верил Люмин. – Скажи, – собственный голос кажется глухим. Альбедо сглатывает ком в горле, через силу продолжает, – Кли, она... тоже? Люмин всхлипывает, быстро-быстро кивает несколько раз, смаргивая нелепые слезы. Альбедо никогда не позволял себя плакать. Сегодняшний день – последний в его жизни – не станет исключением. Люмин молча наблюдает за тем, как он сжигает письма, до последнего держа их в руках и обжигая тонкие длинные пальцы. Кожа у Альбедо светлая и почти всегда скрыта темной тканью перчаток. Судьбу писем повторяют многочисленные записи и принесенные на Хребет книги. Кажется, каждая из них горит целую вечность. Пальцы начинают болеть от ожогов, и это немного отрезвляет. Люмин не смеет пошевелиться, боится лишний раз вздохнуть, когда Альбедо методично, с деланным равнодушием сбрасывает со стола склянки с реактивами. Ему некому завещать свои знания, никто не продолжит его эксперименты. Он унесет с собой в могилу столько знаний, сколько сможет, лишь бы не оставлять их под захваченным Селестией небом. Это решение продиктовано только глупой, душащей обидой на тех, у кого почему-то есть право жить, жить счастливо, но алхимик не хочет ему противиться. Наконец откуда-то из закромов он достает последний целый лист бумаги и что-то быстро на нем пишет, сгорбившись над столом и отвернувшись от проникающего снаружи света. Люмин не смеет заглянуть через плечо и увидеть хоть краем глаза, однако Альбедо, закончив, сам протягивает ей злополучный листок. – Дарственная, – словно бы онемевшие губы слушаются с трудом, против воли кривятся в болезненной полуулыбке. – Конечно, на моем счету в банке Северного королевства не так уж и много, но я все-таки предпочту, чтобы этими деньгами распорядилась именно ты. Люмин всхлипывает совсем уж жалко, пряча бумагу куда-то в полы своего плаща. Альбедо подбирает все это время так и провалявшийся на песке меч и настойчиво вкладывает его в ее руку. Его лицо замирает бесстрастной маской. Нельзя показать Люмин того, что он чувствует на самом деле, нельзя снова ломать ее хрупкое, едва исцеленное сердце, хотя его собственное вырвали из груди и безжалостно растоптали. Альбедо уже не помочь – так пусть хоть ее вина будет не так велика и однажды забудется. – Ты сможешь. Так странно. Он подбадривает собственную убийцу – ту, что любил почти всю свою долгую жизнь. Люмин в последний раз стискивает его в объятиях и быстро отстраняется, не дав обнять себя в ответ. Боится растерять остатки решимости, что и без того стремительно испаряется с каждой секундой промедления. Руки Альбедо ловят лишь воздух там, где она стояла секунду назад. Он понимающе хмыкает, медленно сжимает кулаки, чувствуя боль от уже начавших пузыриться ожогов. – Отвернись, – просит Люмин, покрепче стискивая рукоять меча. Альбедо повинуется. Он даже рад этой просьбе – Люмин не должна увидеть того мимолетного ужаса на его лице, когда он слышит за спиной характерный свист. Умирать страшно. И больно.Можешь лететь И не бояться больше ничего