***
внутри помещения горят свечи, источая благовония, и мягко ласкает чуткое обоняние аромат граната, будто его обладатель находится рядом с омегой. чонгук оглядывается, сильнее распахивая веки, и с лёгким отвращением смотрит на непотребство, что разворачивается перед ним, зазывая в свои объятия и умоляя окунуться в тягучие извращения, коими пропитан сам воздух. извивающиеся танцовщицы стараются затянуть омегу в нестройные плавные покачивания, а охмелевшие от страсти, вседозволенности и вина альфы оглядывают его похотливым, оценивающим взглядом, заостряя особое внимание на роскошных бёдрах и чувственных изгибах. притягивающих и пленяющих. чонгук одёргивает руки, не позволяя коснуться своего тела, и прикрывает живот в защитном жесте, ощущая себя в этом падшем доме уязвимо и безумно загнанно. хочется отмыться от оседающих на коже феромонов, хочется соскрести пальцами липкую плёнку грязи и забыться изматывающим сном, но вместо этого омега несётся туда, где, по словам юнги, находится кубикула тэхёна. чонгук проходит мимо ещё нескольких комнат с незадёрнутыми балдахинами и в одной из них видит, как абсолютно обнажённый высокий мужчина опускает ладонь на голову сидящей на коленях девушки и принимается двигать членом в мокрой глотке. омега морщится, кривя губы в брезгливой гримасе, и следует дальше, желая поскорее оказаться подальше от чужой страсти, к которой, на самом деле, стремительно приближается. он останавливается резко, прикладывая руку к быстро вздымающейся груди, и смаргивает с глаз солёный пот, пристально вглядываясь сквозь деревянную сетку красивых дверей. через неё чонгук видит огромное ложе, тусклые светильники и два движущихся тела, блестящих от пота и других пахучих жидкостей, что улавливаются обострённым обонянием даже с такого приличного расстояния. омега приоткрывает губы и задерживает дыхание, с замиранием сердца наблюдая за тем, как играют рыжие отблески огня на сильных напряжённых бёдрах ведущего мужчины. венистые руки с тугими перекатывающимися мышцами крепко держат чей-то зад, натягивая стонущее тело на свой член, а поджарый живот кажется каменным и очень твёрдым от ярко очерченных мускулов под смуглой потной кожей. томный, судорожный вздох невольно вырывается из чонгука, пугая своей беспомощностью и откровенной нуждой. между ягодицами становится мокрее, и омега чувствует, как смазка медленно выталкивается из раскрывшегося ануса и увлажняет округлости упругих половинок, пропитывая естественными соками набедренник. знакомая неприятная склизкость вынуждает отчаянно заёрзать на месте, а запрокинувший голову мужчина, вновь толкнувшийся внутрь чужого тела своими мощными бёдрами, вынуждает подавиться надрывным стоном и жадно прижаться к деревянной поверхности в попытке увидеть то, что должно быть скрыто от глаз посторонних. чонгук даже на какое-то время забывает, зачем он вообще пришёл в это место, завороженный нескрываемой властностью, которую буквально источает из себя развязно вбивающийся незнакомец. похабные шлепки и подавленные хрипы начинают нарастать по мере того, как тот ускоряет толчки и делает фрикции совсем короткими и глубокими, а потом он внезапно склоняется, прижимаясь вплотную к послушно выгнутой спине, и грубо хватает другого мужчину за волосы. омега тихо вскрикивает, вцепляясь в прорези на дверях трясущимися пальцами, и вовсе не опасается быть уличённым, потому что тот, кого так требовательно берут сзади и крепко держат за загривок, и есть его неверный муж. грудь чонгука взволнованно приподнимается, и он слышит собственное затруднённое дыхание, игнорируя вставшую плоть, истекающую густым предсеменем к отяжелевшим яйцам. вмиг становится стыдно за своё тело, предавшее и желающее непонятно чего, а после безумно хочется отпрянуть, когда сверлящий взгляд черноволосого мужчины вдруг натыкается прямо на него. омега невольно отшатывается назад, прикрывая дрожащими ладонями округлившийся в немом крике рот, и последнее, что он видит, прежде чем развернуться и побежать, это ожесточившееся лицо незнакомца и его подобравшееся, будто перед броском, сильное гибкое тело. чонгук слышит влажный чавкающий звук, с которым чужой член выскальзывает из его мужа, и раздражённое, яростное рычание, заставляющее на мгновение замереть и сжать изнутри мышцы ануса. он жмурится, коря пугливую, податливую сущность, покорно отозвавшуюся на рык другого омеги, а после едва передвигает непослушными ногами, придерживая низ живота и тихонько всхлипывая. так вот что на самом деле интересует императора рима за закрытыми дверями пропахшей близостью спальни… вот о чём тот грезит, когда забирается к нему в постель, насквозь пропахший запретным наслаждением. чонгук прижимает свободную руку к своему рту и глушит в неё надрывное рыдание, что рвётся прямо из горла и едва сдерживается слабыми потугами омеги. у него перед глазами до сих пор стоит образ мужчины, владеющего его альфой, тем, кто по праву природы должен вести, а не быть принимающим, но потом, вспоминая тэхёна, разгорячённого, доминирующего, взмокшего и молчаливого, чонгук лишь сглатывает гулко и поджимает ягодицы. в ушах омеги набатом грохочет кровь, которая теперь приливает не только к пунцовым щекам, но и к паху, заставляя в панике быстрее перебирать ногами, а в глазах по-прежнему стоит картина предающегося похоти мужчины. он даже не слышит за собой такие же торопливые шаги, и потому испуганно дёргается и позорно теряется, чтобы уже через мгновение опешить от настойчивых вбившихся по обе стороны от его головы, подрагивающих больших ладоней. чужое горячее тело требовательно припирает перепуганного, заплаканного омегу к стене, а между ног проталкивается голое бедро. тонкая ткань светлой тоги липнет к вспревшей от духоты и волнения коже, и запах граната медленно проникает в судорожно сжавшиеся лёгкие дезориентированного чужими знойными феромонами и обезоруживающей требовательностью чонгука. нет никаких сомнений, что этот возбуждённый мужчина, с распухшими тёмными губами и диким, вожделеющим взглядом, и есть тот самый тэхён, и омега, желавший отстоять свою гордость и высказать мерзавцу всё то, что он о нём думает, внезапно весь обмякает, не в силах выдавить и слова. только хлопает влажными ресницами и прерывисто дышит через рот, чувствуя, как ускоряется сердцебиение и замыливаются глаза от очень тяжёлого запаха, источающего пряную, почти животную сладость, смешанную с травяным шлейфом чего-то сухого и землистого. гормоны начинают давить на растревоженную сущность, а феромоны мужчины настойчиво облепляют трясущееся тело, не готовое к сопротивлению. — что ты высматривал у моих дверей, омега? чонгук крупно вздрагивает от просевшей низкой хрипоты в чужом обозлённом голосе и громко всхлипывает, когда тёплая влажная ладонь полностью захватывает его горло и ощутимо сжимает. омега жмурится, чувствуя, как тяжелеет намокший набедренник из-за непрерывно сочащейся из сфинктера смазки, и неосознанно прикасается своим животом к чужому. мужчина дёргается, опуская взмыленный взгляд вниз, и изумлённо отшатывается назад, мгновенно понимая, кто именно сейчас стоит перед ним. слухи о беременности супруга императора и сладкий аромат инжира, что так часто он улавливает на своём любовнике, не дают обмануться, как и красивые зарёванные чёрные глаза, полные обиды, уязвимости и беспросветной горечи. — что ты… вы здесь делаете?.. рука тэхёна медленно соскальзывает с нежной омежьей шеи, а сам он растерянно осматривает чонгука, такого маленького в сравнении с ним и беззащитного. от одного лишь вида, как тот прикрывает дрожащими ладонями свой округлый живот, продолжая ронять слёзы, мужчине становится трудно дышать. — хотел посмотреть на тебя. омега оглядывает рассеянно чужое тело, прикрытое только бордовой нижней тогой, и зависает взглядом на чуть оголённой промежности, там, где всё напряжено, блестит от влаги, покрыто венами и чёрными короткими волосами. тэхён даже здесь отличается от него. римляне привыкли избавлять себя от растительности, особенно омеги, но мужчина будто плевать хотел на такие незыблемые, прочные устои, трахая альф и выглядя при этом, как альфа. тэхён шумно втягивает воздух сквозь сцепленные зубы, стараясь удержать внутреннего зверя от накатившего резкого желания успокоить расстроенного из-за него омегу, рискнувшего лично посетить бордель, и утешить. от мужчины не укрывается то, каким сладковатым с каждой секундой становится нежный аромат инжира и каким соблазнительным от проступившего на манящей коже мелкими бисеринками пота. чонгук очевидно возбуждён, несмотря на совершенно дикую ситуацию, в которой они оба сейчас оказались, и это порядком сбивает с мыслей. хочется провести языком по бешено бьющейся жилке на открытой шее и вобрать ртом лихорадочный пульс, а ещё безумно хочется задрать чужие светлые одежды, сквозь тонкую ткань которых просвечивают очертания наливающейся молоком груди, опуститься перед чонгуком на колени и прижаться лицом и носом к выпирающему животу. тэхёна аж дёргает от подобного неуместного порыва, но он боится, что промедление заставит оставленного в одиночестве императора выйти, чтобы отправиться на его поиски, поэтому мужчина не придумывает ничего лучше, чем вновь приблизиться