Серая футболка и пара тройка психологических проблем

      Ванитас был странным, замкнутым, вырвиглазным и бесстыдным. Он раздражал. Вызывал зуд в руках, которые так и чесались дать ему по шее, заткнуть, довести до слёз, обнять, прижать так крепко, чтобы вся дурь сошла на нет, оставляя хрупкое нутро раздетым. Ною хотелось прижать Ванитаса к этой ледяной крыше, чтобы согреть собой. Ванитаса, несомненно, хотелось покусать. Просто зубами оставить следы, чтобы они напоминали о нем, Ное, о том, что Ванитас только его. Ною хотелось испить крови, осушить до дна, чтобы вкус вплавился в подкорку и пустился по венам, чтобы великолепный аромат забил лёгкие до отказа. Хотелось, так хотелось до зуда в клыках. Оставить при себе хрупкое доверие хотелось больше.       Ной был аристократом. Ванитас был человеком с настоящей подлянкой, рождённый под — чудесной, великолепной, охуетькакой — голубой луной. Не вампир, но и человеком назовёшь с натяжкой. Ванитас из Ноя всю душу вытрепал. Ну не видел Ной, за всю свою жизнь, таких отбитых — эксгибиционисты на его фоне дети, кидающие с балкона на людей шарики с водой. Зато он видел Ванитаса, слышал Ванитаса, касался Ванитаса и любил — чёрт его, блять, за ногу — этого же самого Ванитаса, которого хотелось мягко уложить на подушечку и ей же придушить, потому что нормальные люди не шатаются пьяные в стельку — дешманским пойлом из кабака за углом — по крутым крышам Парижа. Благо только два этажа, а не высотка, куда хотел этот же самый Ванитас, которого Ной бережно жмёт к себе — благо он не спал и вампирский слух уловил шальную поступь —, смахивает лишние волосы с лица, ловя собственный восторг на периферии сознания, потому что эти смольные пряди ошалеть какие мягкие, даже ухоженная хуй-знает-каким-этапным уходом шерсть Мурра не была такой шелковистой. Ванитас в его кровати выглядит поразительно органично и Ной, не будь он джентльменом и вампиром, обязательно лег бы рядом, обнял, поцеловал в макушку и шептал бы, что всё хорошо. Только Ванитасу этого не надо, не нужны пустые слова, не нужен никто в его хрупком личном пространстве, которое он сам часто нарушает в отношении к другим — будем честны, даже милашка Жанна не была удостоена таким напором, которое он применил к Ною. Ванитас ошибочно полагал, что Архивист, в силу идентичного — мужского — пола, как и у Ванитаса, не будет им заинтересован, лишь книгой вампира голубой луны. Это была ошибка. Самая глупая его ошибка. Невольно переключаясь на Ноя, замечая интерес Жанны, он не заметил как на него смотрел Ной. Не как на жертву, истекая слюнями. Взгляд Архивиста был как у побитого спаниеля — грустный, тоскливый, преданный, и это всё было так блекло на фоне беспристрастного, смуглого лица.       Щёлк! Ловушка захлопнулась на сердце Ванитаса, заставляя его щемится каждый раз, видя Ноя, и на шее, отрывая от воздуха, потому что тот застревает в лёгких и встаёт комом поперёк глотки.       Ванитас весь такой холодный, колючий, как ёжик и язвительный. И все его льдины оборонительные тают под теплом лиловых глазах Ноя, смотрящих пронзительно, в самую душу. Ной такой сильный контраст затаённой мощи и ума, и детской непосредственности и наивной радости. Глаза Ноя вообще самое поразительное явление, которого удостаивался Ванитас. Сияющие, переливающиеся рубиновым пожаром и непониманием.       Ной был слишком очаровательным в своей растерянности, глупо хлопая глазами с белыми ресницами.       И все естество Ванитаса противилось, цеплялось за Жанну, становясь невыносимым для окружающих. Человек выдыхает удовлетворенно, но довольство то отнюдь не от клыков Жанны.

