***
Если тебе куда-нибудь надо, ты обязательно туда придешь. Леона не обращает внимания, на смену обстановки, на людей, снующих туда-сюда – они не обращают на него внимания в ответ, пока его уши и хвост надежно спрятаны в плаще и капюшоне, ему все еще слишком шумно и суматошно от всего вокруг: от носящихся детей, от переговаривающихся людей, от шума площади, от запахов – а еще ему жарко. Все это продолжается, пока здания перестают выглядеть так, как следует выглядеть домам – все дальше от дворца жизнь затихает, людей становится меньше, и взгляды становятся острей. Леоне тут – в трущобах – будто легче дышать, когда редкое внимание вызвано не интересом и праздным любопытством, а реальными опасениями и оценкой. Взгляды на Слоновьем Кладбище всегда предупреждающие – потому что гиены не размениваются на пустые угрозы. В голове всплывает чужой взгляд – стальное воспоминание о дождливом небе в засуху – и улыбка, от которой несет одуванчиками, стиральным порошком и пылью. Смех маленькой гиены, который отражается от стен его комнаты, недовольный голос и лицо, но смешливые искорки в глазах, хитрые усмешки, острые оскалы. Преданный. Им однажды. Ему навсегда. В него влетает мелкая тощая туша в поношенной, но относительно чистой одежде. Леона ловит щенка за шкирку, отмечая, что скорее всего у него уже утащили кошелек. У щенка волосы темные, но они светлеют ближе к середине, будто выгоревшие на солнце, и уши – гиениьи разумеется – шевелятся презабавно. Девчушка смотрит возмущенными темными глазами, дерзко хмуря брови и поджимая губы. Леона смешливо скалит клыки. -Мне нужен Рагги. Если покажешь где он – можешь оставить себе все, что стащила. – она тихонько рычит и хмурится, когда понимает, что ее раскрыли раньше, чем она успела сбежать, так еще и блефовать бы не вышло. -Зачем он тебе? – возмущенно хрипит она, все еще пытаясь вырваться из чужих лап, но только ухудшает свет положение, натягивая ткань, и Леона издевается, ослабляя хватку на доли мгновения. -Я даю деньги, ты не задаешь вопросы. Понятно? Девчушка замирает, хмуро оглядывая его лицо, после чего угрюмо кивает. Вот только Леона уже три года знаком с одной хитрющей гиеной, поэтому сначала забирает кошелек обратно. -Эй, - кричит щенок, пытаясь отобрать кошелек, - Ты же обещал! Верни, обманщик! -Чтоб ты умотала? Нет, сначала ты показываешь где Рагги, потом я отдаю тебе кошелек. Сделка, малявка. Она еще раз рычит, ужасно возмущенная всей этой ситуацией, но разворачивается куда-то в сторону от главной трущобной улицы, ближе к костям. В том, как эта девочка босиком вышагивет среди песка, глины и сухой земли, второму принцу чудятся чужие шаги – тихие и плавные – едва слышный шорох ткани, приближающийся запах одуванчикового поля. Возможно он соскучился по одной гиене чуть больше, чем готов был когда-либо подумать. -Эй, - лениво зовет он, и округлое крупное ухо дергается, - тебя как зовут? Щенок не отвечает, легко шагая вперед, и Леона уже думает, что ему вряд ли ответят, когда она вдруг произносит: -Джазири.***
Дом Рагги выглядит не так ужасно, как Леона мог бы вообразить, основываясь на уже увиденном на Кладбище Слонов, но домик, пусть и маленький и разваливающийся, залатанный со всех сторон по несколько раз, уверенно стоит, даже не косится в сторону. Кингсколар находит чужую светлую макушку с двумя ушами почти сразу – в окружении еще двух щенков, развешивающим белье и скалящимся издевательски-светло. Внезапно второй принц понимает, что нуждается в нескольких секундах, чтоб прийти в себя, потому что Рагги – вот такой, домашний, маленький, щедрый на улыбки и оскалы – делает с его сердцем страшные вещи. -Эй, - аккуратно зовут его со стороны. Джазири неловко переминается с ноги на ногу и краснеет едва-едва, но достаточно, чтоб понять, что она смущена. – Не смей его обижать, иначе мы со старой ведьмой нарисуем тебе парочку новых шрамов. Она не звучит убедительно, но «старая ведьма»? Что ж весомо. Леона кивает. И отдает в руки щенка кошелек. -Хорошо. Не рассказывай ему, что я дал тебе денег, иначе он будет ворчать. Они кивают друг другу, и