к пугливо отпрянувшему омеге и торопливо произнести: — мы не можем тут говорить, а вы не должны здесь находиться. молчите о том, что видели, и тогда мы оба останемся в живых. прелестное заплаканное лицо покрывается красными рваными пятнами. чонгук поджимает полные губы, поднимает подбородок и гневливо выдыхает, вскидывая ладонь и не позволяя мужчине к себе подойти. близость тэхёна тревожит и волнует, как и собственная реакция, откровенно пугающая и непредсказуемая. — я не глупец, чтобы болтать о таком. омега униженно смахивает с щеки солёную дорожку, и тэхён, не контролируя ту непонятную тягу, что возникает при одном взгляде на чонгука, делает к нему шаг, заставляя снова вжаться взмокшей спиной в прохладный камень. — я не хотел вас обидеть. омега мотает головой и пытается развернуться, но оказывается притиснут к чужой обнажённой груди. горячей, твёрдой, вынуждающей задохнуться от возмущения и затаённого трепета. мужчина держит чонгука за бёдра, опасаясь прикасаться к выпирающему животу, и склоняется к блондинистым волосам, где спрятано пунцовое от смущения ухо, шепча быстро и вкрадчиво: — не думайте о нём, он не мужчина. и это не потому, что я беру его в постели, словно являюсь альфой, а потому, что он смеет изменять такому прелестному омеге, что носит под своим сердцем его дитя. чонгук судорожно всхлипывает, зажимая рот ладонью, и из его распахнутых глаз начинают литься слёзы. он чувствует ягодицами чужое напряжение, чувствует сгущающийся аромат граната, пытающийся успокоить, и чувствует властно сжавшие его бока ладони, не в состоянии противиться чужой настойчивой близости, к которой сам отчего-то отчаянно стремится. — я хотел возненавидеть тебя… — это правильно, — мгновенно соглашается тэхён, продолжая удерживать на месте застывшего омегу, чьи красиво уложенные волосы хочется распустить, освободив от золотой увесистой заколки, и обмотать вокруг руки, чтобы заставить прогнуться, раскрыться и… — но я не смог. — у вас будет время. император вошёл во вкус и ещё нескоро оставит меня в покое. чонгук торопливо разворачивается, упираясь животом в мужчину, и вскидывает на него свои невозможные глаза, утягивающие через расширенные зрачки на самое дно. — он заставляет тебя? — это неважно. у марка власть над всем римом, а у нас с вами нет ничего. тэхён отходит от омеги, жадно затягиваясь ускользающей сладостью инжира, и опускает руки, которые ещё чувствуют тепло податливого тела. мужчина видит, как по ногам чонгука бесстыдно стекают маслянистые густые полоски, и плотно сдавливает челюсть, болезненно хмурясь от прорезавшихся острых клыков. — я представлял тебя другим, — тихо шепчет омега, не стараясь скрыть от хищных раскосых глаз собственную физиологическую слабость. он истекает слишком сильно и слишком призывно, чтобы сделать вид, что ничего такого между ними не происходит, а тэхён не выглядит дураком, который не понимает, что к чему. участившееся поверхностное дыхание, красноречиво выпирающий член и подобравшееся крепкое тело, ответно испускающее феромоны и разрешающее дурманящей смазке так же пошло вытекать, не позволяют обмануться. они оба возбудились друг от друга, просто находясь рядом и дыша одним воздухом. что может быть нелепее? — уходите. чонгук обнимает себя за плечи и, поджав губы, отворачивается, затылком чувствуя прожигающий взгляд. когда омега уходит, тэхён ещё долго пытается привести в спокойное состояние взбесившиеся гормоны, насильно усмиряя собственную внутреннюю сущность, взбрыкнувшую на своего хозяина. он впервые испытывает нечто подобное от одного лишь присутствия другого омеги и впервые не знает, как поступить, потому что вернуть чонгука и наброситься на его розовый рот хочется просто невыносимо. сколько же ему лет? омега кажется очень юным, кажется лёгким, вопреки растущему животу, нежным округлым щекам и объёмным бёдрам. уж мужчина-то точно успел оценить волнующие формы цветущего чонгука, буквально пышущего здоровьем и невинной красотой. теперь возвращаться к ублюдку, любящему долбиться в зад, тэхён совсем не горит желанием. ему глубоко плевать на чужие предпочтения в постели, но к императору он с самого начала отнёсся с настороженностью и неприязнью. мужчина знал, что у того есть совсем молодой супруг, и поэтому увидеть его в своём публичном доме было огромным, а в последствии ещё и неприятным удивлением. тэхён не мог отказать такому клиенту, зато был вправе отгородиться от альфы и просто выполнять роль молчаливого любовника, благо, что от него наедине не требовали слишком много. у мужчины была надежда, что альфа в скором времени наиграется, а ещё всё чаще появлялось яростное желание вспороть клыками мерзкую глотку, из которой император извергал похабщину, связанную со своим молодым супругом. теперь тэхён знает, что светловолосый омега любит долгую прелюдию и медленные, откровенные поцелуи с языком. похвалу, громкий секс и лицом к лицу. от представления обнажённого чонгука, покорно раскинувшегося на кровати, раскрытого и готового к проникновению, на мгновение темнеет в глазах и становится тяжело дышать. мышцы в лобке дёргаются, напрягаясь и натягиваясь, а смазка не прекращает пачкать ягодицы и внутренние стороны бёдер при воспоминании о ломко изогнутых полных губах и скатывающихся горьких слёз, которые хотелось слизать языком. мужчина выпроваживает императора, как только заходит в собственную спальню, пропахшую выделениями, и ссылается на усталость, со скучающим видом выслушивая угрозы и прекрасно понимая, что лживый ублюдок слишком зависим от его члена, чтобы действительно попытаться что-то сделать. тэхён держится от любовника в стороне, чтобы тот не почувствовал на нём сладкий запах спелого инжира и чужого возбуждения, а потом ещё долго водит по вновь окрепшей плоти ладонью, вспоминая мягкие черты лица светловолосого омеги, нежный голос и теплоту бархатистой, гладкой кожи, которую ему довелось ощутить под своими руками.***
карие глаза мужчины пытливо и напряжённо следят за извивающимся на постели телом, а движения бёдер убыстряются, подгоняя тяжесть в паху к тому, чтобы скорее выплеснуться и получить желанное освобождение. вот только оно всё не приходит, и омега, с курчавыми блондинистыми волосами, что со спины так сильно напоминает тэхёну чонгука, не приносит заветного облегчения, не позволяет расслабиться из-за слишком низкого стона и пошлых подмахиваний задом. мужчина с чавканьем выскальзывает из опухшей влажной дырки и бьёт ладонью по чужой ягодице, открыто намекая на то, что он хочет остаться один. — господин, — зовёт внезапно появившийся на пороге спальни чимин, который провожает обнажённого омегу равнодушным взглядом, а после снова смотрит на своего хозяина, прикрывшего промежность простой простынёй. вспотевший и неудовлетворённый тэхён вяло машет рукой, наливая в кубок неразбавленное вино и залпом его осушая. — одну из ваших терм полностью выкупили на целый день. мужчина незаинтересованно мычит, болтая в пальцах остатки пряной жидкости, что медленно стекает по внутренним стенкам кубка. — ну и? — покупателем был некто из дворца императора. кто-то очень влиятельный, господин. тэхён резко поднимает голову, поворачиваясь в сторону своего слуги, и глаза его начинают предвкушающе блестеть, а на губах вновь появляется шальная улыбка. — ублюдок не ходит в мои купальни, значит это… — муж императора, господин. я проверил. завтра утром он посетит одну вашу терму, что находится ближе всего ко дворцу. тэхён громко выдыхает, зарываясь слегка подрагивающими пальцами в густые чёрные волосы. неужели он снова сможет увидеть понравившегося омегу, к которому тянет немыслимо сильно? сможет коснуться, если позволят, и вдохнуть сладкий запах особенного удовольствия, которое чонгук так откровенно и не таясь источал из себя в тот единственный раз. — чонгук должен остаться доволен. чимин понимающе кивает, а мужчина ещё долго сидит, думая о скорой встрече и реакции чонгука, надеясь, что тот не прогонит его, как только увидит, потому что тэхён не планирует так просто отпустить омегу, что уже которую ночь является ему во снах и мучает душу. мужчине хочется с ним поговорить, хочется вновь заглянуть в красивые большие глаза, попросить прощения и, возможно, вымолить разрешение на то, чтобы дотронуться до аккуратных ладоней, что отчаянно обхватывали круглый живот, скрытый под тонкой тканью светлой тоги. тэхён знает, что не имеет на это никакого права, но отчего-то совершенно уверен, что омега позволит ему это. как и многое другое. собственная самоуверенность придаёт неожиданной смелости. мужчина никогда не тешил себя пустыми надеждами, но с чонгуком, с замужним знатным омегой, носящем под сердцем чужого ребёнка и будущего наследника самого рима, он становится тем, кем всегда мечтал быть. непоколебимым, беспринципным и берущим то, что теперь считает своим. марк не заслуживает чонгука, и тэхён сделает всё, чтобы тот отныне принадлежал лишь ему одному.***
