Избавиться от невесты

Домовые эльфы прибирают очень чисто. Ни пылинки сейчас не крутится в теплом, домашнем желтом луче. Этот луч рисует круг у ног Руди Лестрейнджа. За портьерой душно. Но Рудольфус ослабляет шейный платок и старается дышать неглубоко и тихо, как кот, чтобы не пропустить ни звука. Желтый круг света прямо у носка сапога становится шире. Это Руди отодвинул портьеру, он хочет не только слышать, но и видеть, что происходит в двух шагах от него. Вот со стуком упало что-то. Книга. Наверняка книга. Он медленно отодвигает портьеру еще на волосок. Теперь оба как на ладони — Беллатрикс и Долохов. Она дышит рвано, словно сейчас зайдется в приступе кашля или смеха. Руди бы дорого дал за то, чтобы видеть, как блестят глаза его невесты. — Рудольфус сейчас вернется, — говорит Белла, и он от этой легкой хрипотцы в ее голосе готов отбросить портьеру в сторону, шагнуть вперед, схватить за плечи, развернуть к себе, перебить окончание реплики поцелуем, не стесняясь тем, что в комнате они будут не одни. Но он стоит и ждет. Долохов только разводит руками. Блик играет на запонке. Руди наблюдает за ними, наслаждается этим едва ли не физическим ощущением неловкости, которое собирается между ними как грозовая туча. — Ему нужно сменить костюм. — И почему у Беллы откровенно неловкая фраза звучит настолько развратно? Он сейчас хочет не сменить костюм после короткого показательного поединка с Долоховым, а снять его вовсе. А после вырывать шпильки из прически Беллы, путаясь в крючках и пуговицах, стянуть с нее это чертово платье, небесно-голубое, такое вызывающе-невинное. Но он придвигается ближе, портьера пахнет чем-то тяжелым и сладким. От этого запаха немного кружится голова, словно он пьян до безобразия. — Признаю, ваш жених — прекрасный дуэлянт. — Голос Долохова тоже немного дрожит. Если бы Руди не ждал этой дрожи, замирая, как охотник, он бы не заметил. Но он слышит, и на нее отзывается все его тело, она прокатывается по коже тепло и ласково, словно гладит мягкой лапой. И он катает ее на языке, как дорогой виски. — Но не ровня вам. — Неровный перестук каблуков, будто опять упала книга. Белла теребит выпавшую из прически прядь, как сомнамбула шагает вперед, но, натолкнувшись на тяжелый взгляд Долохова, отступает. Руди прикусывает край шейного платка, чтобы сдержать стон нетерпения. Но в то же время ему нравится наслаждаться этой пыткой — видеть, с каким вожделением его невеста смотрит сейчас на другого. И замечать такое же вожделение в глазах своего соперника. Соперника ли? Руди прикрывает глаза. Нужно успокоиться, отвлечься. Иначе он все испортит. Он возвращается в мыслях к тому, что было четверть часа тому назад. Гости прогуливаются по залу, раскланиваются, обмениваются улыбками, у камина, у окон уже начинают собираться небольшие группки по интересам. Но он ждет, ждет одного единственного человека, который сейчас занят беседой с Милордом. Руди улыбается механической улыбкой, как зачарованная кукла, кивает, отвечая на поклоны, а сам прислушивается, сжимая в карманах кулаки так крепко, что от перстня наверняка останутся отметины. — Полагаю, что ты не прав, Антонин, — Милорд бросает слова небрежно и тихо, он привык, что его внимательно слушают. Но сейчас он даже не представляет, как готов ловить каждое его слово Руди Лестрейндж. — Уверен, что среди современной молодежи есть те, кто не забыл благородное искусство дуэли. Вот она, удача! Он срывается с места, небрежно отодвигает с дороги кого-то. Уже не важно, кого. — Позволь тебе возразить, — Долохов теребит в руках перчатки. — В