Fort Hagen

      Я не рассчитывал кончать с жизнью здесь. Хотя для большинства, назвать мое существование «жизнью» покажется извращением, какая никакая, она у меня была. Но наемникам не приходится выбирать. Ни один из нас не умер в мягкой постели в окружении родственников и молитв, будучи бедным, или шлюх и алкоголя, будучи при деньгах. И все же у некоторых оставалась на это надежда. Моя умерла лет 90 назад. Я давно перестал считать.       Форт-Хаген должен был стать промежуточным пунктом перед визитом к чересчур смелому биологу из Института. Охотник выразился кратко и уверенно, но меня не переставал смешить напыщенный самоконтроль этих машин и тех дрыщей, что сидят за их пультом управления. Очевидно, что безопасность и вся их система в целом трещат по швам. Ученые сбегают, синты всё чаще дают сбои, а энергии не хватает даже на то, чтобы работала лампочка в их вылизанных белоснежных сральнях. Я не сомневался, что когда-то произойдет подобное. В этом мире никому не под силу создать утопию. Видимо, беглец из Института тоже начал это понимать. Хотя выбор Светящегося моря в качестве пристанища показался мне странным, учитывая передающиеся из поколения в поколения страшилки белых халатов про радиацию, задать вопросы мне было некому, а к концу чтения досье меня и вовсе перестало интересовать что-либо, кроме конечной цели и награды за нее. Приступать нужно было немедленно. Институтские умы начинали трястись при мысли, что их тайны могут выйти за пределы мертвых белых стен.       Военная база мне нравилась, с удобным расположением и полным комплектом оружия внутри. Институт не жмотился на поставку ресурсов для важных задач, но за долгие годы мне стало противно получать боезапасы из гладких коробочек, будто я собирался не в головы их всаживать, а укладывать в рамку под стекло и вешать на стену. Я поднимал патроны с трупов, выдалбливал их из сейфов и ящиков, и это для меня было привычнее. Как небольшое проявление уважения к тем, кому они принадлежали изначально. Шутка, конечно. Я никого не уважал в этом дерьмовом мире. Но Институт ненавидел чуть больше всех остальных. Оттого и плясать под его дудку с каждым годом становилось сложнее.       Наверное, они начали это замечать. Меня боялись, меня ненавидели, и мне завидовали. Никому не хотелось иметь дела с головорезом, который был старше их прабабок. Со мной перестали связываться напрямую, все чаще передавали поручения через ходячие груды болтов. Это задание не стало исключением.       Я должен был понять, что что-то идет не так. Институт сам предложил подготовиться, отдохнуть в форте. Мне не нужен был отдых, но они настаивали. Причем выдвигаться к комплексу приказали немедленно, без сбора припасов. Не успел даже взять сигары, последние скурил у затхлого озера к юго-западу от Даймонд-сити, не стерпел вони. Наспех разобрался с рейдерами, поджидавших в засаде. Перебинтовывался на ходу. А система безопасности форта, как оказалось, внезапно ослабла на пару уровней. На охрану прислали синтов 1-го поколения, из которых уже падали гайки. Турели на крыше тарахтели.       Я должен был понять инстинктивно, что что-то идет не так, но отказывался обращать внимание. Наверное, устал от жизни в постоянном напряжении. И все же не рассчитывал с ней прощаться.       Теперь я осознаю, в чем был план старика. Отправить меня на растерзание психу из морозилки, дать насладиться победой над ублюдком, укравшим сына. А может просто сравнить, для одних ему известных экспериментов, кто на арене окажется сильнее – полумашина, возраст которой перевалил за сотню, или холодец довоенных времен, возраст которого больше двух сотен.       Я знаю, что ты уже здесь. Никто другой не будет так настойчиво пробиваться на затхлую военную базу, нашпигованную минами, синтами и турелями. С последними, если верить терминалу безопасности, ты уже справился.       – А вот и мой старый друг из морозильной камеры. Давненько мы с тобой не виделись.       Полагаю, тебе не очень хочется слушать мой голос из динамиков. Но я не могу устоять перед соблазном еще немного пощекотать тебе нервы.       