чонгук делает несколько неторопливых гребков в тёмном мраморном бассейне, в котором вода едва доходит до середины его обнажённых бёдер, и добирается до противоположного края, где стоят душистые масла и мыльные растворы с приятным цветочным ароматом. — принести вам напитки, господин? — да, хочу обычный разбавленный мёд. юнги кивает, скрываясь за тяжёлой занавесью купальни, а омега тихо выдыхает и принимается неторопливо вынимать шпильки из волос, распуская их. светлые завитые из-за жаркого пара и влаги локоны рассыпаются по влажным плечам и тяжелеют у самых концов, опущенных в воду. чонгук блаженно потягивается, откидываясь на нагревшийся бортик, и тянется к бронзовому подносу, где лежат купленные юнги гранаты. он берёт один фрукт в руки, осторожно надавливая пальцами на твёрдую кожуру, и разламывает посередине, тут же роняя несколько бордовых крупных зёрен в горячую воду, а небольшую горсть собирая в ладонь. омега сразу же отправляет ту в рот и тщательно разжёвывает вместе с косточками, закатывая глаза и глухо мыча от наслаждения. чонгук старается не думать о том, почему попросил своего слугу перед походом в термы купить именно этот экзотический фрукт, но на самом деле, в глубине души, прекрасно осознаёт, что во всём виноват один омега. черноволосый, высокий и невероятно чарующий. тэхён прочно поселился в его мыслях, как и стойкий дразнящий запах кисло-сладких зёрен, которые заставляют чонгука сглатывать предательскую слюну и даже умиротворённо урчать. он понимает, что должен ненавидеть мужчину, но вместо этого лишь вспоминает каждый день раскосые глаза с пушистыми ресницами и жмётся теснее к блудливому мужу в попытке учуять на том знакомые до боли феромоны. сладость тэхёна хотелось вдыхать до судорог в лёгких и читать его аромат на чужом теле, словно личное послание, интимное и запретное, скрытое ото всех и одновременно с тем брошенное прямо в лицо. он и сам оставлял на супруге свой запах, представляя, каким будет лицо мужчины, когда он почувствует сладкий инжир с характерной пряной ноткой пьянящего возбуждения. омега помнит тэхёна безразличным и молчаливым, но хочется думать, что с ним он мог быть другим любовником. чонгук крупно вздрагивает от собственных заветных мыслей и откладывает гранат обратно на поднос, прижимая к губам кончики дрожащих пальцев. распахнутые в изумлении глаза лихорадочно блестят, а влажные щёки горят пульсирующим огнём. омега сводит вместе колени, между которыми оказывается зажата постепенно наливающаяся силой плоть, и немного нервно облизывает пощипывающий из-за сока граната рот. ладонь робко опускается в горячую воду и осторожно скользит по животу и ниже, а затем быстро одёргивается и прижимается к мокрому лбу. однажды он уже опустился до того, чтобы кончить с именем тэхёна и его разнузданным образом под зажмуренными веками, но повторить подобный опыт снова, когда в любой момент может вернуться юнги, чонгук больше не рискнёт. хватит и того, что между ягодицами опять знакомо тянет, а в лобке тяжелеет, крутит и побаливает. тихое скуление вырывается из плотно сомкнутых губ омеги. он запрокидывает голову, продолжая держать глаза закрытыми, и чувствует, что ещё немного и выдержка начнёт трещать по швам, толкая к тому, чтобы вновь пробраться под покровом ночи в публичный дом тэхёна и… — боги… о чём я только думаю?.. — чонгук жалобно хнычет, погружаясь в воду по плечи, и совсем не слышит, как покой его тревожат неспешные шаги. — это так неправильно… от воды, в которой плавают разноцветные лепестки свежих роз, поднимается ароматный пар. голова омеги всё ещё откинута, обнажая кадык и манящий изгиб смуглой шеи, светлые брови страдальчески заломлены, а глаза по-прежнему прикрыты. мужчина старается ступать как можно тише, чтобы не побеспокоить отдыхающего чонгука, но вместе с тем продолжает внимательно прислушиваться к его тяжёлому дыханию и сбивчивому шёпоту, пускающему по позвоночнику тэхёна толпы колючих мурашек. инстинктивное влечение подначивает медленно пройтись по самому краю, чтобы без помех взглянуть на обнажённого, беззащитного омегу. тэхён почти останавливается, когда видит быстро вздымающуюся грудь с тёмными сосками и очертания округлого живота, но потом снова начинает идти в том же темпе, оказываясь прямо позади чонгука. несмотря на раннее утро, по углам жарко натопленного помещения пылают светильники с благовониями, наполняя пространство тонким древесным ароматом с чувственным оттенком мирты. вот только сильнее всего пробивается запах самого омеги. разнеженного от воды, распаренного и безумно соблазнительного. чонгук жадно ведёт носом, улавливая слишком близко и ярко сочный гранат, а затем вздрагивает испуганно, когда чужие тёплые ладони ложатся на его плечи. — не против компании? омега тихо вскрикивает, отпрянывая от бортика, и пристальный взгляд тэхёна тут же скользит по полным бёдрам и упругим ягодицам, поднимаясь к тонкой талии и выгнутой пояснице, которую хочется схватить и крепко сжать в ладонях. чонгук торопливо разворачивается и прикрывает пах трясущимися руками. мужчина замечает несколько лепестков, прилипших к коже, где находится глубокая ложбина, и думает о том, как снял бы их губами, чтобы после провести языком по налившейся молоком груди. — тэхён… выразительные глаза натыкаются на разломанный гранат, лежащий на подносе, и чонгук закусывает нижнюю губу, не зная, что сказать и как оправдаться. — это… — я тоже скучал по вам. омега громко сглатывает и задерживает дыхание, когда тэхён поднимается во весь свой рост. сильное загорелое тело блестит от испарины, а мощные бёдра обтянуты обычной невзрачной тогой, открывающей вид на накаченные икры и красивые голени. смысл сказанного доходит до чонгука ровно в тот момент, когда мужчина избавляет себя от одежды и медленно опускается в воду. омега отшатывается назад, но тэхён не прекращает наступать, упрямо подбираясь к откровенно затрепетавшему после его слов чонгуку. тот, словно завороженный, наблюдает за прозрачными каплями, стекающими по поджарому животу, а потом отплывает к самому краю, упираясь спиной в тёплый бортик. — что ты здесь делаешь? — дрожащий голос омеги выдаёт его с головой. — все термы в нашем городе принадлежат мне. — я не знал. тэхён слабо улыбается, пожимая широкими плечами. — об этом никто почти не знает, я ведь омега, а омегам не пристало быть настолько богатыми, — чонгук растерянно хлопает ресницами, оказываясь прижатым к чужому сладко пахнущему телу. непозволительно близко. его живот вновь упирается в мужчину, а ноги подкашиваются от затаённой мощи, которую рядом с ним старательно контролируют. — если вы против, то я немедленно уйду. кроме нас тут никого нет. — с-со мной юнги… — я видел его, и он сюда не зайдёт. — я не понимаю… от желанной близости спирает дыхание. омега начинает нервничать и источать феромоны, а потом осознаёт, что делает, и пугается этого, отворачиваясь к краю бассейна и вцепляясь пальцами в гладкий мраморный бортик. тэхён мгновенно приникает к влажной беззащитной спине, закрывая маленькую фигуру собой, и прикасается губами к намокшей макушке, голодно затягиваясь полюбившимся инжиром. он слышит, как шумно и загнанно дышит чонгук, чувствует, как тот откидывает голову ему на плечо и упирается в него затылком. прядь светлых волос липнет к пунцовой омежьей щеке, а сам мужчина властно вжимается пахом в чужой зад, дурея от вседозволенности и податливости чонгука. — тэхён… нам нельзя… — я чувствовал на нём ваши феромоны. омега жалобно всхлипывает, а тэхён отводит тяжёлые локоны в сторону и жадно целует подставленную шею. — тэхён… — я задыхался вами. чонгук рассеянно моргает и давится вдохом, когда крупный твёрдый член мужчины нагло протискивается меж его сведённых бёдер, и издаёт непонятный урчащий звук, моментально вызывающий в тэхёне очередную бурю эмоций. — чонгук. — я оставлял их специально… феромоны… хотел, чтобы ты чувствовал меня, когда… тэхён прерывает тихий лепет надрывным рычанием. узловатые пальцы требовательно смыкаются вокруг чужого возбуждения и ласково обводят скользкую головку, ощущая мелкую дрожь, что безжалостно сотрясает омегу в его объятиях и заставляет покорно выгнуться в пояснице с протяжным мычанием. от чужого признания сладко замирает в животе, а запах граната становится густым и забродившим. — я чувствовал, — задыхаясь, бормочет мужчина в трогательно торчащее аккуратное розовое ухо и большим пальцем медленно обводит по кругу набухшую скользкую плоть, жёстко надавливая на чувствительную уретру. — от вашей сладости я кончал словно мальчишка, впервые попробовавший физическую близость на вкус. — о, боги… тэхён… — ещё никто так глубоко не проникал в мою душу… никто не владел моими мыслями и не подчинял себе. омега задушенно хнычет, когда его за подбородок поворачивают в сторону, а следом мокрый язык тэхёна пробирается между чужими губами и толкается в горячую влажность рта, встречаясь с другим языком и сплетаясь с ним в быстром, глубоком натиске. слюна течёт по их подбородкам, а смазка струится по бёдрам, растворяясь в душистой воде и создавая масляные круги, откровенно кричащие об испытываемом наслаждении. чонгук глухо стонет, деля на двоих терпкость граната, и вжимается ягодицами в колючий лобок, разрывая влажный ненасытный поцелуй и запрокидывая голову. — моё наваждение… — пухлые губы мужчины скользят по горячей омежьей щеке. чонгук закатывает глаза, выпуская от удовольствия феромоны, и сильнее выпячивает задницу, чувствуя твёрдое внушительное возбуждение, напористо