Хогвартсе... — Прощу прощения, что прерываю. — Собственная наглость и азарт кружит сейчас Руди голову, он весел и отчаян, как будто выпил залпом полный флакон Феликс Фелицис. — Хочу вступиться за своих сверстников. Долохов удивленно поднимает брови, но Милорд сегодня в хорошем расположении духа, он улыбается и приглашающе кивает. — Вступиться на деле, а не на словах, — Руди сейчас наплевать на этикет. — Антонин, кажется, это вызов, — тон Милорда подбадривает и воодушевляет. — Мистер Лестрейдж? — Долохов смотрит на Руди немного свысока, насмешливо и удивленно. — Чему обязан? — Ничему, — Руди сбивается, но вовремя поправляет себя: — Прошу оказать мне честь. Полагаю, я сумею вас убедить, что нынешнее поколение далеко не так безнадежно... Под пристальным взглядом Милорда Руди теряется и замолкает, но фраза брошена. Остается только ждать. Долохов складывает перчатки, аккуратно, палец к пальцу, и молчит. Молчат и другие свидетели беседы — отец, матушка... — Антонин, мне кажется, это прекрасный способ разрешить наш спор, — губы Милорда дрожат, словно он сдерживает смешок. — Как пожелаете, — Долохов отвешивает поклон и Руди, и Милорду разом. — Мистер Лестрейндж, выбор места за вами. И Руди распахивает дверь на террасу. Мизансцена выверена до мелочей — факелы, черный сад фоном. Дамы в предвкушении подходят ближе. Но его сейчас интересует только одна из них — Беллатрикс. Весь этот спектакль затеян только для нее. От воспоминаний о дуэли кровь начинает бежать быстрее, сердце бьется чаще. Конечно же, Руди проиграл. Он и не собирался выигрывать. Порой вся суть в том, чтобы вовремя отступить и вывести на авансцену другого. — Это было поучительно, — он салютует Долохову палочкой и кланяется. — Позволите? Рядом уже замер домовой эльф с подносом. На подносе стопка водки, анисовой. Руди стоило немалых трудов отыскать в Лондоне любимый напиток Долохова. — Окажите честь, — Руди опускает голову, чтобы лихорадочный блеск глаз его не выдал. Долохов берет с подноса стопку, выпивает залпом. Руди начинает дышать заново только тогда, когда слышит звон хрусталя о серебро подноса. Дальше — просто. Несколько вопросов о некоторых заклинаниях, заданных чуть громче, чем следует, недовольный взгляд матушки, горящие глаза Беллатрикс. И Руди предлагает всем троим отойти в другую комнату для того, чтобы продолжить беседу. Белла с восторгом подхватывает мысль. Руди видит, как часто и быстро бьется тонкая вена на ее шее. Значит, Белла уже тоже выпила... Снова наплевав на этикет, Руди оставляет свою невесту и Долохова наедине, сославшись на первую пришедшую в голову причину. Но все идет по плану, и Белла с Долоховым даже не обращают внимания на то, насколько предлог надуман. Сейчас Руди стоит за портьерой и наблюдает за тем, как его невеста нервно облизывает пересохшие губы, как Долохов отступает на шаг, наверняка пытаясь совладать с собой. Руди улыбается, расправляет смятый шейный платок. Смотреть, как эти двое пытаются взять себя в руки, изо всех сил стараются удержать под контролем желание, которое медленно, но неизбежно настигает их... Здесь уместно сравнение с роком, судьбой. Любопытно, кто же первым потеряет голову? Руди сейчас не готов биться об заклад. Он нервно сглатывает, когда Долохов ссылается на несуществующую духоту и предлагает выйти в сад. Весь план висит в эти секунды на волоске. Руди молится истово, сам не зная кому, о том, чтобы Беллатрикс не согласилась. — Можно просто открыть окно, — Белла быстро хватает Долохова за руку, тот вздрагивает, словно обжегшись. — Мисс Блэк, — Антонин