Творение

      В кабинете следователя по гулям особого ранга, Аримы Кишо, Сасаки стоит стойко, осанка его ровная и твердая, а взгляд уверенный и непоколебимый, может, немного мягкий, потому что Арима был для него больше, чем просто наставник. Он был для него объектом для подражания, человеком, в котором так нуждался Хайсе, поддержкой. Сквозь окно пробивается солнечный луч, освещая стол и листы с отчетами на нем. Сасаки стоит напротив под бесстрастном взглядом, ждет, когда Арима отвлечется от очередного отчета, чтобы ему не мешать. Но, кажется, тот хотел, чтобы к нему обратились. — Вызывали, Арима-сан? — подает голос Хайсе, вопрос его разрушает тишину в кабинете. Арима, наконец, откладывает бумагу и поднимает свой взгляд на него. — Зайди ко мне после окончания рабочего дня, — приказывает — именно было это приказом, а не просьбой, — Кишо, серые глаза на мгновение блеснули из-под очков, а уголки бескровных губ дернулись. — Конечно, но что-то серьезно? Это по следующему заданию? — взволнованно спрашивает Хайсе. — И да, и нет, — загадкой отвечает Кишо. Сасаки закусывает губы, не смея больше отвлекать следователя. Он слегка кланяется и выходит из кабинета. Сердце отчего-то заводится в груди, а пальцы подрагивают. Что это было? И почему голос Аримы был таким проникновенным, манящим, а глаза его впервые горели необузданной страстью, которая не показывалась даже во время боев? Впервые он посмотрел на него, как на мужчину: статного, сильного и, пожалуй, с красивой внешностью. Белые волосы, брови, серые глаза и тонкие губы. Все в нем было красиво. Тот всегда держался властно, так, что многие боялись посмотреть на него. Его уважали, его признавали. Его боялись. Но Сасаки не был таким. Он не боялся, в открытую смотрел, разглядывал, пытался равняться и обращался к нему. Может, в чужих глазах он был только сделанным руками Кишо оружием, но для него тот был нечто большим. Хайсе не знает, кем именно, и хотел ли он, чтобы и для Аримы он был не просто оружием. Но сердце все еще взволнованно стучит, а от непонятно откуда взявшегося предвкушение сушит горло.