трущееся об его собственное. — я так жаден до вас… омега распахивает рот и жалобно сводит брови, когда крупная ладонь, что до этого так увлечённо ласкала бархатистую головку, перемещается на его горло. вторая рука тэхёна по-хозяйски опускается на округлое бедро, плотно притискивая разомлевшее тело к себе. дальнейшее заставляет чонгука беспрерывно стонать и дёргаться так, словно он намерен соскочить и сбежать, потому что мужчина вдруг сильно давит на его шею и начинает делать мощные и жёсткие толчки в покорно подставленный зад. подобное должно испугать, а такой агрессивный бешеный напор оттолкнуть, но вместо этого омега понимает, что течёт лишь обильнее, сжимается вокруг пустоты отчаяннее, будто старается затянуть в свой тугой жар вбивающийся между бёдер толстый член. чонгук никогда не думал, что ему может понравиться грубость, что близость может быть на грани и доводить до прыгающих пятен под веками и слёз от бессилия и наслаждения одновременно. но вот тэхён низко выстанывает омеге на ухо, мягко зарывшись носом в спутанные светлые локоны, и сперма частыми мелкими толчками выплёскивается из расширенной уретры, растворяя белёсое семя в тёплой воде. довольное урчание вырывается из перехваченного горла. чонгука крупно потряхивает от остаточных спазмов, как и мужчину, кончающего следом и хрипящего проклятия. чужой севший голос кажется омеге благословением, а жар напряжённого тела самой сладостной и изощрённой пыткой, способной опустить его перед тэхёном на колени. — нежность моя, как же вы пахнете… чонгук тихо скулит в ответ на ласковые слова и вцепляется пальцами в смуглую мускулистую руку, продолжающую удерживать за шею. — для тебя… я так пахну только для тебя, тэхён. мужчина сдавленно рычит и опускается с влажного горла на не менее влажную омежью грудь, так хорошо поместившуюся в ладони. чонгук трепещет от этого интимного касания, а искушение сжимает мышцы паха, побуждая вновь упереться ягодицами в чужой лобок и податливо прогнуться. живот мешает, лишая прежней гибкости, но омега не возмущается, млея от осторожных поглаживаний собственных чувствительных сосков, что время от времени сочатся почти прозрачным молоком. усталость наваливается на чонгука постепенно, но мужчина чутко ощущает его изменившееся состояние и без разрешения скользит ладонями под низ тяжёлого живота, приподнимая и прижимаясь щекой к чужому виску. омега громко мычит, когда чувствует, как резко сокращается нагрузка, действующая на спину и поясницу, и хватается рукой за черноволосый затылок, второй упираясь в нагретый бортик. ноги подкашиваются от остаточного оргазма и облегчения, но тэхён надёжный, бережный, сильный, он держит крепко и очень настойчиво. император никогда не делал с чонгуком ничего подобного, и от этого на глаза наворачиваются слёзы. почему этот прекрасный, необычный омега не может быть только его? почему чонгук должен делить того со своим неверным мужем? — я тоже злюсь, — тихо шепчет тэхён, принимаясь медленно раскачиваться вместе со вздрогнувшим омегой в плескающейся воде. — как ты… — ваш аромат изменился. он почти жалит своей горечью и душит густотой, — терпеливо поясняет мужчина, одной ладонью своевольно соскальзывая к гладкому лобку. он проходится пальцами по нежной паховой складочке, сжимает тонкую кожу, слегка обводя поджатые яички и обмякший после кульминации член, а затем снова умещает руку под выпирающим животом. — мой запах становится таким же, когда что-то выводит меня из себя, но сейчас я его контролирую. — а я не могу. чонгук пытается развернуться, и мужчина помогает ему, всё так же заботливо придерживая и позволяя на себя опереться. чёрные глаза омеги горят неприкрытым гневом, и он слишком хорош в своей безмолвной ярости, чтобы не восхищаться им. — когда я узнал, что марк мне изменяет, то почему-то пытался возненавидеть только тебя, — взгляд тэхёна темнеет, а дыхание учащается. он слушает внимательно и смотрит пристально, не в силах перевести глаза куда-то выше располневших от поцелуя прелестных губ. подвижный искривлённый рот давно потерял чёткие контуры, а на аккуратном подбородке остывает их общая слюна. — потом пытался найти ему оправдание, а после пытался ещё больше угождать в постели и наступать на собственную гордость. чонгук разворачивается полностью, вжимаясь животом в чужой, и выглядит он настолько пленительно и жарко, что мужчина с большим трудом переводит взгляд на пылающие праведным гневом чёрные угли, прикрытые слипшимися из-за воды и слёз ресницами. — поэтому я не могу… не могу контролировать свою внутреннюю сущность, которая при одних только мыслях об этом заводится и начинает… — омега запинается, шумно выдыхая, но тэхён не даёт ему договорить, склоняясь к румяному лицу и хрипло доверительно шепча: — я понимаю. — я ревную тебя. мужчина кривовато ухмыляется. — я тоже. чонгук хмурит светлые брови. — я вижу тебя всего второй раз в жизни, но ты уже пробрался мне под кожу, — омега тычет себя в грудь, туда, где грохочет смятённое сердце, а тэхён раскатисто смеётся, запрокидывая голову и сверкая вылезшими острыми клыками. — признайся, что околдовал меня. нежный голос звучит неожиданно капризно, но чонгук предельно расслаблен и даже улыбается. он только что признался другому омеге в своих чувствах, а ранее отдался ему же, изнывая в уверенных руках и прося о большем. — коварная дискордия сеет смуту в непорочной душе невинной юноны. чонгук заливисто смеётся, смущаясь от смелого сравнения, смеётся совсем по-другому, по-особенному, будто бы заигрывает, но тут же затихает, когда тёплые ладони захватывают его лицо. быстрый и юркий язык тэхёна проскальзывает между желанных губ и толкается, имитируя действия члена, которым прижимается к покатому сочному бедру. омега робко касается чужого языка своим, и мужчина сразу же этим пользуется, со стоном обхватывая его губами и принимаясь развратно ритмично посасывать. чонгук невнятно мычит, а затем распахивает опухший рот, когда мокрыми поцелуями соскальзывают к уязвимой шее. они ещё долго ластятся друг к другу, не в силах остановиться и насытиться, и купальню омега покидает в смешанных чувствах, взволнованный взаимным влечением и разнеженный ласками и опасной запретной близостью.***
чонгук хочет вернуться к мужчине, как только его нога ступает на порог дома, так и не ставшего родным. ладони в привычном жесте ложатся на живот, а взгляд блуждает по атриуму, в котором он решает встретить закат, обагренный кровью. юнги ничего не сказал, когда омега, раскрасневшийся, улыбчивый и сладко пахнущий, вышел из термы, благоухая чужими феромонами и знакомым пряным гранатом. но чонгуку казалось, что он видит в глазах слуги немой укор и осуждение, и пузырящееся под кожей счастье медленно покинуло расслабленное тело, оставляя внутри лишь свербящую пустоту. в груди жжётся от губительного желания броситься в лупанарий тэхёна прямо сейчас, но омега понимает, насколько это безрассудно и глупо, и старается прийти в себя. слёзы наворачиваются на глаза от бессилия, а гнев окрашивает щёки, когда он обнаруживает чужое присутствие в своём укромном, тихом месте. аромат мужа он не спутает ни с чем. — где ты был? — в термах. большая ладонь неторопливо погружается в распущенные светлые волосы. чонгук морщится, но ничего не говорит, внутри сгорая от желания сбросить ненавистную руку и добраться до своего мужчины. до его тела и его красивой бронзовой кожи, чтобы затянуться гранатом и попробовать терпкую сладость языком, чтобы прикоснуться к твёрдой груди и разбить дыхание об обнажённый пах, перед которым омега хочет опуститься на колени. — почему так долго? — ты искал меня? чонгук дёргает головой, поднимаясь со скамьи, и поворачивается к мужу, чей взгляд мгновенно заставляет его внутреннюю сущность напрячься. враждебность буквально сквозит в сощуренных голубых глазах, и омега настораживается, непроизвольно закрывая растущий живот руками. — искал, — спокойно отвечает альфа, обходя скамью. чонгук неосознанно отступает, не понимая чужого странного поведения. впервые он ощущает рядом с мужем опасность и не знает, что от того ожидать. неужели кто заметил и доложил? неужто юнги?.. — я решил задержаться подольше. не думал, что ты станешь переживать. — не стану переживать за своего омегу, который носит в себе моего ребёнка? альфа наступает, а чонгук тяжело сглатывает, промачивая густой слюной пересохшее от волнения горло. дурное предчувствие сжимает глотку, вынуждая сделать ещё один шаг назад. — марк… — с кем ты был? омега поднимает брови, растерянно моргая. — с юнги. — когда ты научился мне врать, чонгук? альфа подходит практически вплотную, и чонгук совершенно не знает, чего ждать, но он точно не готов к хлёсткой, звонкой пощёчине, которая обжигает ему правую щёку. омега громко ахает, прикусывая от неожиданности язык, и зажмуривается от боли, падая на колени и стёсывая о землю нежную кожу. от потрясения он не может вымолвить и слова, в то время как его муж, возвышающийся и надменный, с презрением и едва сдерживаемой яростью говорит: — ты пахнешь сексом и удовольствием, — чонгук крупно вздрагивает, прикладывая дрожащую ладонь к горящей после удара щеке. — ты пахнешь тэхёном. губы омеги ломко изгибаются, а чёрные