Джазири скрывается за одним из домиков. Другие щенки и Рагги поворачивают на Леону голову – любопытные и удивленные, Рагги даже роняет корзину, к счастью уже пустую, иначе это была бы ужаснейшая промывка мозгов, если бы постиранное белье испачкалось. Это очень смешная реакция, а еще безумно милая, и второй принц улыбается, чувствуя себя почти счастливым, от одного только взгляда на лицо мальчика, который ему, судя по всему, очень нравится. -Леона-сан? Ты как тут? Что-то случилось? Эй! – Рагги суетливо оказывается рядом, беспокойный и шумный – очаровательный и заботящийся, едва не хватает его под руки, но останавливает себя прежде, чем сам осознает что хотел сделать – Леона давит в себе глухое разочарование и хватает чужую макушку ладонью. -Тише. Шумишь. Сбежал, они мне надоели. – лев зевает, прикрывая глаза и кладет ладонь на макушку другому парню. Волосы Рагги ни разу не мягкие, но и не жесткие, такие, какими должны быть волосы человека, живущего в постоянном иссушающим жаром, без королевского ухода и прочей ерунды. Но Леона все равно не может отказаться от возможности коснуться их, задеть край округлого чувствительного уха. Гиена надувает губы, пялит глаза в пол – милый, ласковый и чудесный, и Леона, впервые за то время, что находится дома чувствует себя живым – теплый ком сворачивается в грудине мурчащей кошкой. Рагги стоически выдерживает тяжесть чужой ладони, хотя его уши подрагивают, и бледные щеки розовеют, до тех пор, пока со стороны детей не слышатся типичные детские звуки отвращения. -Старший братец Рагги ведет себя, как невеста! -Точно-точно! Тили-тили тесто, жених и невеста! Крики детей заставляют гиену возмущенно закудахтать, и Леона иронично-восторженно наблюдает, как его младший отчитывает детей, хотя его щеки красные. Волшебный. У второго принца от улыбки болят щеки. В какой-то момент он не выдерживает и смеется – громко, под стать месту, и людям, и маленькая гиена замирает, позабыв о детях, повисших на его шее. Щенки тоже замирают, и глаза у них сверкают. -Вааа, жених старшего братца такой красавчик! – восторженно шепчет один, тот что повыше, и другой – мельче, с округлым лицом - с широко раскрытыми глазами кивает. -Эй, ну сколько вам говорить. Не жених он мне! – его голос совершенно разочарованный и преданный, но ухмылка – хитрющая – так обставляют целый свет – наползает на бледное лицо, и два скола хмурого неба в отражениях полноводных рек сощуриваются, - Но что есть, то есть, наш Леона-сан красавчик, каких поискать! Дети восторженно смеются, Леона хмурится – больше для вида, наверное, потому что Рагги не врет, конечно, но больше в шутку это говорит. В конце концов гиена подбирает корзину, хватает принца под локоть и тащит в дом. Не то, чтобы лев ему сопротивлялся.***
Шензи Буччи – крепкая, сухая старуха из тех, чья молодость прошла в гражданских войнах, бедности и выживании. В молодости она была почти такой же, – грубой и громкой, с угрожающими оскалами встречающей копья и мечи, злой и веселой – только смерть единственной дочери сделала ее отчаяннее, а забота о внуке – мягче. Это проглядывало в уверенных, но ласковых поглаживаний сухих рук светлой головы, в сладком запахе, окружающем ее. Шензи Буччи любила внука отчаянно безусловно – так как его не успела при жизни полюбить мать, как она сама не успела долюбить ее – и в этом крылась та невероятная любовь, которую Рагги пронес сквозь года, даже если он вырос в трущобах, среди пренебрежительных взглядов и злых языков. И сейчас старая гиена смотрела на Леону Кингсколара, которого ее внук притащил в их дом, прижимая уши, кривя губы в улыбке, больше похожей на предупреждающий оскал. -Баб, это второй принц Леона Кингсколар. Леона-сан, это моя бабушка Шензи. – Рагги улыбается, но всем в комнате ясно, что он нервничает. Леона тоже нервничает вообще-то, просто это явно не то, о чем он намерен как-либо сообщить. Старая ведьма – наконец-то лев понимает, о чем говорила Джазири – складывает руки на груди. Она невысокая, чуть ниже своего внука, но выглядит внушительнее многих стражниц дворца. Аргх, женщины в