Гортензия

Спозаранку Криденс проснулся от того, как пёс настойчиво пытался вылизать ему лицо. — Фу, — пожаловался Криденс, ещё не вполне проснувшись. — У тебя из пасти несёт. Лапа великана упёрлась Криденсу в грудь, выбив из него воздух и придавив к дивану, как букашку. Ошалевший с перепугу Криденс стал отпихиваться, но пёс всё не сдавался и не сдавался, и, в конце концов, оба они брякнулись на пол. Дом спал. Криденс выпустил собаку в сад, подметив, что дождь давно закончился, а на чистом утреннем небе не было ни облачка. День обещал быть хорошим. Зевая, Криденс замёл улики: расставил ровно подушки на диване и вернул гостиной её первоначальный вид, ничем не выдающий его спонтанную ночёвку. А потом поднялся по лестнице и пошёл досыпать в свою комнату. В следующий раз он проснулся, как ни странно, снова из-за пса. Он так громко лаял в саду, что Криденс сквозь сон понял, что мистер Гриндевальд уже встал и вышел из дома. Подойдя к окну, Криденс открыл ставни и высунулся наружу. Так и было: Геллерт бранился с собакой, замахиваясь на неё газетой. — Пошёл прочь! — грозно рявкнул на пса Геллерт, чем немного рассмешил Криденса. Мистер Гриндевальд всегда был таким собранным, так хорошо владел собой, никогда не опускался до того, чтобы выглядеть нелепо. Забавно, что ему никак не удавалось поладить с какой-то обыкновенной собакой. — Дурной пёс. Прочь, Гаист! Брови Криденса вскинулись в изумлении. Ему показалось, или мистер Гриндевальд назвал собаку Гаистом? Гаист прижал уши к голове и, злобно зыркнув на волшебника, поплёлся догрызать ветки сирени. Геллерт смотрел за тем, как тот укладывается спать в теньке кустарника, а затем поднял голову и взглянул в окна особняка. В одном из них он наткнулся на фигурку Криденса и, казалось, не слишком обрадовался его пробуждению. — Доброе утро, Криденс, — поздоровался он, и Криденс махнул ему рукой в ответ. — Шпионишь за мной? — Меня лай разбудил, — объяснил Криденс, чуть смутившись. Не было у него в планах никакого шпионажа. — Вы сказали, собаку зовут Гаист? При упоминании собаки Геллерт вновь посмотрел на сирень, и Криденс не смог разглядеть его лица. Криденс упёрся локтями в подоконник, даже чуть-чуть перекинулся через него, но со второго этажа было ничего толком не разглядеть. — Это немецкое слово, — ответил Геллерт. — Переводится, как «призрак». — Я думал, вы не знаете его имени. Геллерт пожал плечами. — Ну, — сказал он, — ты же сам сказал, что собаку нужно как-то называть. Да, Криденс так сказал. Но ему показалось, что в тот момент Геллерт его идею не поддержал. — Ну да, — согласился Криденс как-то глупо. — Понятно. — Не согласен с моим выбором? Криденс смутился сильнее. — Это ваша собака, — ответил он примирительно. — И вы вправе называть её, как хотите. К тому же, Гаист — очень даже неплохое имя. — Но ты бы выбрал иное? Криденс склонил голову. Чёрная копна волос упала на левую сторону, губы тронула мечтательная улыбка. — Если честно, — признался он, — мне всегда хотелось назвать собаку Бискитом. Только, пожалуйста, не смейтесь надо мной. Геллерт вскинул на него разноцветные глаза. — Бискитом? — Глупо, да? — Улыбка Криденса стала шире, и он подпёр голову рукой. — Когда я был ребёнком, по соседству с нами жил мальчик с родителями, и у них была породистая собака, такая, знаете, с длинными ушами до самой земли. Я думал, что вырасту и заведу себе собаку, и назову её Бискитом. Ну, вы понимаете, как печенье. — Ту собаку так звали? Криденс нахмурился, вспоминая. — Нет, кажется, её звали Джеком, — сказал он в конце концов. — Или Джаспер… Не то чтобы мы были большими друзьями. Он меня задирал, потому что я плохо играл в мяч. — Тогда почему? — Ну, не знаю… Не у