Наблюдаешь? Маленький

шипионишка.

      Миша сколь угодно может действовать Ною на нервы, ядовито насмехаясь над «не знанием Ноя ничего о Ванитасе!»       Какой вздор! Это не Жанна слышит его дыхание в ночи. Не Жанна отхватывает подзатыльники от Ванитаса, потому что тот волновался. Не Жанна видела на лице Ванитаса так часто отчаянние и пустоту. Не Жанна прижимала к себе, после попытки убийства. Не Жанна приложила Моро о стол, желая выбить всю дурь, идя наперекор планам Ванитаса! Не за себя и за Жанну волновался Ванитас. Даже в моменты полного очарования девушкой, её телом, ей самой, так отчаянно стремился защитить Ноя, сам того не понимая.

«Отчего-то быстро забылось учащённое сердцебиение и румянец.»

      Сидеть, ни о чем не думая, доверительно жатся к спине Ноя было чем-то естественным, но тебе обязательно надо обработать это, обдумать, изучить вдоль и поперёк.

«Ой. От чего… Сердце так

колотится.?»

      Отчего щеки горят и цветом наливные яблоки? Ванитас, лгать не хорошо, а спать в мягкой кровати впервые за долгое время очень не привычно и ты бы возмутился, но-             — Тебе что сказали, Ванитас? Постельный режим! Марш в кровать, сэр!       Но Ной был убедительнее. Ной был необычно красив в своете луны. Почему-то, если долго разглядывать его, то он кажется совершенным. Поистине удивительным. Со смуглой кожей и платиновыми волосами. Другим его и представить нельзя. Это будет уже не Ной. Видимо Ванитас перенял столь плохую привычку засыпать под утро от Ноя.       Ванитас замирает в дверях кухни, не до конца проснувшийся, разбуженный солнечными лучами полуденного солнца. Ной выглядел… органично. Даже слишком. На фоне уютной маленькой кухоньки, в серой большой рубашке и вязанной кофе, с собранными в подобие пучка волосами — на деле это мало помогало и передние пряди всё равно обрамляли лицо —, наводящий «Парижский» чай.       Его спокойное лицо и мутновытые глаза нагоняли на Ванитаса умиротворение. Он продолжал стоять, наблюдая как он выжимает сок лимона. Продолжал стоять, сжимая одной рукой локоть другой, выглядя затравленным, во всех этих пластырях и бинтах. Неспеша наливая хорошо выдержанный конъяк, движения Ноя выглядят отточенными, словно он делал так уже множество раз, что будет неудивительно. Ной добавляет ещё что-то и неспеша перемешивает, оставляя две чашки остывать. Он неспеша берёт графин с апельсиновым соком и конъяк, убирая в шкафчик, выкидывает цедру, ставит на полку две металлические баночки с сахаром и порошком мускатного ореха. Он отряхивает руки и подходит к Ванитасу, не понимающему удивлен он, что его заметили или никак не реагируя, ведь это ожидаемо. Пальцы Ноя мягко отцепляют руки Ванитаса и осматривают их. Он удовлетворённо хмыкает, когда убеждается, что раны не открылись и все чисто. Голос Ноя хриплый, наверно проснулся не многим раньше ванитаса. Он говорит о кофе, спрашивает о самочувствии ванитаса, но человек не слышит его, в ушах лишь стучит сердце. Ванитас сделал несмелый шаг.             — …Ванитас.?             Ной растерян, смущён, в замешательстве от тепла человека, прижимающегося к нему в объятьях. Ванитасу бы отстранится, пошутить, состроить дурачка, начать трещать о Жанне, но он не может. Он не в силах думать о женщине, когда рядом Ной. Мягкий, добрый, приветливый, милый, растерянный Ной. Его Ной.             — Это из-за Миши? Или Вампира Голубой Луны?       