Закатной Саванне правда пугающие. -И что же Его Высочество забыл в нашем захолустье? – старческий голос сильный, немного скрипучий, но не услышать насмешку невозможно, несмотря, на действительно вежливый тон. Львиные уши дергаются. -Очень приятно, госпожа Буччи. Я к Рагги. Мы учимся вместе. – коротко докладывает принц, стараясь не рычать от раздражения. Он должен понравиться этой женщине, если хочет быть с Рагги. Шензи хмурится, кивает, достаточно благосклонно, чтобы можно было чуть-чуть расслабиться. Маленькая гиена за спиной у Леоны чуть слышно выдыхает. Впрочем, через секунду он подскакивает испуганный, когда женщина швыряет в принца тарелку. Тот ее ловит разумеется, на каких-то бешенных инстинктах, и женщина хмыкает. -Не совсем бесполезный, получается. Как же ты тогда не заметил, что у тебя кошелек увели? Рагги хмуро осматривает Леону, тот спокойно проходит внутрь, ставит тарелку на стол, и гадко улыбается. В купе с тем, что ему приходится чуть склонять голову, чтоб не цеплять ушами край потолка – выглядит нелепо. -Не увели. Я заплатил за работу, госпожа Шензи. Или у Вас проблемы с тем, что кто-то оплачивает чужую работу? – тон у принца веселый, и старая гиена тоже улыбается, перед тем, как приставить нож к чужой шее. Она все еще гораздо ниже самого льва, но это не мешает ей в это мгновение угрожать его жизни. -Бабушка! – голос Рагги оглушает их обоих, но ни один не морщится, оба кидают на него короткий взгляд, когда он пытается влезть. -Стой там и не лезь. – спокойно говорит принц, и Рагги, напуганный, беспокойный и нервный, слушается. Шензи только тонко улыбается и качает головой. Нож все еще опасно и твердо упирается лезвием в смуглую кожу, едва-едва натягивая. -Ты мне кое-что задолжал, твое высочество. Ты знаешь, как у нас относятся к предателям? -Предай их всех – останься верен себе. Гиена и лев серьезно смотрят друг другу в глаза несколько мгновений. -А семья? – жестко произносит она. -А семья – часть тебя самого. Предавать семью – предавать себя. Рагги в коридоре хмурит брови, сжимает кулаки и едва сдерживает себя от прыжка в гущу события. Напряжение можно резать ножом – тем самым, который сейчас прижимает к горлу Леоны Кингсколара – второго принца Закатной Саванны – Шензи Буччи. За такое не просто сажают в тюрьму. За такое казнят. Медленно, с позором, на глазах толпы. -Как я и сказала, принц, ты мне задолжал. Но в прошлом, я задолжала человеку, готовому умереть за тебя, поэтому, считай мы в расчете. Нож отступил, Леона склонил голову, а после взял руку старухи, которая еще не отпустила оружия, поднес концом к тому месту, где должно биться сердце. Старая женщина и молодой мужчина смотрели друг другу в глаза, пока она не опустила веки и не отняла сухой руки с мягкой улыбкой. -Какой ты все же бесцеремонный мальчишка, твое высочество. «Я принимаю твое обещание»***
Чай был ужасным. Во-первых, Леона вообще не любил чай, потому что трава, она и, если ее заварить – трава. Во-вторых, вероятность того, что чай в трущобах будет чем-то, что не солома, была выше вероятности быть обставленным фриками из Октавинеля. Но Леона продолжал вливать в себя эту жижу, пока Рагги и Шензи хлопотали по дому, периодически переговариваясь друг с другом и обращаясь к гостю. После второй кружки сока из соломы Кингсколар не выдержал. Вообще-то это было его главным талантом по жизни, – лентяйничать, пока другие упахивались, даже то, что он сейчас находился в доме семьи Буччи, а не во дворце, было одним из проявлений этого таланта – но почему-то именно в эту самую секунду его это убивало. Поэтому Леона вышел из дома, чтоб маячившие перед глазами деятельные гиены не сводили его с ума. -О, жених старшего брата! – детские вопли заполнили улицу, и ухмылка Леоны дернулась. Он с трудом воспринимал собственного племянника, хотя тот у него был в единственном экземпляре, а тут из было шесть-семь щенят разных видов. И все они чего-то от него хотели.***