всех же есть природная предрасположенность к спорту. Геллерт мотнул головой, как-то резко, почти невротично. — Нет, — перебил он. — Почему ты хотел назвать так свою собаку? Криденс удивился. — А разве для этого нужны какие-то особенные причины? Геллерт не отвечал, и Криденс только сейчас понял, что что-то с ним было не так. Разговор о собаке почему-то сильно его взволновал. Криденс не понимал, почему он так зацепился за эту кличку. Ему это не казалось настолько важным: он рассказал просто, чтобы поддержать диалог, и потому что у него было настроение поговорить. Если так подумать, странно, что мистер Гриндевальд вообще стал его слушать. Вряд ли в мире существовала тема, которая интересовала его меньше пустых разговоров о детстве — тем более, не-магическом. — Мне просто понравилось слово. Наверное, услышал где-нибудь, — проговорил Криденс растерянно. Геллерт ничего не говорил, задумчиво рассматривал поникшие после дождя гроздья сирени. Криденс позвал его. — Сэр? Но и тут ответа не последовало, и Криденсу стало неловко. — Не принимайте мои слова так серьёзно, сэр. Я ляпнул, не подумав, — сказал он, пытаясь, будто слепой, нащупать причину смятения Геллерта. — Не нужно называть собаку Бискитом. Это имя ему совсем не подходит. И мне очень нравится имя Гаист. Буду теперь называть его так. Криденс собирался пролепетать ещё какую-то ерунду, но Геллерт наконец отмер и взглянул на него. Секунду он глядел на него, будто не узнавая, с тем же странным выражением, завладевшим им при виде цветов гортензии, а ещё через секунду стал тем Геллертом Гриндевальдом, которого Криденс знал. — Забудь, — отозвался он, и Криденс решил, что всё это ему привиделось. — Спускайся вниз, мне нужно поговорить с тобой. Криденс счёл за благо послушаться и, закрыв окно, быстро переоделся к завтраку. Когда он спустился в столовую, Геллерт с Абернати огорошили его новостью о запланированном на субботу званом ужине. Геллерт собирался пригласить в особняк некоторых аколитов, пребывающих сейчас в Австрии, и Абернати озаботился выбором блюд, который необходимо было в скорейшем времени передать Отто. Криденс был, мягко говоря, удивлён. Когда мистер Гриндевальд спрашивал его о том, взял ли он с собой костюм, Криденс предположил, что официальная одежда могла понадобиться ему для похорон. Но с похоронами всё было улажено. Похороны тёти Гортензии уже состоялись вчера. Честно говоря, Криденс не очень расстроился из-за того, что проспал всё вчерашнее утро и не попал на них. В конце концов, он никогда раньше не был на похоронах, и у него не было никакого желания на них присутствовать. Похороны рисовались ему грустным мероприятием с плачущими родственниками и молитвами священника. В общем, не что-то такое, в чём бы ему хотелось участвовать. За завтраком был составлен список блюд, и выяснилось, что продуктов в кладовой не хватит для гостей. Нужно было сходить в деревню и купить кое-что по списку, чтобы приготовить пирог, а ещё свежее мясо и фрукты. Криденс вызвался сделать это: ему давно хотелось погулять и посмотреть, как тут всё устроено. Геллерт, к его удивлению, не стал возражать, и составил для него список уже на английском языке, а так же отсчитал приблизительную (с излишком) сумму денег. Абернати вызвался проводить его, но Криденс запротестовал. — Я уже не маленький, — напомнил он. — Не нужно меня опекать. Абернати парировал это тем, что в незнакомой деревне, да ещё и в чужой стране, легко потеряться, но Криденс не был намерен уступать. — Это совсем рядом, — настаивал он. — Слушайте, ну как-то же я выжил в Париже без вашей помощи. С какой-нибудь деревней я уж, наверное, справлюсь, если вы конечно не задумали меня убить и не собираетесь