пытается мягко высвободить ладонь, но сам шагает ближе. Зелье в их крови уже берет свое, и вот Руди, затаив дыхание, смотрит, как его невеста делает пару неровных шагов вперед. Долохов хватает Беллатрикс за плечи. Руди дорого был дал за то, чтобы оказаться сейчас на его месте. Но он стоит за портьерой третьим участником этой непристойной драмы, которая разыгрывается за кулисами официального приема. Белла запрокидывает голову, на ее губах бродит шалая безумная улыбка, губы запеклись, словно в горячке или в бреду. Наверняка она и думает, что это бред, наваждение. — Мисс Блэк... — Пальцы Долохова такие белые, словно кости, на нежно-голубом шелке платья Беллы. Руди так же крепко вцепляется в край портьеры, как Долохов — в плечи Беллатрикс. Сейчас он готов плюнуть на все, отбросить тяжелый бархат в сторону — и будь что будет. И в то же время он стоит, не в силах пошевелиться, и готов потратить вечность, глядя на то, как его невеста замирает в объятиях другого, как она подается навстречу этому другому, выгибаясь с непристойной откровенностью. Если бы она так прижималась к нему, Руди бы давно потерял голову, рванул бы у Беллы с плеч это чертово платье, обнажая грудь. Благослови, Мерлин, эти пышные юбки. Платье бы даже снимать не пришлось. Он впивается ногтями себе в грудь, оставляя на рубашке кровавые отметины. Сейчас он ненавидит Долохова, ненавидит яростно, настолько, что готов броситься на него с кулаками, как последний забулдыга из Лютного. Руди ведь предлагает ему ту, за обладание которой сам бы отдал сейчас все сколько-то там поколений благородных предков и всю свою чистую кровь до последней капли. А Долохов только крепче впивается пальцами в этот небесно-голубой шелк и дышит глубоко и неровно. Прокляни, Мордред, эту выдержку. В коридоре кто-то громко смеется, и Руди дергается, как от Жалящего заклинания. Только не сейчас! Не смейте заходить, еще не время. Пальцы сами находят в кармане волшебную палочку. Сейчас Руди готов проклясть любого, кто откроет дверь в эту комнату. Белла тоже вздрагивает, наверняка понимает всю непристойность положения. Но — и тут Руди готов опуститься перед своей невестой, пока еще невестой, на колени, целовать ее ноги, медленно поднимаясь от щиколотки вверх, сдвигая дрожащими пальцами юбку, подбираясь к самому краю белья... Белла хрипло, тихо и страшно смеется. И вот с коротким треском платье ползет с плеч. Руди задыхается от восхищения и предвкушения. Какая у Беллы великолепная грудь! Стоило затевать все это хотя бы для того, чтобы увидеть Беллатрикс такой — шальной, немного безумной, настоящей. — Ну же, — бросает она, и для Долохова это звучит словно приказ. Руди сам с трудом удерживается на месте. Но не он, а другой прижимается губами к этой белой груди, другой оставляет на плечах отметины от пальцев. Руди, как во сне, накладывает заглушающее на комнату. Черт с ним, с планом! Он должен досмотреть до конца. На пол летит мундир, так близко от того места, где прячется Руди. Еще немного, и он упал бы Руди прямо на ноги. Мелкими камешками, градинами стучат по полу рассыпавшиеся шпильки. Белла проводит кончиками пальцев по шее Долохова, у самого края воротника рубашки, поднимается на пальцы и целует Долохова в самый уголок рта. Это так необычно, так нежно. И так волнующе — смотреть на то, какой мягкой она может быть. С другим. Долохов, похоже, тоже решил, что снимать платье с дамы совсем не обязательно. Руди наблюдает за тем, как Антонин подхватывает Беллу на руки, усаживает на край стола, задирает длинную юбку ее платья почти до талии. Какие