глаза наполняются слезами. — тэхён? о ком ты говоришь? я ласкал себя своим фаллосом, который взял с собой, — чонгук поднимает подбородок, всем видом выражая непокорность и самодовольство. пульсирующая от боли щека слегка опухает, но он не обращает на это внимания, продолжая с вызовом смотреть на мужа. — показать? тот практически подлетает к омеге, хватая за мягкие блондинистые волосы и заставляя подняться. второй рукой он грубо сжимает оголившееся бедро, раздражённо притискивая начавшего вырываться чонгука к себе. — от тебя несёт тэхёном. от тебя несёт его возбуждением. — да кто такой этот тэхён? — омега яростно пихается, чувствуя, как злые слёзы стекают по челюсти к открытой шее. — кто он такой?! альфа дёргается от истошного крика чонгука. внутри всё сдавливает и заливается едкой желчью при одной мысли, что тэхён каким-то образом мог заполучить и его омегу тоже. он ведь и сам ему изменяет с ним, так почему же в глотке клокочет рычание от брошенной усмешки чонгука, которая делает его красивое заплаканное лицо злым. чёрные глаза снова полнятся горькими слезами и темнотой, и вот тогда альфу накрывает. он резко разворачивает мужа к себе спиной и задирает светлую тунику, проникая пальцами под набедренник. — лекарь запретил нам на твоём сроке заниматься близостью, а теперь ты говоришь мне, что трахал себя? — не трогай меня! — испуганно взвизгивает омега, виляя бёдрами в попытке уйти от нежелательных прикосновений. — только я и могу тебя трогать. чонгук затравленно рычит, бьётся в чужих объятиях и выворачивает собственные руки, стремясь вырваться и прекратить невыносимое мучение. когда чужая ладонь накрывает его промежность, то там всё настолько сухо и вяло, что взвинченного омегу в какой-то момент накрывает злорадство. он абсолютно не возбуждён и он не истекает так, как было в купальне и в мрачном коридоре лупанария от одной лишь близости и прищуренного томного взгляда. тэхёну достаточно было взглянуть на него своими выразительными карими глазами, будто подведёнными сурьмой, а омега уже благоухал так, словно находился в преддверии течки. чонгук не пускает альфу в себя, упрямо сжимая мышцы ануса, но пахнет он всё так же сладко, аппетитно и одуряюще. медовым инжиром и свежим терпким гранатом. с императором тэхён всегда источал горчащий, почти болезненный аромат, вот только на загорелой коже омеги лишь дразнящая сладость и ничего больше. — ты был с ним. чонгук всё-таки вырывается, натягивая на бёдра набедренник и спуская обратно тунику, а муж смотрит на него странно, и это очень непонятный взгляд. в нём сквозит ревность и злость, неверие и бешенство. в нём слишком много всего, и это внезапно пугает. — я не убью тебя только потому, что ты скоро должен будешь разродиться, но потом… — альфа опять тянет к себе сопротивляющееся тело и прижимается губами к омежьему уху, заполошно шепча: — потом я навсегда отправлю тебя в карфаген, и ты больше никогда не увидишь нашего ребёнка. — нет! — истерично вскрикивает чонгук, и столько первобытного ужаса в его голосе, что император на мгновение ослабляет хватку. омега тут же пользуется этим, выскальзывая из его крепких объятий и начиная бежать. он подхватывает тунику, и, придерживая тяжёлый живот, рвётся к выходу, расталкивая попадающихся на его пути рабов и страшась услышать за собой погоню. но его почему-то не преследуют, и чонгук позволяет себе сбавить шаг только на оживлённом рынке, в окружении спешащих и галдящих людей. паника накрывает омегу с головой, мир перед глазами чернеет, а в быстро вздымающейся груди стягивает и болит. он не знает, сколько бежит так, не разбирая дороги, сколько пытается вдохнуть хоть немного воздуха, чтобы не умереть, но в какой-то момент тёплые сильные руки хватают его и заставляют остановиться. дрожащий чонгук оседает на чужих расслабленных бёдрах и моргает до тех пор, пока перед глазами не проясняется. встревоженный тэхён гладит его мокрые пунцовые щёки, убирает распущенные волосы за уши, бережно проходится по беременному животу и пристально вглядывается в зарёванное лицо. от мужчины пахнет фалернским вином, тревогой и полюбившимся гранатом. он в одной нижней тоге и от его обнажённой мощной груди исходит сводящий с ума жар с отголосками умащенной тяжёлыми эфирными маслами кожи. омега судорожно выдыхает и хлопает мокрыми ресницами, что загибаются острыми пиками. — он всё узнал. взгляд тэхёна ужесточается, между чёрными бровями залегает глубокая складка, а лицо становится угрюмым. раскосые глаза мажут по слегка припухшей влажной щеке и радужка на мгновение сверкает алым. — это сделал марк? узловатые пальцы осторожно проводят по небольшой припухлости. чонгук мелко кивает и только сейчас осознаёт, что каким-то образом добрался до лупанария мужчины, на чьих коленях сейчас бесстыдно восседает. — о-он сказал, что заберёт моего ребёнка. сказал, что заберёт моё дитя. омега начинает рыдать в голос, а тэхён сжимает его в своих объятиях крепче и кладёт голову на вздрагивающее плечо, тихо выговаривая в блестящую от слёз шею: — нет, чонгук, не заберёт, потому что последнее, что твой муж сделает, это попробует на вкус сталь моего кинжала. чонгук надрывно всхлипывает, чувствуя нежные касания вокруг торчащего пупка. тэхён скользит ладонями по набедреннику к гладким бёдрам, а затем вновь поднимается к омежьим бокам, умещая на них руки. — тэхён… — я думал, что у нас будет время, но видимо на всё действительно воля богов, — мужчина оставляет поцелуй на пострадавшей омежьей щеке, а после вжимается носом в трепещущую выпуклую жилку, которую так хочется накрыть языком и настойчиво сдавить передними зубами. чонгук застывает и задерживает дыхание, чувствуя, как от этого дерзкого поступка стремительно увлажняется между ягодицами. — о чём ты… — я собирался предложить тебе покинуть рим вместе со мной, но только после того, как ты родишь, — признаётся мужчина, продолжая упиваться сладостью инжира и тревожить глубокими вдохами покрывшуюся предательскими мурашками кожу чонгука. — я уже давно хотел перебраться жить в фивы, но что-то постоянно меня останавливало. — египет? тэхён согласно мычит и всё-таки оставляет ласковый, интимный поцелуй на запаховой железе. — был там? — никогда. омега успокаивается, окружённый чужими феромонами. поглаживания по животу возобновляются, а умиротворённое урчание так и рвётся из горла, когда широкая ладонь почти полностью накрывает низ и снова задевает набедренник. — ты бы согласился оставить здесь всё и уехать со мной? чонгук гулко сглатывает и животный рокот в его глотке постепенно затихает. тяжёлые мысли наваливаются внезапно и ударяют слишком болезненно, чтобы он смог быстро найтись с ответом. уехать с тэхёном, которого омега знает чуть больше месяца? уехать с тем, кто так сильно волнует сердце? — да… мужчина резко поднимает голову, и его жаркое прерывистое дыхание обрушивается на растерянно приоткрывшиеся полные губы. те выглядят двумя влажными кусочками спелого персика, и тэхён не останавливает себя от того, чтобы прикоснуться к этой сладкой нежности своим языком и жадно вобрать в рот. чонгук протяжно стонет, ощущая задом чужую твердеющую плоть, и невольно ёрзает по ней, проглатывая низкий хрип и угрожающее рычание. тэхён отстраняется, сквозь ресницы наблюдая за крохотной капелькой слюны, застывшей на нижней губе осоловело моргающего омеги, а после склоняется и мажет по ней тёплым языком, размазывая вязкую влагу по тёмной родинке и подбородку-яблочку. — тебе нужно отдохнуть. мужчина аккуратно пересаживает чонгука на постель и оставляет ещё один поцелуй на соблазнительных, покорных губах. омега не сопротивляется, искренне наслаждаясь чужими касаниями, вот только полностью расслабиться у него не выходит. он останавливает поднявшегося тэхёна, сжав в обеих ладонях сильную руку, и с волнением заглядывает в карие глаза, в которых теперь плещется откровенная угроза и свирепая решимость. чонгук только сейчас подмечает то, что мужчина больше не обращается к нему уважительно, перейдя к более личной манере общения. — марк придёт за мной, тэхён. он знает, что я у тебя, не может не знать. — ты слышал мой ответ. если он не отпустит тебя добровольно, то мы с ним будем говорить по-другому. мужчина возвышается над чонгуком, смотрит уверенно и тяжело, а омега впервые не находится с ответом, окончательно пропадая в этом противоречивом человеке. тэхён кажется настоящим альфой, кажется тем самым, о котором омега грезил в детстве, предаваясь пылким и страстным мечтам о будущем супруге, но мужчина… этот внимательный, понимающий мужчина такой же, как и чонгук. это запоздалое осознание внезапно будоражит настолько, что запах инжира буквально просачивается через поры покрасневшего омеги, сидящего перед нависающим тэхёном. затуманенный взгляд зачарованно опускается на поджарый живот и чётко очерченные паховые мышцы, а затем цепляется рассеянно за тёмную дорожку коротких волос, уходящих под бордовую тогу. чонгук шумно выдыхает и поднимает глаза на лицо мужчины, даже не представляя, какие образы рисуются в его голове от чужого вида. тэхёну так и хочется притянуть притихшего омегу за светлый затылок к своему паху и толкнуться на всю длину в горячий манящий рот. так и хочется растянуть узкую глубокую глотку под собственный размер и почувствовать влажные ритмичные сокращения, когда чонгук с непривычки подавится и сожмёт его в себе. мужчина предусмотрительно отходит в сторону, не пытаясь скрыть от расширенных бездонных глаз возникшее возбуждение. гранат вновь становится забродившим, а феромоны более плотными и тягучими. — я попрошу чимина принести тебе поесть. попробуй после немного поспать. омега провожает тэхёна заслезившимся взглядом и прикладывает ладонь к груди. — только вернись ко мне… чонгук ложится на кровать, обнимая живот руками, и тихо всхлипывает от страха за того, кто забрал его душу и прочно поселился в мыслях.***