послать за мной в погоню охотников за головами. Геллерт издал смешок, кончив с деньгами. — Ничего подобного у меня и в мыслях не было, — заверил Абернати, не сумев скрыть оттенка язвительности, и вздёрнул нос. — Если тебе так угодно слоняться по деревне одному, то воля твоя. Только постарайся, пожалуйста, ничего не перепутать. Криденс пообещал, что приложит для того все усилия. За кого Абернати вообще его принимал? Уж что-что, а ходить по магазинам он умел, в этом не было ничего сверхъестественного. Просто говоришь, что тебе нужно, и даёшь деньги. Кстати, деньги. Криденс знал, как выглядят магические деньги, и деньги, которые дал ему мистер Гриндевальд, выглядели не так. Как оказалось, часть ингредиентов, вроде мяса и яиц, продавалась в не-магической деревне. Волшебники их не производили и традиционно закупали их у не-магов, так что Геллерт снабдил его шиллингами. Криденс потупился, складывая деньги в карман. Вот, значит, как. Волшебники были, несомненно, великими и в сто крат превосходили не-магов в своём развитии, но мясо для ужина всё равно покупали у простых работяг по соседству. Гаист никак не хотел отпускать его, и Криденсу пришлось пойти на хитрость, отломив от дерева веточку и кинув псу поиграть. Когда он побежал в кусты, чтобы принести игрушку обратно, Криденс уже аппарировал в гущу деревенских домиков. Гаисту оставалось только в растерянности сесть на задницу и заскулить от невыносимого чувства потери, а, проскулив и поняв, что никто его не слушает, он тут же вскочил на лапы и, как ни в чём не бывало, погнался за белкой. Ухватившись за ствол какого-то дерева, Криденс на негнущихся ногах старался сохранить баланс. В самостоятельной аппарации опыта у него было немного, и его почти всегда мутило. Кое-как выпрямившись, он решил вскарабкаться по холму, вверх по водопаду, пешком. Прогуляться по деревне с её милыми домиками и старомодными садиками, совсем не похожими на восхитительную оранжерею Гриндевальдов, он мог и на обратном пути: необходимо было купить бутылку смородинового рома в лавке господина Бернштейна. Качество не-магических напитков, по мнению Геллерта, сильно уступало своим магическим конкурентам, а потому покупать ром нужно было именно у него. Двигаясь быстрым шагом, Криденс уверенно взобрался наверх, к пещере, ведущей в не-магическую деревню, и нырнул в барьер. В не-магическом Бадгастайне было по-прежнему слякотно. Подняв воротничок, чтобы не дуло в шею, Криденс ловко спустился по камням вниз. На торговой площади было довольно много народа, и он легко, ориентируясь по витринам, нашёл нужные лавки. Тайком складывая продукты в зачарованный мешочек, Криденс совсем не чувствовал тяжести. Большинство торговцев говорили на английском не идеально, но вполне приемлемо, были приветливы и вежливы, а, если уж и возникали какие-то трудности, Криденс тыкал пальцем в написанный на немецком список — он прихватил его с собой как раз на такой случай. Беспородный щенок грыз кости на пороге мясной лавки. Немолодой мужчина в жилете из твида и в широкополой шляпе, надвинутой на самые брови, курил рядом с ним трубку. Входя, Криденс поздоровался с ним, и мужчина поднял в знак приветствия шляпу. Оставалось закупиться мясом и яйцами: хозяйка, полная дама по фамилии Фишер, что совсем не сочеталось с родом её деятельности, слабо понимала по-английски и вызвала своего мужа на помощь. — Всё на порожке прохлаждается, — объяснила она с любящей улыбкой и сильным акцентом. — Очень собак любит. Криденс понимающе улыбнулся. Курящий мужчина, господин Фишер, пришёл на её зов и встал за прилавком. Он отвесил Криденсу столько мяса, сколько было нужно, и забеспокоился, не тяжело ли будет молодому человеку