Как такое случилось, что Леона сидел в окружении детей разных возрастов, объясняя им основы математики? Спорный вопрос, на самом деле, и Рагги не собирался его задавать. Но собирался тихонько хихикать, когда вопросы детей вызывали недоумение на чужом красивом лице, когда самодовольная улыбка Леоны становилась шире, стоило всем ребятам правильно решить задачки, начерканные палкой на земле. -А у него неплохо выходит, - Шензи встала рядом на крыльце, вытирая мокрые руки фартуком. -Он хороший лидер, - довольно протянул парень, весело поглядывая на старуху. Та в ответ фыркнула, и запустила руку в его волосы. -За другим ты бы не последовал, ты же мой внук! – женщина сказала это тихо, но Рагги услышал, ощущая, как нежность затапливает его сердце. Дети говорили о чем-то очень любопытном, Леона отвечал им, не изменяя своему ироничному и, в какой-то степени, злобному характеру, весело смеясь каждый раз, когда дети в чем-то ошибались, подначивая их продолжать стараться.***
-Эй, Леона-сан, - львиные уши дернулись, голова повернулась. Рагги стоял, прислонившись к стене. Его тонкие предплечья выглядывали из-под тонкой мешковатой футболки, ноги-спички торчали из черных шорт – ужасно бледный для человека, который столько времени проводит на солнце – болезненно красивый, как на вкус Леоны, который был или извращенцем, или влюбленным извращенцем. Гиена присела рядом, заглядывая в чужое лицо, скрывающееся в тени под капюшоном. Дерево – сухое, но все еще отбрасывающее тень – спрятало их двоих от шумных детей, соседей, которым нужна была помощь Рагги в каждой мелочи, Шензи, которой, впрочем, они и так пока не нужны были, потому что готовить она предпочла бы без их присутствия. Леона ткнулся лбом в чужое плечо, аккуратно, почти робко потираясь. -Давай сходим на фестиваль? Гиена захлопала глазами, уставившись на спокойное лицо принца. Тот не выглядел издевающимся или хотя бы веселым. Только смотрел бездумно куда-то в даль. Туда, куда обычно взгляды не достают. -Давай.***
Вернуться во дворец пришлось тем же вечером, когда дети на хвосте принесли новости об усилившихся патрулях стражниц на улицах. Дураку ясно было, что искали они сбежавшего принца, потому что Фарена был беспокойным дураком. А еще явно хотел спихнуть на Леону какую-то часть своей работы, и сейчас второй принц готов был согласиться на это. Дети махали ему руками, громко крича, чтоб жених старшего братца Рагги скорее возвращался, на что получали возмущенные причитания самого «старшего братца», а Леона с довольным лицом наблюдал за розовыми щеками, маленькой гиены. Ярко оранжевое небо отражалось на чужих волосах, делая их цвет будто теплее, уходящий свет касался бледной кожи. Горячий оранжевый выглядел на его руках свадебными рисунками, и Леона запретил себе думать об этом. -Через два дня. Приду за тобой пред началом фестиваля. Рагги рассмеялся, и скривил губы в ухмылке. -Ты такой настойчивый, Леона-сан. Я же могу подумать, что ты меня на свидание зовешь! – хихиканье гиены заполнило закат, но не было встречено возмущением или ответной шуткой. Лев положил ладонь на чужую макушку, слегка ероша пряди, и Буччи замер. -А ты не пойдешь, если правда на свидание зову? Принц ждал жестокой усмешки, веселого оскала, нервных попыток свести все в шутку, но Рагги опустил голову пряча лицо, из-за чего пришлось нагнуться, чтоб увидеть расширенные глаза и красное лицо. Чтоб услышать тихий, жалобный голос. «Не шути так. Пожалуйста, Леона-сан, не шути так.» В этот момент второй принц понял, каким великим счастьем было то, что он не шутил, что он желал этого человека себе, быть для этого человека желанным хотел, потому что, может, разбитое сердце маленькой гиены уничтожило бы его, может, сделало хаос громким и бескрайним – жара и засуха – голодные и дикие звери, которых когда-то выгнали, сожрали бы целую страну и не подавились бы. Гиены были слишком жадными, а Леона… Леона не мог не потворствовать жадности того, кого собирался забрать себе. -Через два дня. Я заберу тебя перед началом фестиваля, - львиная голова боднула гиенью, краснота с щек не ушла, но в глазах – небо пело о дождях, звери плясали, утопая в тумане – горело счастье, и улыбка – хитрый, добрый, нежный, злой, правильный оскал – кривила чужие губы.***