же у Беллы красивые ноги. Жаль, что маггловская мода на мини у магов не в чести. Белле бы очень пошли короткие юбки. А уж сколько времени это позволило бы сэкономить... Какой предусмотрительный человек поставил стол так, что Руди мог все видеть? Наверняка матушка, когда наводила порядок в доме. Благослови, Моргана, беспокойный матушкин характер. Сейчас Руди не желает ничего пропустить. Ни запрокинутой головы Беллы, ни ее растрепавшихся волос (запустить бы в них руку, рвануть назад, чтобы она выгнулась еще больше, наклониться близко, чтобы услышать тихий протяжный вздох не то боли, не то удовольствия). Но Долохов словно читает мысли. Или на эти минуты Руди стал с ним одним целым? Вот Долохов тем самым жестом — коротким, властным, точным, сжимает Белле затылок. Вот она так же, как представлял себе Руди мгновение назад, резко выдыхает и подается вперед. Здесь нет места нежности, только страсть. Похоже, белье со своей дамы Долохов тоже решил не снимать. И правда, зачем? Оно же совершенно не мешает. Руди хоть и не видит, не может видеть всего, что происходит, но знает наверняка, как сводит в паху от боли, когда Белла, такая горячая, прижимается к Долохову. Знает, потому что чувствует это сам. Какое странное волшебство, безумный извращенный секс — не касаться своей невесты и пальцем, но в то же время чувствовать все, словно это он сейчас проводит ногтями по внутренней стороне ее бедра, словно это он входит в нее, останавливается на миг, чтобы не причинить боль. Ведь это для нее впервые. Руди стоит за портьерой, закусив губу до крови и сдерживая тяжелое дыхание. И он же сейчас руками Долохова обнимает свою невесту, он ловит губами тихий вздох, успокаивающе целует ее в висок. Долохов перехватывает Беллу за бедра, и Руди вытягивает вперед руку, чтобы поймать ее, поддержать за талию, когда Белла выгибается, запрокидывает голову, впивается ногтями Долохову в плечи, чтобы сдержать стон, но пальцы скользят по тяжелому бархату портьеры. Ему все равно, заметят ли его. Все равно и этим двоим. Руди сжимает плотную ткань, как горло своей уже почти бывшей невесты. Бархат такой же мягкий, как ее кожа. Долохов с коротким выдохом подается вперед, Белла зажмуривает глаза. Сейчас Руди чувствует и его нетерпение, и ее страх. — Тише, — шепчет он в унисон с Долоховым. — Тише, родная. Все будет хорошо. Откуда взялось это словечко — родная? Но Руди оно нравится, он пробует его на вкус, как пирожное, и оно такое же сладкое, мягкое, как пирожное. Белла слушается, доверчиво улыбается, прижимается к Долохову ближе, сводит бедра. Руди прикусывает губу до крови, чтобы не застонать в голос. Хватит! Иначе он не выдержит, и в комнате будет или три тела, совокупляющихся на этом столе, или один труп. И он сейчас даже не знает, чей — его или Долохова. Руди аппарирует в туалетную комнату, быстро приводит себя в порядок. Интересно, как магглы обходятся без парочки таких полезных заклинаний? Но пора переходить к следующей части плана. Руди выходит в общий зал. Гости танцуют, любезничают и пьют как ни в чем не бывало и не знают, что через несколько минут разразится скандал. — Иэн, — Руди фамильярно берет Розье под локоть, — Долохов сейчас читает моей невесте лекцию по боевым чарам. Иэну не надо предлагать дважды. Боевые чары — его слабость. Руди улыбается про себя, когда ведет Иэна к нужной двери, тихо отпирает ее и с нарочито возмущенным воплем останавливается на пороге. Конечно, он знает, что увидит. Но все равно восхищен тем, как Долохов быстро отступает, загораживая Беллу. — Господа, — голос Антонина