Почему я не пристрелил тебя ещё тогда, в той металлической формочке для льда? В первую очередь, конечно, из-за распоряжения Института. У них всегда был план Б. Если бы мелкий сдох при транспортировке, подавился синтетическим молоком или заглотнул институтскую пробирку, меня бы послали за тобой. Или за твоей женой, но в нашу первую встречу она оказалась немного несговорчивой, так что в качестве запасного варианта остался только ты. На мой взгляд, идиотский план. С тем же успехом можно было вытащить из морозилки любую другую не облученную тушу, никак не связанную с ребенком. Кого-то, кто не стал бы спустя десятки лет расстреливать все Содружество в поисках сына. Кого-то, кто не стал бы искать меня.       И понимая это, я все же не пустил тебе пулю в лоб и не отключил подачу кислорода. Я мог бы сослаться на сопутствующий ущерб, на ошибку программы, которая бы тебя убила. Мог бы наставить ствол на этих институтских пешках в противогазах, которых сопровождал в убежище, и они бы всё сделали за меня. Но не стал.       Я знал, что ты будешь мстить за семью, если выживешь. Я тоже терял семью. Дважды. Оба раза – по глупости. В первый – по детской. Мозгов в то время было немного, откуда мне было знать, как устроен мир? Хотя мне буквально вложили пушку в руку, которая только что листала комиксы, я все же не понял, для чего. Но это уже не важно. Не я создал ту семью.       Я создал другую, обрел дом, который должен был защищать.       – Жалко, конечно, что твой дом уже лет двести как развалился. Но мне сосед не нужен. Убирайся.       К одиночеству можно привыкнуть. К укорам совести – никогда. Я надеялся, что время вырежет из башки все воспоминания, если не время – то инженеры Института, вытащившие половину моего мозга и нашпиговавшие освободившуюся часть имплантами. Я ошибался.       – Вот уж не ожидал, что увижу тебя у своих дверей. Я думал, что ты и до Даймонд-сити не доберешься, а даже если и доберешься, Содружество тебя прожует и выплюнет.       Со мной ведь было тоже самое. Меня перетерли и выбросили. Моя семья расплатилась за мою гордыню. Я не знаю, почему решил, что такой человек, как я, достоин иметь детей. Я не заслужил своей дочери. И Сары. Никогда их не заслуживал. Жажда расправы поставила на ноги. Сначала уничтожил ублюдков, тех, что лишили меня семьи. Двинулся на восток, все дальше от Сан-Франциско. Оставлял после себя трупы и слухи. Убивал всех, за кого платили. Что мне ещё было делать? Я больше ничего не умел. Зарабатывал наемником. Начал привыкать к такой жизни. Я выжил. И ты тоже. Твой инстинкт самосохранения поддерживался теми же вещами, которые держали на плаву меня – местью, боевым опытом, упрямством. И тем, чего у меня не было. Надеждой.       – Послушай, ты в бешенстве, я это понимаю. Но чего ты пытаешься добиться? Все равно по-твоему не выйдет. Смелости и настойчивости тебе не отнять. Но ты зарываешься и лезешь в дела, которые лежат за гранью твоего понимания.       Я и сам их не понимаю. Не потому что не хватает мозгов. Мне просто насрать. Ничего не изменилось с тех пор, как я покинул Сан-Франциско. Изменились те, кому нужно вышибать мозги – новые обладали большей биографией, чем воришки наркотиков и любовники жен городских охранников. Ну и, пожалуй, стрелять я стал точнее.       Я не собирался становиться марионеткой Института. Первоначальный контракт меня устраивал. Перестал убивать тех, кто был им нужен, и начал убивать тех, кто перешел им дорогу. Перестал жрать собачьи консервы. Перестал шляться по городам. Но мне никогда не хотелось оставаться на каком-то месте и привязываться к нему. Одного раза вполне хватило.       – Ещё не поздно остановиться. Развернись и уходи. Тебе ещё очень повезло, что у тебя есть такая возможность.       