нести всё это до дома. — Я живу совсем недалеко, — объяснил Криденс смущённо. — А! — Мужчина издал понимающий возглас. Затем стал сортировать для Криденса яйца. — Ты очень вовремя, — сказал он одобрительно. — Все хорошие уже разобрали. Осталось чуть-чуть. Все пекут пироги. Очень хорошие яйца! Криденс улыбнулся. Мужчина говорил отрывистыми, простыми фразами, почти как его жена — но без той стеснительности, что была присуща его супруге. Криденс осмотрелся вокруг. В лавке было очень чисто, и сами хозяева выглядели крайне опрятно. Обычно Криденсу становилось неуютно в местах, где было много мяса и крови, но чета Фишеров каким-то дивным образом сумела придать некоторый семейный уют даже подобному месту. На одной из стен, там, где не было туш, висели фотографии и репродукции каких-то недорогих гравюр, изображавших сцены лошадиных скачек. — Очень хорошие яйца! — повторил мистер Фишер, вручая Криденсу лоточек. — Последние! Выйдя из-за прилавка, за которым стояла вместе с мужем, миссис Фишер отошла, чтобы налить ему бутылочку молока. По пути она захватила с собой неприметного вида вазочку, чтобы обновить в ней воду. Криденс засмотрелся на фотографии. Взгляд его скользнул ниже, на полку со счетовыми книжками, и ещё ниже — на небольшое зеркальце, в котором отражалась комната. В нём он увидел себя — с длинными, ниже груди, волосами цвета золота. Он дёрнулся с глупым, удивлённым возгласом. Раздался звон битого стекла. Миссис Фишер ахнула и огорчённо всплеснула руками. Криденс посмотрел себе под ноги. Осколки и пролитое молоко. Криденс закричал, а миссис Фишер, испугавшись его крика, разбила вазу и разлила молоко, которое несла. — Ох! — Криденс вздохнул, как-то заторможено осознавая масштаб неприятности. — Простите! Пожалуйста, простите, я не хотел! Я просто… Криденс повернулся к зеркалу. Присмотревшись, он различил на нём блик от жестяного подноса, стоящего на прилавке. Луч солнца из окна падал на него и, отражаясь, накладывал на зеркало золотистый оттенок. Да, конечно. Дело было именно в этом. Да? Не в призраках или чём-то подобном. Не мог же он своим отсутствием на похоронах оскорбить тётю Гортензию — она ведь, в конечном счёте, уже умерла, и ей было уже всё равно… — Мне показалось… — Криденс даже не знал, что сказать. Он стоял, как громом поражённый. — Извините. Мне просто причудилось. Но миссис и мистер Фишер на него не злились. Женщина, перепугавшаяся за него больше, чем за себя, зачем-то стала вытирать ему фартучком руки. — Не поранился? — спрашивала она и, не дожидаясь от растерянного Криденса ответа, продолжала встревоженно допытываться. — Не поранился? Осколки, осколки. Наконец, Криденс понял, чего от него хотят. — Нет, нет, — заверил он, чувствуя себя ужасно неловко. — Всё хорошо! Пожалуйста, простите! — Я просто старая дурёха, — улыбнулась миссис Фишер, заботливо, почти по-матерински проверяя Криденса на наличие хотя бы малейшей царапинки. Криденс не знал, что бы она стала делать, если бы всё же обнаружила на нём рану, но выглядела женщина так решительно, будто готова была вот-вот увести его в лазарет. — Это всего лишь старая вазочка. Ерундистика. Сейчас принесу тебе новую бутылочку молока! — Очень хорошее молоко! — уверил мистер Фишер. — Очень! Миссис Фишер выполнила свою угрозу и не взяла с Криденса ни одного дополнительного шиллинга. Лицо Криденса горело, превратившись в насыщенно-красный томат. — Мне очень жаль, — повторил он в тысячный раз, надеясь, что они поверят в искренность его раскаяния. — Это из-за меня вы разбили вазу! Я такой идиот, подумал, что кого-то увидел. — Кошечку? — Кошечку? — Кошечка пробегала мимо, — хитро улыбнулась миссис Фишер, будто делилась с Криденсом