Фарена правда хотел скинуть на него проверку каких-то финансовых отчетов, просто стеснялся. Поэтому облегчения – и от того, что от бумажек избавился, и от того, что не пришлось уговаривать самого ленивого – самого гениального – члена этой семьи – в нем оказалось даже больше, чем усталости и желания спорить с условиями младшего брата. «Я помогу с бумагами. Ты дашь мне уйти на чертов фестиваль, без этого дерьма с охраной и усилением патрулей.» В итоге все стало в миллион раз хуже, чем до побега. Отчеты, казалось, не кончались. Имели абсолютно идиотскую форму составления, устаревшую еще до своего появления, а это было еще при их прадеде, да еще и составляли их, судя по всему, безрукие и безмозглые идиоты. Чека, с чего-то решивший, что кабинет оджитана – отличное место для игр, сидел с ним безвылазно, иногда превращаясь в неуправляемое исчадье ада. Рагги определенно стоило ценить то, как второй принц страдал. Рагги, кстати, тоже был проблемой – вернее неконтролируемые мыли о нем, которые в целом были проблемой Леоны исключительно, но это не мешало обвинять гиену, и запускать цикл мыслей о нем по новой. Тут Чека становился полезным, потому что его мяуканье так или иначе отвлекало, заглушало даже мысли. Леона закончил за пол дня, что фактически можно считать рекордом, при тех количествах работы и ее условиях. Второй принц поклялся, что, если Фарена не проведет гребанную реформу документарных форм – он устроит переворот, только чтобы избавиться от этого бюрократического кошмара. Фарена выглядел абсолютно сокрушенным, когда младший брат так ему и заявил за ужином, добавляя разгромные замечания о распределении средств, Наанда – такая же замученная, как и ее муж – нашла в себе силы самодовольно скривить губы и фыркнуть: а я говорила. Чека только склонил голову к плечу, пытаясь понять, о чем таком говорят эти странные взрослые. -И все же, Леона, с чего вдруг ты решил пойти на фестиваль? – вдруг протянула королева, выразительно стреляя золотыми глазами. Кингсколар всегда был согласен с мыслью, что Наанда была лучшей партией для его старшего брата, минимум потому, что этот придурок был поразительно наивен, и полным профаном в хитрости и политических интригах в самом начале. Если бы не эта умная и коварная женщина, Леона бы нашел сотни способов манипулировать братом и его властью – старые, пугающие планы и мысли, которые он давным-давно закопал вместе с жгучей завистью. Иначе говоря, второй принц уважал жену своего брата, но она вечно путала ему карты. Король тоже поднял глаза – янтарь в золоте, закатное солнце Саванны – такие же как у их отца. Фарена был его точной копией – рослый, массивный, с яркой копной густых волос, в которых отразился закат. Леона был не таким. Да он тоже был крупным, если сравнивать с большинством, но все знали, что он пошел в предыдущую королеву – Джелани отличалась от других львиц, она была меньше, ее волосы были темными, а глаза отливали лесной зеленью – она будто принадлежала другому миру – и поэтому ей приходилось быть мудрее и сильнее тех, кто считал, что она не достойна стать королевой. Леона хорошо ее помнит – холодную и строгую, величественную и непоколебимую с подданными – нежную и ласковую, любящую для них с Фареной – даже сейчас, спустя много лет после ее смерти. Иногда Наанда напоминает ее, но лишь мимолетно, возможно, потому что, она так сильно любит Чеку. Они оба смотрели на него, достаточно заинтересованные, чтобы начать пытать расспросами. И второй принц раздраженно вздохнул, наполняясь намереньем сбежать из обеденного зала. -Ваше Величество, мне кажется, что у Вас есть другие дела, помимо моих личных, разве нет? – вместо этого прорычал он, на что получил снисходительную улыбку королевы. Итак, он попался. -Я просто хочу понять, что такое случилось с моим милым младшим братом, если он решил не только сходить на праздник в город, но и даже согласился поработать для этого. – Наанда кладет локоть на стол и упирается ладонью в свою челюсть, весело улыбаясь, но Леона видит ее коварство, чувствует, как его оплетают со всех сторон. Он