***

      Он заходит в кабинет в молчании. Арима сидел, откинувшись головой на кресло. Его плащ лежал сложенным на стуле, а рубашка расстегнута на две первые пуговицы. В тишине — Сасаки знал, что его появление не осталось незамеченным, — они пробыли некоторое время. А может, мгновение. Хайсе не знал. Не знал, когда Кишо обратился к нему: — Подойди ко мне, Хайсе-кун. От имени его голосом по коже бегут мурашки. Сасаки делает к нему шаг, еще и еще, пока не оказывается рядом с креслом. Арима поворачивается к нему, оглядывая его всего. Облизывает сухие губы, и, сняв очки, трет переносицу. — Не знаю, пожалею ли я об этом потом. Но что важно: я хочу это сейчас, — снова загадкой говорит он. Хайсе только остается слушать, не понимая, к чему все ведет. Кишо подзывает его ближе, и Сасаки колеблется, но все же поддается рукам, немного наклонившись. Тот начинают хозяйничать: расстегивает его плащ, откидывая его на пол куда-то в сторону, развязывает галстук и приступает к черной рубашке. Только сейчас до Сасаки доходит, к чему все ведет. — Ч-что вы делаете, Арима-сан? — взволнованным голосом спрашивает он, выпрямившись. — То, что хочу, — говорят ему в ответ. Арима поднимается со скрипом кресла, и они становятся лицом к лицу. Хайсе приходится запрокинуть голову, чтобы взглянуть в серые глаза. — Разве я не просто ваше оружие? — набирается храбрости Сасаки. — Ты самое прекрасное мое творение, — Арима касается его щеки костяшками, проводит по ней нежно-нежно. — Так все же оружие? — Не только… Он обнимает его лицо ладонями, взгляд Сасаки сам по себе падает на чужие губы. Те приоткрываются, словно подзывают, и Хайсе плюет на правила, на то, что он его подчиненный — первым все начал не он. Поэтому он целует первым, прижимается губами к губам, сминает нижнюю, и получает ответ. Арима целует его колюче, властно, глубоко, берет на себя инициативу, и Хайсе не борется с ним, растворяется в поцелуе, позволяет себя вести. Солнечные лучи играли на чужих белых ресницах, а серые глаза впервые были наполнены жизнью, но Сасаки закрывает свои и целует так, как может: может, немного неумело, но проникновенно, лишь бы губы к губам, ни один миллиметр между ними. Мелькает язык, захватывая его в страстное танго. Тем временем Арима ведет ладонями по его шее, напряженным плечам и, наконец, продолжает расстегивать мелкие пуговицы его рубашки, чтобы коснуться нежной кожи. Он проводит ладонью по торсу, поддевает пальцами пояс брюк, будто дразня, но снова поднимается к ребрам, считая их. Сасаки стонет в рот, и его стон ловят, проглатывают. Он прижимается грудью к чужой твердой, где стучит неспокойно сердце, прямо как и его. И они сливаются, не ясно где чье сердцебиение. Отстранившись, Арима нажимает на его плечи с силой, заставляя рухнуть коленями на пол. Сасаки удивленно охает, поднимая мутный взгляд, смотря на то, как Кишо расплавляется с ремнем — звякает застежка, — и ширинкой брюк. Хайсе сглатывает вязкую слюну, хватается за чужие бедра и целует высвободившийся из нижнего белья возбужденный член. У него не было опыта, поэтому он действуют смущенно, боясь сделать что-то не так. Арима все прекрасно знает. Хватает его за волосы, до приятной боли натягивает корни, заставляя вскинуть голову, и входит в горячий влажный рот медленно, давая привыкнуть. Выдыхает, когда погружается полностью, а у Сасаки появляются первые слезинки в уголках глаз. — Втяни щеки, — то ли приказывает, то ли просит. Сасаки не понимает, втягивает, челюсть быстро начинает сводить, но он старается, двигает головой навстречу, посасывает красную головку. На голову давят, и Арима заходит так глубоко, по самое горло, что срабатывает рвотный рефлекс. Выпустив член изо рта, ниточка слюны тянется с губ, а слезы скатываются по красным щекам. — Хороший мальчик, — гладят его по голове. Хайсе стирает с подбородка слюну. Его вдруг подхватывают на руки и сажают на стол. Арима сметает с него отчеты, чужие характеристики и подобные важные документы, те мягко опадают на пол. Он лишь проводит их взглядом, а потом смотрит на смущенного Сасаки. Стягивает с него брюки, трусы, и разводит бедра. Сасаки отводит взгляд. Это было смущающе. Бедра сжимают пальцы, оставляя красный след, ладонями щекочет внутреннюю часть. Хайсе судорожно выдыхает, когда в него входят одним пальцем. Было не больно, но неприятно, как и с двумя пальцами. Арима растягивал его старательно, аккуратно. Хайсе упирается ладонями об стол, откидывает голову, открывая вид на лебединую шею, дышит тяжело, когда губы касаются ключицы, спускаются ниже — кусают легонько сосок, дразня его языком, а потом целуют дрогнувший живот. Хайсе забывает обо всем, забывает как дышать, мысли путаются, и он призывно поддается пальцам тазом, позабыв о дискомфорте. — Покажи, на что ты способен, мое творение, — и Арима входит в него вместе со стоном. — А-ах, А-арима, — звонко лепечет Сасаки, когда в него погружаются все глубже. Арима тычется носом в изгиб его шеи и плеча, целует, выдыхает горячо в нежную кожу, а Сасаки падает на стол спиной, обхватывая ногами талию. Его неприятно тянут по покрытию стола за бедра, но на это было плевать — в нем двигаются быстро, звук шлепков разносится по кабинету, вибрируя от стен. Покрывают укусами шею, пока Арима не остается довольным результатом, а потом снова целуют. От поцелуя захватывает дыхание, Сасаки забывает, как дышать, стонет громко в губы. Спину натирает, он подмахивает бедрами, вцепившись руками в чужие плечи. Шепчет: «Еще, еще-еще», и Арима, кажется, впервые слушается, двигается быстро и глубже, выбивая стоны из горячих уст. Сасаки кусают за губы, посасывают язык, а потом принимаются ласкать его член с толчками. Хайсе извивается, выгибается, готовый прийти к полному блаженству. Перед глазами мелькают белые пятна, когда он изливается на свой живот. Арима не прекращает в нем двигаться, зная, какое сейчас у него чувствительное тело, и Хайсе сходит с ума от удовольствия, благоговейно произнося его имя. Кишо успевает выйти из него, кончив на живот. Они тяжело дышат, покрытые испариной. Сасаки поднимается на локти, спина с поясницей ныла. Он достает ручку, что больно впивалась в него все это время. Кишо даже выглядит немного виноватым. До тех пор, когда говорит: — Ты не только мое оружие, но и любовник. Сасаки облегченно выдыхает, тянется к нему и целует.