мужчина скучающе бродит по своим покоям, которые чаще всего использует для плотских утех, а сам не перестаёт прокручивать в голове слова заплаканного, испуганного чонгука, что сбежал к нему из самого дворца. ублюдку не понравилось быть тем, кому изменяют. как же всё-таки предсказуемо. тэхён хмыкает, отпивая из кубка цекубское вино, и переводит мрачный взгляд на с грохотом распахнувшиеся двери. император кажется диким зверем со своими бешено сверкающими глазами и оскаленными клыками. мужчина кривит пухлые губы, обагренные терпким напитком. он тоже умеет показывать зубы и кусает так, что с лёгкостью оторвёт кусок плоти, заставив давиться и харкать кровью. — где чонгук? альфа предсказуемо один. не хочет, чтобы приближённые прознали о том, что их император посещает публичный дом, в то время как его беременный супруг смиренно ждёт дома и готовится стать отцом. он и до этого приходил тайно и под покровом ночи, опасаясь быть узнанным, и это до сих пор очень смешит тэхёна. от альфы разит крепким хмелем, когда он приближается к подобравшемуся мужчине, пытаясь надавить на того своей внутренней сущностью. — где мой омега? — твой омега? — тэхён предупреждающе сверкает алой радужкой и отбрасывает на пол кубок, в то же мгновение обнажая острый клинок, который всё это время прятал за спиной и при виде которого император ощутимо напрягается. острое лезвие угрожающе блестит, а не по-омежьи длинные клыки выпирают слишком красноречиво, чтобы действовать опрометчиво. — чонгук тебе больше не принадлежит, марк. ты ещё не понял? чонгук выбрал меня. в самую первую встречу мужчина сказал чонгуку, что у них против альфы ничего нет, вот только он не добавил, что в любой момент мог избавиться от ненавистного ублюдка, скормив своим вечно голодным крокодилам, обитающим в загороженной части борделя, где бывает только он один. но сейчас эта рисковая мысль не оставляет в покое, пульсируя на задворках. — убери это, тэхён, — альфа напряжённо кивает на острое лезвие, блестящее в свете масляных ламп. — уберу я, за оружие возьмёшься ты, — равнодушно говорит тэхён, сильнее сжимая пальцы на рукояти. — не стоило тебе приходить сюда. не стоило начинать спать со мной и изменять чонгуку. — мужчина гнусно усмехается, обнажая клыки, и не в силах удержать злобу. — так много «не стоило», подумать только… а ведь если бы не твоя неуёмная похоть, то я бы никогда не встретил чонгука. стало быть, мне стоит сказать тебе спасибо? император не успевает ответить, как тэхён дико щерится и замахивается, вонзая кинжал ему в грудь. а потом ещё. и ещё. острое лезвие с громким хлюпающим звуком выходит из чужой плоти последний раз, и голубые глаза альфы удивлённо стекленеют. вряд ли он действительно ожидал, что мужчина всерьёз решится напасть на самого главного и влиятельного человека во всём риме, вот только тэхён всегда был импульсивным, лишь за редкими исключениями контролируя свою нетерпеливую и вспыльчивую натуру. марк подписал себе приговор ровно в тот момент, когда посмел поднять руку на чонгука. на нуждающегося в поддержке, любви и твёрдом плече, чонгука. невинная, но волевая юнона, нашедшая свой покой в непреклонной и жестокой дискордии. тэхён вытирает лезвие о чужую тунику, и вместе с хрипом с губ умирающего альфы срываются кровавые лопающиеся пузыри. он поднимает руку, пытаясь схватиться за отклонившегося назад мужчину, но не дотягивается и грузно валится сначала на колени, а потом плашмя, нелепо вывернув конечности. тэхён неотрывно смотрит на неподвижного императора, склонив голову к плечу. его широкая массивная грудь высоко вздымается и опадает, а с лезвия кинжала сочными, густыми каплями падает на пол кровь. сердце бьётся быстро и оглушительно. карие глаза мутнеют, напоминая расплавленный тёмный янтарь, и на мгновение прикрываются трепещущими веками. когда мужчина их распахивает, то на пороге спальни видит чимина. всё такого же молчаливого, верного и преданного. он не спрашивает у своего хозяина, что произошло и не требует ответов, просто смотрит несколько секунд на распростёртое перед ногами тэхёна тело, а затем слегка приподнимает брови. — мне разобраться, господин? мужчина откладывает кинжал, зарываясь пятернёй в чёрные разлохмаченные кудри. — да. надо накормить крокодилов. слуга понятливо кивает, исчезая за дверью. тэхён осматривает себя, отстранённо думая о том, что следует посетить купальню перед тем, как идти к ожидающему его возвращения омеге. тот не должен почуять запах крови. только свежий насыщенный гранат и жадные поцелуи.***
с чёрных волос тэхёна капает вода, стекая по шее, ключицам и груди. он расслабленно зачёсывает разлохмаченные влажные локоны, пропуская их меж пальцев, а после медленно ступает в комнату, где на большой заправленной кровати ютится омега. светлые пряди закрывают спокойное холёное лицо, и только подрагивающие ресницы выдают чужое состояние. даже во сне чонгук пытается закрыть своё дитя руками и неосознанно укрыть феромонами, которые стали ярче и вкуснее. мужчина тихо подходит к постели и заботливо проводит ладонью по омежьему животу, который всё ещё безумно хочется покрыть мокрыми касаниями и пометить собственным ароматом. чонгук наверняка позволил бы это сделать, и не потому, что чересчур покладистый с ним и готовый терпеть странные прихоти. тэхён уверен, омега способен ему невозмутимо отказать, перед этим гордо вздёрнув очаровательный капризный подбородок. у его личной маленькой юноны слишком много всего внутри, а в круглых волнующих глазах немыслимая смесь эмоций и темнота воспоминаний. мужчина вздрагивает, обнаруживая себя мягко и безмятежно поглаживающим беременный живот, а чонгука неожиданно проснувшимся. тот смотрит на тэхёна вопрошающим, пытливым и не по годам зрелым взглядом, и глубина его осторожного молчания затягивает с головой, будто в исполинскую бездонную воронку. омега накрывает крупную ладонь, крепко прижимая к месту, где чаще всего ощущаются толчки, и приподнимается на локте, шумно вдыхая терпкий гранат. — всё хорошо? мужчина пристально вглядывается в лицо чонгука, который будто специально не спрашивает очевидные вещи. всё ли хорошо? — теперь да. тэхён сгребает в кулак натянувшуюся на чужом животе тунику и проскальзывает под неё, чтобы без помех накрыть тёплую кожу пальцами и краем глаза заметить несколько бледных растяжек, скрывающихся под набедренником. — а с нами? мужчина неторопливо опускается на колени, не спеша отвечать и разрывать прочный зрительный контакт, и склоняется к рваным линиям, чтобы уже через секунду провести по ним горячим языком. чонгук громко втягивает ноздрями воздух и не сдерживает довольного животного рокота, когда тэхён начинает откровенно облизывать растяжки на его животе. мужчина полностью обхватывает тот своими ладонями и вжимается щекой во влажный слюнявый след, настойчиво притираясь и прикрывая веки. тяжело дышащий омега аккуратно погружает пальцы в чёрные кудри и слегка ёрзает по постели, чувствуя, как между ног становится пугающе мокро. внутренняя сущность молит о чужом вмешательстве и властных касаниях загорелых рук, а сам чонгук лишь неосознанно двигает бёдрами, которые уже покрыты испариной и предвкушающе дрожат. он судорожно поджимает ягодицы и не позволяет природной влаге пропитать набедренник слишком очевидно. — я ведь обещал тебе, — просто отвечает тэхён, продолжая ревностно водить носом по неприкрытой тканью паховой складке, что плавно переходит в характерную округлость. — а я всегда сдерживаю свои обещания. чонгук надрывно выдыхает, когда мужчина алчно целует очередную длинную растяжку, и с жадностью впитывает особенный запах чужого удовольствия, который будоражит и заставляет сглатывать густую слюну. клыки зудят и прорезаются, подначивая впиться в мягкую плоть и сомкнуть челюсти, а крепчающий член болезненно твердеет, упираясь багровой головкой в напряжённый живот. между ногами тэхёна по капле собирается смазка, но он упрямо игнорирует типичную для всех омег липкость, сосредотачиваясь на слабо вздыхающем чонгуке и его робких, поощряющих поглаживаниях по волосам. — тэхён… обессиленный омега вновь укладывается на бок, обеими ладонями обхватывая чужую голову, и заполошно прикусывает нижнюю губу, желая видеть тэхёна, от чьей нежности хочется плакать. чонгук знает, что одно его слово — и влажные хаотичные поцелуи прекратятся, но он ничего не говорит, и понимание собственной власти над этим невероятным мужчиной опьяняет. — ты больше не вернёшься во дворец, а в фивы мы отправимся на следующей неделе. — я могу забрать с собой юнги? тэхён медленно отстраняется, и