каким-то секретом, — и смахнула хвостиком вазу. Правду я говорю, Итан? — Точно, точно, — подтвердил мистер Фишер. Криденс виновато опустил голову. Ему было стыдно за мысли, которые он, впервые прибыв в Бадгастайн несколько дней назад, высокомерно лелеял в сторону не-магов. Ни мистер Фишер, ни его супруга не могли собрать вазу из осколков, превратить её в хрусталь или торт. Разбитая ваза для них навсегда оставалась всего лишь разбитой вазой — ни больше, ни меньше. Но несмотря на это, они улыбались и шутили, поддерживая Криденса, а миссис Фишер, видя, что он стоит, как в воду опущенный, даже назвала его «красавчиком», чтобы подбодрить, и поинтересовалась наличием у него невесты. Будь она на тридцать лет моложе, сказала она, и не будь рядом мистера Фишера, она бы с ума сходила по его чёрным кучеряшкам. По мнению Криденса, миссис Фишер говорила на английском вполне сносно: возможно, ей просто хотелось похвастаться перед иностранным покупателем своим образованным мужем. Милые и добрые люди, они и жизнь воспринимали очень по-доброму. А Криденс ещё совсем недавно думал о них плохо, считал, что способность колдовать делала его лучше. Единственное, в чём он пока их превосходил, это в своей способности наживать неприятности. Внезапно он почувствовал себя подавленным. Распрощавшись с семьёй Фишеров, он прошёл вдоль водопада и вернулся в магическую деревню. Ему хотелось поскорее покончить с покупками и вернуться домой. Так что он быстро, нигде не задерживаясь, добрался до лавки господина Бернштейна. Внутри образовалась очередь, и Криденсу пришлось немного подождать. Но пара дам, покупавших сливочное пиво для своих внуков, вскоре разошлись, и в помещении остались только он да господин Бернштейн, да ещё какой-то старик с тростью, придирчиво вчитывающийся в этикетку на бутылке эльфийского вина. Криденс попросил смородинового рома, и господин Бернштейн, к счастью, ответил ему почти на чистом английском. Это был глубоко пожилой, довольно угрюмый и неприветливый, полностью седой человек, на контрасте с парой Фишеров показавшийся Криденсу настоящим снобом. Он достал для Криденса бутылку смородинового рома, а потом, почуяв, что перед ним лёгкая добыча, стал настойчиво впаривать ему вдобавок земляничный ром: он был совсем чуточку дороже, но зато обладал уникальным, сладким, но не приторным вкусом. Старик, выбирающий вино, внимательно смотрел на них из своего угла. Его лицо казалось Криденсу смутно знакомым, но он никак не мог припомнить, где бы мог пересечься с ним раньше. Господин Бернштейн рекламировал земляничный ром, будто чудесный нектар, напиток богов, и Криденс, абсолютно ничего не смыслящий в алкоголе, смешался. — Эм, — промямлил он неуверенно. — Мистер Гриндевальд сказал «смородиновый». При упоминании мистера Гриндевальда лицо лавочника будто прояснилось, посветлело. — Герр Гриндевальд твой мастер? — догадался он. Голос его стал мягче, услужливее. — Ты ребёнок Гриндевальдов? Криденс моргнул. — Я его племянник, — соврал он первое, что пришло в голову. Сам не зная, зачем. Почему-то ему вдруг стало интересно, куда мог привести его этот разговор. — Конечно-конечно, — кивнул господин Бернштейн, будто коря себя за то, что не распознал в нём наследника раньше. Видимо, фамилия Гриндевальдов имела здесь определённую репутацию. — Как твоему дядя понравился херес? — Херес? — не понял Криденс. Мистер Бернштейн склонил голову и даже улыбнулся, совсем не раздражённый его нерасторопностью. — Херес, который я продал ему на прошлой неделе, — терпеливо объяснил он. — Он долго сомневался в выборе, и я подсказал ему хороший, на мой взгляд, лучший сорт. Уверен, твой дядюшка остался доволен. Криденс снова моргнул. На