Ванитас гулко вздыхает, отстраняясь и сжимая нос ноя.             — Иногда тебе вредно напрягать свою красивую белобрысую головушку. Пойдём пить- Э-э- — Ванитас запинается.             — «Парижский» чай, Ванитас. А тебе тоже иногда вредно много думать. — Ной подхватывает, мягко улыбаясь.       Вампир протягивает руку, зная, что Ванитас не примет её. Так и происходит. И Ной не огорчён, у Ноя горит тело фантомным человеческим теплом, а глаза едва не ослеплены красотой чужих голубых глаз. Ной не чувствовал укола обиды, видя как Ванитас лип к Жанне, постоянно касаясь. Потому что все его действия — фальш. Ной готов упиваться редкими касаниями Ванитаса, потому что они искренние. Ною бы напомнить себе же, что не так давно Ванитас краснел, отрицал, признал сквозь крики что он всё же влюблён в Жанну и это болючим уколом пришлось тогда в сердце Ноя.       Людям — да и не только им — свойственно надеяться, оправдывать, искать причину. Одного импульса хватает, чтобы провести цепочку. Цепочку, в которой Ванитас уже и не так заинтересован в Жанне. Разве любя человека вы не думаете о нём? Или когда видишь его ты же должен испытать что-то, особенно когда яро это отрицаешь. Но всё твоё внимание захвачено другим человеком. Рядом с его настойчивостью ты тоже краснеешь и сердце — спасибо вампирсому слуху — гулко колотиться в груди.       Ною хотелось ни сколько отведать вкус крови, сколько доставить Ванитасу больное удовольствие, когда клыки рвут кожные ткани, вонзась в глубь, пуская афродизиаки. Ною хотелось знать реакцию Ванитаса, хотелось заставить его дрожать от этого, хотелось, чтобы наглый человек Голубой Луны извивался и неконтролируемо стонал под ним.       Ной и Жанна разные как земля и небо и похожи они лишь пепельными волосами. Жанна, для которой долг на первом месте и всё мирское она отбрасывает от себя. И Ной, который без утайки будет спрашивать о человеческих "штучках", сияя лиловыми глазами.       У Ноя под кожей шальная мысль. Он наивный, он знает, но не настолько тупой каким может показаться. Он наклоняется к Ванитасу, шепчет ему глупую просьбу на самое ухо, обжигая похлеще кипяточого чая. Ванитас раздражается в своём диком смущении, вскидывается.             — Я по-твоему похож на Нению?! Можешь сразу к ней обратиться!             — Не хочу Нению. Хочу чтобы это сделал ты.       Голос у Ноя спокойный , хлиплый и глубокий. И этого достаточно, чтобы выбить из Ванитаса воздух. Да, он помогал людям, возвращая их имена в норму, но… самому исказить имя?             — Ладно! Только не смотри на меня такими щенячьями глазами! Я попробую.       Плевать, что он утратит силу архивиста на пару дней. Цена неважна, если это касается Ванитаса.       Кожа у него мраморная, нежная и её чистоту портит метка розы, проклятая Жанна. Ной ни в коем случае не ненавидит её, но вампирская сущность берёт верх сама собой. Клыки рвут желанную плоть, вонзаются в хрупкое желанное тело и он дрожит, слыша стон человека, который он даже не пытался скрыть. Кровь у Ванитаса сладкая, горячая, она выжигает внутренности Ноя, выжигает там имя Ванитаса.       Ванитас принадлежит ему. Он его. Его метка расцветает поверх метки Жанны. Пусть это ненадолго. Пусть это маленькая иллюзия обладания. Хотя бы сейчас, на маленький, короткий миг Ванитас будет принадлежать ему. Хотя бы сейчас, пусть он захлёбывается в иллюзии не взаимности. Хотя бы пусть сейчас Ванитас будет честен сам с собой.