губы у него неприлично распухшие, а взгляд влажный, немного агрессивный, с томной поволокой. он поднимается в полный рост, наслаждаясь распалённым видом омеги, и не скрывает от чёрных распахнутых глаз выпирающую сквозь тогу вызывающую эрекцию. чонгук осоловело моргает, слегка раздвигая полные бёдра, и блестящая вожделенная влага между ними заставляет мужчину крепко сжать кулаки. от промокшего насквозь набедренника на простыни расходится тёмное маслянистое пятно. тэхён сверлит его тяжёлым взглядом несколько мучительно долгих секунд, а потом отворачивается, морщась от боли в покрасневших дёснах. — можешь. я найду его и скажу о твоём желании. чонгук растерянно выдыхает, когда понимает, что мужчина хочет снова оставить его одного, и слишком прытко для беременного садится на колени, успевая схватить чужую руку обеими ладонями. — почему ты уходишь? оставляя меня в таком состоянии. тэхён оборачивается и смотрит на сидящего перед собой омегу сверху вниз. тот такой маленький рядом с ним, такой ласковый и нежный, что становится тошно от самого себя за шальной порыв притянуть чонгука к своему члену и провести головкой по розовым губам. чужие щёки пунцовеют, словно омега слышит чужие греховные мысли, и тэхён не выдерживает, порывисто зарываясь подрагивающими пальцами в блондинистые волосы. он становится прямо напротив застывшего чонгука, и пах его оказывается перед взволнованным румяным лицом. омега запрокидывает голову, рассеянно моргая, и вглядывается в заострившиеся черты так порочно и соблазнительно, что у тэхёна живот предательски ноет и в лобке неприятно крутит. на бордовой тоге расползается рваное пятнышко, и чонгук приникает к нему своим ртом, обхватывая губами головку поверх тонкой ткани. язык ложится на пропитавшуюся предэякулятом поверхность, полностью захватывая в жаркий плен объёмный контур вставшей чувствительной плоти, а потные ладони несмело укладываются на мощные бёдра тэхёна. рука на затылке омеги нервно сжимается, и он прикрывает веки, дрожащими пальцами начиная разматывать чужую тогу. мужчина позволяет обнажить свой низ и с жадностью смотрит на то, как чонгук размыкает ресницы, прижимаясь горячей щекой к его лобку. короткие жёсткие волоски царапают нежную кожу, но омега не обращает на это внимания. пронизывающий взгляд не отрывается от увесистых яиц и красивого, в меру крупного и толстого члена, с мясистой головкой, из уретры которой медленно выталкивается капелька предсемени. — не уходи. тэхён оттягивает омегу за волосы, но тот уже намертво вцепляется в скользкие бёдра, покрытые испариной и сочащимся желанием, и это заставляет разум чонгука помутиться. он не в силах перестать глазеть на чужую вытекающую смазку, которую так хочется собрать языком, и готов умолять напряжённого возвышающегося мужчину, чтобы попробовать его природные соки на вкус. — я возьму тебя, если останусь. омега громко сглатывает, жадно приникая носом ко вздувшейся вене, и робко касается языком тонкой кожи, балдея от гладкости и рычащего выдоха тэхёна. — я твой… ты можешь… задушенный полустон звучит так пошло и влажно, что чонгук сам поначалу пугается собственной телесной нужды, вскидывая на мужчину заплывшие влагой глаза. тот выглядит как верховное божество, которому нужно неистово поклоняться, и омега начинает ему пламенно молиться, торопливо насаживаясь ртом на мясистую головку. он никогда не любил ублажать мужа подобными ласками, кривясь от слишком едкого запаха и грубой нетерпеливости альфы. только сейчас чонгук понимает, что мужчине, чью плоть он так жадно сейчас облизывает и смачивает слюной, он разрешит быть неосторожным и ненасытным, позволит на всю длину вбиваться в расслабленное горло и согласится на то, чтобы принять всё до единой капли. омега сипло дышит, жмурясь и шире раскрывая губы, а тэхён смотрит неотрывно на натруженный рот, туго обёрнутый вокруг его члена, и сгребает в неряшливую горсть длинные светлые пряди. смазка из мужчины теперь льётся практически не переставая, стекая по щиколоткам и стопам, но ему впервые на это абсолютно плевать. он весь сконцентрирован на увлечённом чонгуке, он весь сосредоточен на горячей влажности и хлюпающих непотребных звуках. омега внутри мягкий и обволакивающий. урчит едва слышно, пуская по телу тэхёна лихорадочную дрожь, и бесстыдно сёрбает пузырящейся слюной, даже не представляя, что этим своим действием срывает с него невидимые цепи. чонгук крепче хватается ладонями за твёрдые бёдра, а сам с подавленным мычанием расслабляет мышцы ануса, чувствуя, как начинает густо капать его смазка и пропитывать и без того мокрый от выделений набедренник. тэхён двигает тазом назад, когда резко ощущает наплыв призывного аромата готового и взвинченного от близости омеги, а затем полностью выскальзывает из гостеприимной узости, мазнув багровой головкой по вспухшим усердным губам. мужчина сильнее запрокидывает чужую безвольную голову и берётся за собственный член, развратно шлёпая по пылающей щеке, на которой застыла длинная нить слюны. чонгук жалобно хнычет, высовывая язык, и тэхён ведёт упругой бархатистой головкой и по нему, откровенно наслаждаясь чужой мягкостью и податливостью. мужчина отклоняется и хватается за липкие омежьи щёки, вынуждая чонгука широко распахнуть рот, а после грубо толкается на всю длину, ударяясь полными яйцами об измазанный в естественных жидкостях подбородок. омега предсказуемо давится, тесно сдавливая в своей глотке возбуждённую плоть, и слёзы катятся по его лицу, когда он пытается удержать себя от рвотного рефлекса и шумно вдохнуть носом. рука вновь оказывается в блондинистых волосах, хватка на загривке значительно усиливается, и голову чонгука прижимают к лобку теснее. он действительно проглатывает всё до капли, и мужчина невольно удерживает его затылок, дыша рвано и тяжело, а после тащит несопротивляющегося омегу наверх, заставляя привстать на коленях, и целует покрытые спермой губы. откровенно, глубоко, голодно. с языком, слюнями и имитацией секса. как тэхён оказывается между разведённых смуглых бёдер — он уже и не помнит. но прижимаясь ртом к воспалённому, сладкому и сочному, он испытывает лишь искреннее благоговение и праведный гнев, потому что эту нежность ласкал и впитывал в себя ненавистный альфа. — тэхён… мужчина не реагирует на отчаянный зов, срывающегося на блаженный крик чонгука, и нет сожалений в его языке, ласкающем обильно сочащуюся плоть. только семя зарождающейся запретной любви в сердце и страсть, у которой есть определённое лицо, и заветное имя. омега выгибает спину, зажимая голову тэхёна между своих ног и мелко трясясь от разлившейся по телу волны удовольствия. мужчина впивается пальцами в дрожащие ляжки и оставляет глубокие красноватые лунки от ногтей, продолжая яростно толкаться языком в часто сокращающийся сфинктер и с гортанным рычанием глотать густую пахучую смазку. тэхён задыхается в чужих неконтролируемых феромонах и раз за разом пачкает губы в природных соках омеги, который изнывает, хрипит и дёргается в его руках от предельной и слишком яркой стимуляции. чонгук весь вспотел, волосы на висках взмокли и спутались, а мужчина всё трогает его и трогает, шепча непристойные комплименты куда-то в живот. омега за ним совсем ничего не видит, только черноволосую макушку и из-за этого жалобно скулит, остро нуждаясь в том, чтобы его требовательно подмяли под себя, нависли крупной фигурой сверху и взглянули жарко из-под полуопущенных ресниц. чонгук даже ёрзать начинает, пытаясь отстраниться, но неосознанно проезжается по чужому рту, плотно приникнувшему к его распухшей чувствительной дырке, и содрогается, роняя слёзы от невозможности притянуть к себе мужчину. — пожалуйста… — омега шарит ладонями по сбитой простыне и опять натыкается на слегка влажные локоны, цепляясь за них и капризно дёргая. — я хочу кончить от твоего члена, а не языка. повелительные нотки в разнеженном голосе заставляют тэхёна подавиться. он хрипло закашливается, утирая ладонью рот, но маслянистая любовная влага всё равно блестит на его щеках и даже шее. — приказываешь мне, омега? мужчина неторопливо забирается на постель полностью и упирается руками по обе стороны от светлой головы. чонгук откровенно млеет от грудного рыка и терпкости граната и с готовностью разводит ноги ещё сильнее, чувствуя, как от восторженного предвкушения тонкая струйка смазки вытекает из его растраханного языком ануса. он раскрывает распухшие губы и сводит брови к переносице, когда два узловатых пальца погружаются во влагу между бёдрами. — мой язык был недостаточно хорош для твоей ненасытной задницы? омега протяжно стонет от чужих непристойных слов и сжимается вокруг тэхёна, жадно обволакивая горячими внутренними мышцами. снизу всё развратно хлюпает, а при жёстком ударе чужих костяшек о его кожу слышатся мокрые хлопки, и от этого стремительно теплеет в животе, но тяжелеет в яйцах. — прекрати… — надтреснуто молит чонгук, пытаясь перевернуться на бок. мужчина хищно ухмыляется и вжимается влажным членом в его бедро, резче вбиваясь в тёплую дырку и активнее массируя эластичные стенки. он не даёт омеге сдвинуть ноги вместе и не прекращает двигать рукой. — знаешь, почему я не прекращу? — тэхён рвано трётся своим возбуждением