прошлой неделе? Этого не могло быть. Тут была какая-то ошибка, но спорить с мистером Бернштейном он не решался. Что он мог сказать? Всё это ставило его в какое-то неудобное положение. — О, — отозвался Криденс спустя паузу, стараясь ничем не выдать своего замешательства, — дядя был просто в восторге. Спасибо, мистер Бернштейн. Мистер Бернштейн горделиво, как павлин, выпятил грудь. Он упаковал для Криденса бутылку лучшего смородинового рома, и Криденс рассчитался с ним теми немногими волшебными деньгами, что ему дал мистер Гриндевальд. Множество мыслей, запутанных, как клубок, крутились у него в голове. Наверное, думал он, мистер Бернштейн что-то перепутал, или хотел покрасоваться перед Криденсом продажей, которую сделал когда-то давно перед другим членом семьи Гриндевальд. В конце концов, он был уже так стар. Сколько ему было? На вид лет восемьдесят, не меньше. В таком возрасте лица и имена сливаются воедино. Погружённый в свои мысли, Криденс вышел из лавки и не заметил, что старик, так и не купивший эльфийское вино, вышел вслед за ним. Только когда трость старика вдруг ни с того ни с сего ткнулась Криденсу в ногу, он отпрянул и в изумлении уставился на старого волшебника. — Что вы делаете? — Никакой ты не Гриндевальд, — сказал он хриплым, злобным голосом. — У Геллерта не было ни братьев, ни сестёр. Один такой родился. Откуда бы там взяться племяннику? Криденс сжал губы. Он не знал, что возразить, и возразить было нечего. Да и зачем? С чего бы ему вообще отчитываться перед каким-то склочным стариком? Он открыл рот, чтобы попросить старика не тыкать в него тростью, но тот его опередил. — Живёте на всём готовеньком, да пьянствуете! — воскликнул он и ткнул тростью в бутылку смородинового рома, которую Криденс продолжал крепко прижимать к груди. — Решили закатить хорошенькую вечеринку! Что же, есть повод отпраздновать. Какая наглость! Какая неслыханная гнусность! Притащил в фамильный дом чёрти кого, а сам даже не показал свою бледную рожу на похоронах. Бледную рожу? Это он что, про мистера Гриндевальда? — Мы со старым Нильсом сегодня всё утро отстояли над могилкой бедной Гортензии, а племянничку хоть бы хны! — возмущался старик, всё повышая и повышая голос. — Где такое видано, люди добрые! Чтобы родная семья не явилась на похороны! — Похороны были вчера, — отважился возразить Криденс. — Какая чушь! Какая околесица! — восклицал старик, брызжа на него слюной. — Сегодня утром, или не быть мне Клаусом Вульфом! Кровь бросилась Криденсу в голову. Мистер Гриндевальд его обманул? Он не ходил на похороны. Если бы он пошёл на них сегодняшним утром, Криденса бы разбудил лай Гаиста. Неужели он в самом деле решил пропустить похороны собственной тётушки? Да, между ними, кажется, не было уж сколько-нибудь тёплых отношений, и всё же то, что мистер Гриндевальд даже не присутствовал на её похоронах, было как-то необычно, да? Как-то грубо. Других-то родственников у них не осталось. Была какая-то двоюродная бабушка, жившая в Британии, но общение их давно прервалось, и приезжать она была не намерена. — А я знаю, кто ты такой! — не прекращал напирать мистер Вульф. Будто всамделишный голодный волк, он сделал к Криденсу шаг и лязгнул челюстью. Всё это приводило его в бешенство. — Мальчишка Бэрбоун! Я твоё лицо сразу узнал, в газетах про тебя так много писали. Криденс отступил, но мистер Вульф не собирался оставлять его в покое. Неожиданно Криденс узнал его: это был тот самый старик, которому Криденс хотел помахать из окна в день своего приезда. — Вы с Геллертом одного поля ягоды, — рявкнул мистер Вульф. — Убить собственную мать! Какая подлость! Какая безнравственная преступность! Баба конечно была не-магом, но даже