Не знаю, для чего Институт напихал в меня металла и растянул наше сотрудничество на пару десятков лет. Последние модели синтов работали вполне неплохо, охотники, их новый проект, стали первоклассными убийцами, и платить им, в отличие от меня, не приходилось. Может, это был один из их безумных экспериментов по продолжительности жизни. Может, они запихали мне в голову бомбу замедленного действия, и упивались знанием того, что в любой момент могут ее взорвать. Может, консервировали меня для этой встречи. А может, они просто конченые.       С введением имплантов рефлексы стали намного лучше. Я не молодел, и без них к пятому десятку уже перестал бы быть кому-то нужен. Не имея смысла жизни, я отчего-то продолжал за неё держаться. Кибермозги в этом здорово помогали. Снова двинулся в путь, уже без особого стеснения в средствах. Трахал девок. Пытался обколоться, но сраные импланты, как оказалось, защищали организм от любого опьянения. Поэтому в основном курил «Огни Сан-Франциско». Возвращался к работе на Институт, когда их машина заявлялась ко мне с приказом. Получал гонорар. Шагал дальше. Трахался. Убивал. Курил.       Пожалуй, я наконец от этого устал.       – Ну хорошо. Тебе удалось до меня добраться. Мои синты тебя не тронут. Давай поговорим.       Встреча с тобой – нечто действительно интересное за последнюю почти сотню лет. Никто не приходил ко мне мстить. Те, кто пытались – подрывались на первой же мине за километры от меня. Я ни разу не видел глаза тех, у кого отбирал братьев, жен, детей. Ты будешь первым.       – А вот и он, самый настырный человек в Содружестве. Превзошел даже меня. Выглядишь ты, конечно, абсолютно нелепо, в этой солянке из брони всего Содружества, в обтягивающем задницу комбинезоне и с перекошенным от ярости лицом. Хотя, в этом мире не приходится выбирать. Я понимаю. Я выглядел хуже, когда увидел трупы Мэри и Сары.       Синты уже готовы выполнять свой протокол, «защищать Келлога». Когда первым из нас дернется, они приведут его в действие, игнорируя мой приказ, растрачивая весь запас аккумуляторов на то, чтобы пристрелить тебя.       Убогая комедия. Ты ведь уже перебил их сотни, пока шел ко мне.       – Где мой сын? Где Шон?!       Я не увидел, как взрослеет моя дочь, но видел, как рос твой Шон. Окруженный относительной заботой и безопасностью, как никакой другой ребенок в Содружестве. Всегда сытый. Чистый. Идеальный образец.       Хотелось бы видеть твое выражение лица, когда вы встретитесь.       – Видишь ли, приятель, я такая же марионетка, как и ты. Только у меня сцена побольше. Шон славный парень. Дела у него неплохо – разве что он немного старше, чем ты думаешь. Только вот его здесь нет. Он у тех, кто дергает за ниточки.       Да, твой мальчик в надежном месте. И уже никогда его не покинет.       – Ты, психопат, убийца… Где он?! Говори!       Меня не пугает твоя пушка, выставленная прямо мне в рожу. И твой грозный вид. Это скорее забавляет. Сколько ты прошел, и сколько ещё пройдешь, прежде чем узнаешь правду. Но понравится ли она тебе?       – Хорошо, думаю, с меня не убудет. Шон в хорошем месте. Там ему удобно, комфортно и безопасно. Это место он зовет своим домом. Это Институт.       – Я найду его, где бы он ни был.       Институт сам найдет тебя, приятель. Как и вышел когда-то на меня. Но тебе не придется выбивать себе имя и защищаться. Институт примет тебя с распростертыми объятиями. Самое важное тебе только предстоит узнать.       – Кажется, мы с тобой заболтались. Мы же оба понимаем, что это должно закончиться. Перейдем к делу?       Я не рассчитывал кончать с жизнью здесь. Хотя для большинства, назвать мое существование «жизнью» покажется извращением, какая никакая, она у меня была. За столько лет, я увидел всю людскую подноготную. Узнал секреты, пожалуй, каждого человека Содружества, от долбящего по вене бродяги до главного ума Института. Я собрал в своих кибермозгах знаний больше, чем любой ученый кретин.       Только ни одно из них не помогло мне вернуть этой жизни смысл.       – Через 100 лет, когда я сдохну, я буду молить Бога отправить меня в ад, чтобы там я снова смог убить тебя, мразь.       Как скажешь. Сару и Мэри я не встречу в преисподней. Надеюсь, они счастливы в том раю, который я не смог подарить им на земле.       Я буду рад увидеть там хотя бы твое лицо.