не любит, когда кто-то так настойчиво лезет в его личную жизнь, и она, черт возьми, прекрасно об этом знает. -Позвал на свидание гиену из трущоб. Хочешь с нами? Его тон по злому веселый, если бы он огрызался и выдумывал небылицы. Он нападает. Королева теряется на мгновение, пытаясь понять, что сейчас услышала. Чека весело смеется. Фарена тяжко вздыхает, утомленный их разговором, и Леона сбегает до того, как Наанда сделает выводы. -Как думаешь, правда на свидание пойдет? – уже в спальне, расчесывая светлый каштан волос, спросит королева своего мужа, на что получит многозначительное пожатие плечами. Это же Леона. Одной лишь Великой Семерке дано знать, что там в его гениальной голове делается.***
Рагги красивый. Звучит, конечно, странно, если речь о гиене из трущоб, где красота редко уживается, без разного рода проблем, но Леона уверен в своем мнении, как в единственно верном. По ряду причин. Во-первых, что ж, он был влюблен в эту самую гиену из трущоб, было бы странно, не считать его… очаровательным? Во-вторых, с объективной точки зрения, Рагги правда отличался красотой, необычной, диковатой, не изящной ни разу, но опасной – а опасность всегда прекрасна. Да, у него были обманчиво тонкие запястья и щиколотки, да, можно было разглядеть его ребра под тонкой кожей, но в каком-то смысле это говорило той силе, которая хранилась в его щуплом теле, которая позволяла с улыбкой смотреть в небо, с нахальством противостоять судьбе – иначе говоря, коварный, нежный, добрый, дикий – Рагги Буччи был прекрасен. А сейчас он стоял в какой-то праздничной одежде, с рисунками – мысль о свадебных ритуальных рисунках опять вгрызлась в разум Леоны, и, ох, он не был готов к ней – на лице и руках и хмурил смущенно брови. Шензи стояла неподалеку, улыбчивая и гордая – очевидно сама обрядила внука в самое красивое, что нашла и нарисовала все как нужно. И принц правда был ей благодарен, что-что, а Рагги, смущенного своим внешним видом увидишь нечасто. Но у Леоны немного коротит мозг, немного разрушаются мировые парадигмы, и он не может сказать почти ничего, кроме малоразличимого «а?». Шензи только вздыхает недовольно, толкает внука плечом вперед, за что получает жутко злой и смущенный взгляд, и, Великие Семеро, краска на его щеках желтая, и румянец выглядит смешно и мило. -Я же говорил, глупость, - бормочет гиена себе под нос, - подожди секунду, Леона-сан, я сейчас переоденусь и смою все, - уже громче, в попытке развернуться обратно в дом, но лев хватает чужое предплечье – тонкое и бледное, идеальное. -Нормально. Идем. – он не собирался говорить Рагги, что тот хорошо выглядит, даже если это так. Не сейчас. Потом, когда Леона достаточно придет в себя, чтоб не говорить об этом с восторгом. – Спасибо, Буччи-сан. – вежливо продолжил он, и крепче сжав, теперь уже запястье, повел другого парня за собой. -Эй, Леона-сан, - насмешливо тянет Рагги из-за его спины, - ты что смутился? Понравилось? Итак. Леона Кингксколар оказался в опасных обстоятельствах, в которых есть его гордость и зарвавшийся малец, который хочет ее поколебать. Что сделает его королевское высочество? Его королевское высочество скалит зубы, поворачивается к своей пассии, наклоняется к самому уху и шепчет: «Возможно, мне стоит запереть тебя в темной комнате, чтоб никто больше на тебя не смотрел. Что думаешь?» Брови гиены возмущенно и комично ползут в верх, губы надуваются. -Думаю, что это противозаконно, Леона-сан, даже если ты принц. Бледное, все еще крепкое и сильное, несмотря на видимую хрупкость, запястье выдергивают из крепкой хватки, и лев уже скучает по теплу чужой тонкой кожи. Буччи улыбается, оголяет острые клыки, сияет хитростью и нахальством. Прекрасный. -Тебе пойдет выйти за меня замуж, -Ты что-то сказал, Леона-сан? – Рагги поворачивается, не разобравший его слов из-за шума толпы. Лев качает головой, цепляя взглядом то, как в отблесках огней глаза парня становятся ярче. -Говорю, что хочу есть. Найди что-нибудь, Рагги разражается хихиканьем, хватает его за ладонь и тащит куда-то в глубь улицы. Леона сжимает его ладонь в ответ.