звери со своими так не расправляются! Тут мистер Вульф задел его за живое, и Криденс вскипел. — Вы о ней ничего не знаете! — прикрикнул он. — И обо мне ничего не знаете! Хватит мне грубить! — Всё мне о тебе прекрасно известно! — Мистер Вульф вдарил тростью по земле между ними. — О вас обоих! Убийцы, которых не останавливают даже родственные узы! Волна унижения, похожее на ведро помоев, окатила Криденса с ног до головы. Криденс больше не мог это выносить. Развернувшись, он почти бегом бросился к особняку. — Дом, в котором живут убийцы! — кричал мистер Вульф ему вслед. — Убийцы! Не помня себя, Криденс влетел на участок и едва не сбил с ног какого-то мужчину в очках. Он как раз выходил из-за сирени, когда Криденс во всю прыть бежал на веранду. Окинув Криденса изумлённым взглядом, он ничего не сказал — только приподнял перед Криденсом на прощанье шляпу и пошёл дальше по своим делам. Криденс не стал пытаться его остановить. Ему было безразлично, кем он был. Его горло жгло после бега, лёгкие распирали грудную клетку. Голоса Абернати и мистера Гриндевальда доносились со стороны беседки, и Криденс буквально ворвался в неё. Разгорячённый, взлохмаченный и сбивчиво дышащий, он одним своим видом заставил Абернати обеспокоенно подняться на ноги. — Что случилось, Криденс? К чести Абернати, злорадства в его голосе не было. А вот с лица Геллерта отказывалась спадать лёгкая улыбка: он был расслаблен и пребывал в отличном настроении, и даже бескультурное поведение Криденса, прервавшего их с Абернати чаепитие, не могло омрачить его день. Криденс бросил мешок с продуктами прямо на столик, возле чайника. — Вы мне солгали! — обвинил он. — Похороны были сегодня! Ни одна мышца не дёрнулась на лице Геллерта. Он пожал плечами. — И что с того? — И что с того? — переспросил Криденс неверяще. Он ждал каких-нибудь оправданий, но мистер Гриндевальд даже отпираться не стал. — Это ваша тётя! На самом деле, его это даже не сильно возмущало. По-хорошему, то, ходил мистер Гриндевальд на похороны или нет, было делом исключительно мистера Гриндевальда и никак его не касалось. Но после всего, что наговорил ему старик Вульф, Криденсу необходимо было выпустить пар. Скромно потупившись, Абернати с преувеличенным интересом заглянул в мешок. — Двоюродная тётя, — напомнил Геллерт. Он сделал жест рукой, и Абернати вышел с беседки. Пакет с продуктами он унёс с собой в дом, и Геллерт с Криденсом остались наедине. — Настолько обеспокоен моими семейными делами? — Вы бы знали, что мне пришлось выслушать! — Криденс нервно заметался по беседке. Он ненавидел всякую ложь, хоть и сам часто прибегал к ней по мере необходимости. Люди, как можно понять, это очень противоречивые существа. — А что насчёт хереса? Геллерт выжидающе склонил голову, без слов требуя большей конкретики. — Мистер Бернштейн интересовался, как вам понравился херес. Тут лицо Геллерта наконец претерпело небольшие изменения. Он уже не улыбался так откровенно, и, откинувшись на спинку стула, на котором сидел, сложил руки перед собой. — В сущности, Криденс, тебя это совсем не касается. Криденс оторопел. Значит, он не ошибся. Попал в цель. Получается, в тот раз, когда мистер Гриндевальд задержался в своей поездке… — Зачем было обманывать меня? Да ещё и из-за такой мелочи, из-за такого пустяка. Геллерт обладал таким даром убеждения, что Криденс бы поверил, что чёрное — это белое, если бы тот ему сказал. Сложную и глубоко продуманную ложь, существующую для того, чтобы добиться каких-то целей или разыграть какой-то гамбит, было гораздо проще оправдать и понять, чем такую глупость, как ложь о визите к умирающей тётушке. Мистер Гриндевальд что, боялся выглядеть сентиментально? Это