о низ чужого живота. — потому что я чувствую, как ты мокнешь вокруг моих пальцев. как становишься узким и как сильно начинаешь пульсировать. тебе нравится, чонгук, даже не отрицай, — чонгук загнанно мотает головой, но мужчина добивает, проталкиваясь в затягивающее тепло уже четырьмя пальцами и напряжённо выдыхая: — ты таял на моём языке, словно жидкий мёд. смотри же на меня, ну! разморенный откровенными словами, будоражащей похвалой и чужим неприкрытым желанием, таким открытым, большим и явным, трущимся об его тело умело и размашисто, омега переводит на тэхёна прямой взгляд и слегка приоткрывает губы. он внезапно заговаривает, и то, что чонгук говорит, сбивает мужчину с ритма, вынуждая остановиться. — между мной и мужем несколько месяцев не было близости. я намеренно подговорил лекаря, чтобы он наврал марку о том, что на моём сроке нельзя заниматься сексом. я не хотел его. я никого больше не хотел. из-за тебя. — маленькая хитрая юнона. тэхён удовлетворённо улыбается, осторожно вытаскивая пальцы, покрытые вязкими выделениями и усаживаясь в постели. разрумяненный омега выдерживает чужой одобрительный взгляд и, закусив губу, повторяет позу мужчины, расслабленно откинувшего голову и вытянувшего крепкие мускулистые ноги. — я всегда таким был. тэхён кривовато улыбается, цепко наблюдая за тем, как омега приподнимается на коленях и снимает с себя неприятно липкую тунику. в поле зрения тут же попадает налитая грудь с тёмно-розовыми чуть припухшими сосками, округлый живот, стоячий от прилившейся крови член и полные роскошные бёдра. всё это великолепие покрыто испариной, влагой, предательскими мурашками и собственническими поцелуями. завитые блондинистые волосы привольно лежат на плечах, а чёрные глаза диковато блестят, выдавая взвинченное состояние своего хозяина. мужчина шумно выдыхает, сцеживая воздух сквозь плотно сомкнутые губы, и несдержанно толкает язык в щёку, когда чонгук немного неуклюже забирается на него сверху, упираясь беременным животом в красивый рельефный торс, по которому стекают капли пота. тэхён мгновенно опускает крупные ладони на пышные ягодицы и с чувством сжимает упругую плоть в пальцах, касаясь самыми кончиками горячей влаги. омега ломко стонет, хватаясь за широкие скользкие плечи, и услужливо выпячивает мокрую и жаждущую задницу, чувствуя, как мажет между его ног чужой возбуждённый член. мужчина проникает в чонгука торопливо, сначала тычась, словно юнец, куда-то в промежность, а затем дёрганно направляя багровую головку в конвульсивно сокращающийся анус. омега даже принимает его так, будто слеплен и предназначен только для тэхёна, и это осознание окончательно сводит того с ума, заставляя раз за разом жёстче и быстрее насаживать на себя постанывающего чонгука. тот двигается на нём самозабвенно и прыгает бесстыдно, до звонких хлопков. омега, не зная усталости и не чувствуя привычного смущения, запрокидывает голову, цепляясь за чёрные кудри, чтобы притянуть мужчину к своему обнажившемуся горлу. тэхён тут же жадно припадает ртом к запаховой железе и туго всасывает тонкую кожу, продолжая с ритмичным хлюпаньем насаживать на собственную плоть влажную омежью задницу. чонгук задушенно вскрикивает, и мужчина весь напрягается, когда его член интенсивно зажимают учащённо запульсировавшими мышцами. вены на руках тэхёна набухают, гранат разливается по воздуху, перемешиваясь с неприлично забродившим от наслаждения инжиром, а пресс твердеет ещё сильнее, когда омега царапает его своими ногтями. раздувшиеся ноздри, сдвигающиеся к переносице брови и пробирающий развращённый взгляд из-под нависших тёмных ресниц. чонгук крутит бёдрами, удовлетворённо выдыхая от постоянного приятного давления внутри, и чувствует, как всё буквально льётся из него, как чавкает при хлёстком ударе о чужой измазанный в выделениях пах, хлюпает и как тянется потом хлипкими маслянистыми нитями, обрываясь и оседая на взмокшей промежности мужчины. тот полностью накрывает ладонями скользкие ягодицы и почти болезненно оттягивает их в стороны, едва сдерживая порыв опрокинуть омегу на кровать и развернуть к себе спиной. только округлый тёплый живот, на котором прочно селится его терпкий феромон и который так интимно вжимается и трётся об него из-за непрерывных фрикций, не позволяет совсем отключить от взбесившихся гормонов голову. но вот чонгук замедляется, максимально расслабляя анус, запускает трясущиеся пальцы в чёрные кудри и говорит то, что вынуждает подобравшегося мужчину тихо и угрожающе зарычать: — я бы хотел быть беременным от тебя. омега смотрит пламенно, чуть взволнованно и с немым вопросом в заплывших глазах. тэхён стискивает его задницу до влажного скрежета и натягивает на свой член, не давая больше подняться. чонгук учащённо сжимается вокруг, обдавая раскалённым жаром, и ощущает такую блаженную беспомощность, вот так просто грузно опустившись и вжавшись раздвинутыми ягодицами в колючий лобок, что хочется лишь бессвязно заскулить и жалобно захныкать. он явно смущён собственной горячностью и смелостью, которые спутывают ему мысли, но жгучий взгляд тэхёна того стоит. тэхён того стоит. его напористый, опытный и горячий омега. чонгук жадно облизывается, продолжая покорно сидеть на крупном члене, и белые локоны змеятся на его плечах, прикрывая налившиеся кровью, возбуждённые соски. — ты будешь, — даёт ещё одно обещание мужчина. обещание, которое обязательно исполнит. а омега весь напрягается, ёрзает, мокнет ещё обильнее прямо на чужой твёрдой плоти, и это вызывает у тэхёна улыбку. тёмную, понимающую и полную неприкрытого довольства. чонгук чувствует вес этой тяжёлой ухмылки в своём паху, и жаркий румянец опаляет его щёки. мягкие половинки вновь раздвигаются в стороны и властно сминаются нетерпеливыми узловатыми пальцами, а красноватые губы снова впиваются в послушные напротив. омега гортанно урчит, настырно пихая язык в ласкающий рот, и самостоятельно приподнимается, когда тэхён поощрительно шлёпает его по испачканному заду, позволяя несдержанно толкаться меж своих губ. чонгук рокочуще мычит и неосознанно обхватывает ладонью правую грудь, сминая чувствительную плоть пальцами и задушенно скуля. мужчина перехватывает чужую руку и переходит влажными поцелуями на щёку, а затем и подбородок, принимаясь открыто ласкать глубокую потную ложбину и ноющий твёрдый сосок. омега жалобно хнычет и начинает извиваться в удушающе тесных объятиях, конвульсивно сжимаясь вокруг члена. — тэхён… не надо… чонгук пытается убрать со своей измученной груди чужую руку, но мужчина лишь сильнее стискивает её, не прекращая массировать собственным возбуждением скользкие мышцы ануса, а потом вдруг низко склоняется и накрывает губами раздражённый сосок. омега испуганно вскрикивает, потому что из него уже вовсю течёт не только смазка, но и молоко, а тэхён бесстыдно хлюпает белёсой жидкостью, утробно, приглушённо рыча. чонгук откровенно трясётся, цепляясь за широкие плечи мужчины, и из его горла вырывается сдавленный звук, больше похожий на отчаянное рыдание. — извергаешься даже здесь, омега? чонгук крепко жмурится, кожей чувствуя плотоядную ухмылку и мокрое прикосновение горячего языка к упругому соску. он не отвечает, но тэхёну это и не нужно. его пухлые губы втягивают, всасывают, ударяют и зажимают. оглушительно громкое хлюпанье раздаётся набатом в ушах омеги, а собственные стоны поднимают волоски на руках, когда мужчина с влажным чпоком отрывается от его груди. по чужому подбородку и мощной шее текут белые струйки, и это всё, что успевает заметить взбудораженный чонгук, стоит только искривлённому рту прижаться к нему в поцелуе. медовая сладость медленно растекается по языку, а в ноздри забивается тонкий сладкий запах, характерный для грудного молока. омега восторженно мычит, заламывая брови, и неожиданно для себя кончает, явственно ощущая чужую пульсацию между своих ног. мужчина терпеливо ждёт, когда чонгук в его руках полностью расслабится, и спускает прямо в интенсивно сжимающуюся плоть, что без остановки ласкает его член и благодарно принимает в своё тёплое нутро семя. омега роняет голову на широкое плечо, к которому тут же прижимается щекой, и крупно подрагивает, не в состоянии даже сглотнуть вязкую слюну. она пузырится в уголках опухшего от поцелуев рта и тянется тонкими дорожками вниз. тэхён в нём кончает бурно и долго, и чувство предельной наполненности заставляет омегу задыхаться. хорошо. как же ему хорошо. чонгук обессиленно жмётся к мужчине, протестующе хныча, когда тот осторожно снимает его со своего уже начинающего постепенно обмякать члена. и утомлённый долгожданной близостью засыпает он предсказуемо быстро. тэхён бережно обнимает омегу, пристроившегося у него на плече, и пытается отправиться в мир грёз следом, вот только вместо этого не может перестать касаться спутанных блондинистых волос и беременного живота. липкость и невысохшая влага между ними не отвлекает, лишь немного тревожа и раззадоривая слишком восприимчивое обоняние, потому что единственное, чем сейчас пахнет чонгук, это спокойствием, его феромонами, и полученным удовольствием. мужчина снова обещает себе, что теперь так будет всегда, и осторожно целует потный горячий лоб, убирая с румяной щеки светлый локон.