только едва заметно дрожит. Белла, придерживая на груди платье, спрыгивает со стола. В свободной руке у нее волшебная палочка. Какая женщина! Жаль, что ее мужем Руди уже не бывать. Руди запирает за собой дверь и нарочито спокойно произносит: — Мистер Долохов, извольте объясниться... * * * Под каблуками рассыпается стекло, совсем как звезда роняет искры, падая вниз, чтобы какой-то дурак, задрав голову в темно-синее небо, загадал желание. Зеленые осколки блестят на мостовой, подмигивают, мол, получилось же. Чего ты такой грустный, парень? Желание загадывал? Получай. Эй, улыбнись, Лейстрендж. Не ты ли в одном из кабаков на этой грязной улице, размахивая стаканом, заявлял, что только сумасшедший сунет голову под венец, что хорошее дело браком не назовут, что... Много чего было сказано. Много было выпито. И именно в один из таких хмельных и веселых вечеров в голове Руди и созрел этот безумный план — избавиться от невесты. Гениальный план, великолепный, сумасшедший, рискованный. Наверняка тогда с неба упала звезда. Или кто-то просто выбросил бутылку, и она разбилась на счастье. Сейчас Руди и Рабастан снова сидят в кабаке и пьют. Вино горячит кровь, туманит мысли. Надо бы радоваться, все же удалось. Все получилось даже лучше, чем кто-то мог мечтать. Как тогда он говорил, кривя губы в шальной улыбке? Лучший способ отделаться от невесты — это спихнуть ее другому. И так спихнуть, чтобы у этого другого отказаться не было ни единой возможности. А разве можно отказываться, когда джентльмена застают с дамой в очень пикантном положении. Тут все просто: обесчестил девицу — женись. Все вышло как нельзя лучше: Долохову — жена-красавица, Блэкам — сильный маг в семью, чистокровный до невозможности, Руди — желанная свобода. Все прекрасно. Но сам Рудольфус счастливым себя не чувствовал. — Поздравляю! — Басти салютует бокалом. — И что теперь? — Что? — Руди лениво опирается на стол, болтая в стакане маггловский коньяк. — Скандала не будет. Блэки замнут дело. Долохов, как порядочный человек, сделал Белле предложение. Могу только пожелать им счастья. — Еще бы не сделал, — смеется Басти. — Под угрозой дуэли. — Поверь, не в ней дело, — Руди щурится, вспоминая, что же он чувствовал тогда, когда стоял за портьерой. — Откуда тебе знать? — Басти пьян и весел, как черт. Руди пожимает плечами и молчит, вспоминает, как все было. Эльфы вовремя подмешали афродизиак Белле. Сложнее было подгадать с «дуэлью». Но и тут повезло. Руди не ошибся. Долохов не отказался ни от показательного поединка, ни от угощения. В котором тоже был афродизиак. Чтобы наверняка. Долохов обычно редко пил в гостях. К тому же про него ходили странные слухи — и застать врасплох нельзя, и зелья чует в еде и питье без артефактов. Но вот разгоряченный после «дуэли», да еще когда угощение так любезно предлагают... Даже если бы Долохов и заподозрил неладное, отказаться от анисовой не смог бы — этикет. А дальше зелья и взаимный интерес сделали свое дело. Руди же давно видел, как его невеста заглядывается на «этого загадочного русского». Черненькая девица, слишком похожая на Беллатрикс, зазывно улыбается Руди от стойки. Но его почему-то передергивает от отвращения. Не та. Похоже, уже ни одна женщина не будет «та». Ни одна, кроме Беллы. — С меня хватит на сегодня, — он залпом допивает коньяк, бросает на стол галлеон и аппарирует домой. И уже в родном особняке, оглядевшись и поняв, в какой именно комнате он оказался, Руди садится на край того самого стола и хохочет, и сам не знает, чего больше в этом хохоте — пьяного куража или горечи.