была бессмыслица. — Мне стало известно о том, что мадам Гриндевальд серьёзно больна, и я приехал, чтобы навестить её, — проговорил Геллерт совершенно спокойным, почти безучастным тоном. — Я купил херес, чтобы преподнести ей подарок. При виде меня она разозлилась, мы слегка повздорили, и она отказалась пускать меня на порог. Я переночевал в гостинице и вернулся в Нурменгард поездом следующего дня. Ты удовлетворён, Криденс? Если собираешься подозревать меня в чём-либо, то пойди в гостиницу и попроси у них подтверждения моим словам. Моё имя будет в списке прошлых постояльцев. Криденс долго смотрел на него, в отчаянии собираясь с мыслями. Он вновь чувствовал себя чудовищно подавленно, а Геллерт вновь сделал плавный жест рукой — на этот раз, приглашая Криденса присесть. Подойдя, Криденс рухнул на свободный стул, на котором сидел до этого Абернати. — Я не собираюсь подозревать вас, — серьёзно сказал он в конечном счёте. — Простите, это совсем не то, что я имел в виду. Но ваша ложь причиняет мне боль. Вы знаете об этом и всё равно продолжаете лгать мне. Геллерт прислонил палец к виску, массируя его круговым движением. — Все люди время от времени лгут друг другу, — сказал он с нотками лёгкой усталости. — И ты тоже, Криденс. Даже если ты не делаешь этого прямо сейчас, ты обязательно ещё солжёшь мне в будущем. Криденс покраснел и отвернулся к дому. — Откуда ты узнал про похороны? — поинтересовался Геллерт. — В деревне сказали. Геллерт кивнул, будто чуть-чуть удивлённый допущенной оплошности: не стоило отпускать Криденса одного, нужно было настоять на сопровождении Абернати. Он позволил себе беспечность, которой обыкновенно не отличался. Но что уж теперь об этом говорить. — Есть что-то ещё, что тебя беспокоит? Криденс слегка повёл головой. Нет. Нет, разве что… — Мистер Вульф столкнулся со мной возле лавки и наговорил мне всякого, — ответил он расплывчато. — Про то, кто я такой, и про вас тоже. Меня это сильно задело. — Мистер Вульф меня терпеть не может, — сказал Геллерт так, будто это всё объясняло. — И никогда не любил. Старик родился, когда этой страной ещё правили Габсбурги. У него не всё в порядке с умом. Не слушай его, Криденс, и не думай об этом. Что именно он тебе сказал? «Убийцы! — звучало в голове Криденса. — Убийцы, убийцы!» В каком-то смысле, это не было ложью. Мистер Гриндевальд совершал преступления, а Криденс действительно был повинен в смерти своей приёмной матери. Это были, можно сказать, голые факты. И всё же что-то его смущало, не давало ему покоя. Что-то здесь было не так — и в самих словах мистера Вульфа, и в том, как он их произносил. Наверное, он и вправду был душевнобольным. — Что мы с вами… — Криденс запнулся. Нет, он не хотел произносить это вслух. — Впрочем, ерунда. Геллерт смотрел на него ещё какое-то время, а Криденс смотрел в сторону, наблюдая за Отто, выкорчёвывающим сорняки из-под кустов сирени. Гаист носился вокруг него, превышая габариты домового эльфа в два, а то и в три раза. Оба они выглядели вполне органично вместе. Наверное, они провели в этом особняке долгие-долгие годы, прислуживая одинокой хозяйке и развлекая её своими проделками. — Кто это был? — спросил Криденс, когда Геллерт, допив чай, собрался уходить. — Мужчина в очках, с которым вы пили чай. — Доктор Лист, — ответил Геллерт. — Пришёл засвидетельствовать мне своё почтение. Жаль, что ты не застал его раньше. Будь ты здесь, мой мальчик, я бы с удовольствием представил тебя ему. Если, конечно, не отослал Криденса в деревню специально для того, чтобы поговорить с доктором вне его присутствия. — Вот как, — отозвался Криденс. — Ясно. И всё же странно, подумал он, что мистер Вульф назвал убийцами их обоих.