Страшная месть

Быстро темнело, так, как может темнеть только у нас, на юге. Солнце уже давно скрылось в морских глубинах. Глубинный стон я почувствовал всем своим каменным существом. Приближалась буря и вместе с ней морское течение влекло под каменные копыта моего скакуна обречённый корабль! Я ещё не видел его, но предчувствовал, что эта ночь изменит мою жизнь. Это ощущение пришло на закате. Почему-то перед внутренним взором стояла высокая стройная чернокожая фигура женщины-мономотанки. Кажется, я её уже видел раньше наяву, там, на Восточном материке, в стране Норлак. Она была бывшей танцовщицей в храме Богине Смерти в Мономотане, потом бежав из храма, попала на невольничий рынок, где её и выкупил увечный ювелир из Норлака. Её звали Вионой. Став женой ювелира, она сделала выбор, а ведь могла стать Великой жрицей, даже Бессмертной Высшей, или как говорят, люди, Святой. . Но оставшись смертной женщиной Виона не утратила дара влиять на мысли и не только смертных людей. Как-то я в своей человеческой ипостаси беседовал с ней. Не знаю, узнала ли она, кто я такой на самом деле. Скорее всего, узнала. И вот сегодняшней ночью, она встала перед моим мысленным взором. Встала и что-то сказала. Повелительно? Такими, как я, повелевать нельзя. Сказала просяще, но в этой просьбе слышалось что-то, к чему стоит прислушиваться. Я мало, что понял из её слов. Она говорила о маленьком мальчике и о богах-близнецах, о сегванской Косатке… О, эта проклятая боевая сегванская Косатка! Как я ненавидел народ, народ, чей корабль увёз от меня мою Абекуа!.. Безмолвная лиловая молния пронзила облачное небо, и я увидел её, длинную скелетообразную сегванскую Косатку. Словно гибнущее животное, она сопротивлялась из последних сил, гребцы выбивались из сил, но разве может преодолеть слабый человек, много слабых людей, силу морской стихии и силу Высшего, ту силу, что заставляет раз за разом оживать камни?.. Я уже мог видеть искажённые ужасом лица людей, обречённых, знающих, что они обречены, но ещё пытающиеся сохранить крупицы мужества и, может быть, даже надежды. И надежда была найдена, вернее, жертва в откуп беспощадному Всаднику, вставшему на пути их гибнущего корабля! Я не мог слышать голосов, но прекрасно видел, как несколько сегванов, бросив вёсла и вскочив со скамей, пытаются схватить маленького мальчика, лет одиннадцати, прижавшегося к красивому светлокудрому юноше, похоже, арранту, который обнял мальчика за плечи, а потом вдруг вскочил с места и не выпуская из объятий мальчика, бросился через борт гибнущего корабля. Тем временем русоволосый широкоплечий молодой мужчина, с изрезанным шрамами лицом, сидевшей на той же скамье, что и арант с мальчиком, с места выпрыгнул в проход между скамьями, откидывая в стороны сегванов, пытавшихся задержать арранта. Ещё несколько минут после того, как аррант с мальчиком сначала скрылись под водой, а потом вынырнули невдалеке от корабля, широкоплечий не подпускал сегванов к борту Косатки, а уверившись, что его друг и мальчик в безопасности, вскочил на борт и одним звериным прыжком отлетел от корабля и скрылся под водой. «Словно степной волкодав!»- пришло мне в голову невольное сравнение. Я сказал, что пока Волкодав, позже выяснилось, что именно так и называли широкоплечего воина его друзья, расшвыривал наседавших на него сегванов, аррант с мальчиком оказались в безопасности, потому что тогда я уже знал, что этим троим я оставлю жизнь, и помогу добраться до берега. И не потому, что Виона просила меня об этом, а потому что… Я говорил, что не слышал голосов людей на Косатке. Да, слухом не слышал, но сердцем. Прижимаясь к арранту, мальчик шептал на родном для меня языке: «приветствую тебя, родич. Преломи со мной хлеба и обогрейся у моего очага». Это было приветствие моего народа, звучащее в любом роду, в любом становище, пускай даже и произносилось в разных родах на несколько другом наречии, но с одной и той же интонацией, с одними и теми же помыслами. Это приветствие объединяло рода, разделённые степью в единый сплочённый народ. Кажется, этот мальчик был родом не из Шо-Ситайна, а то ли из Озёрного края, что по ту сторону Заоблачного кряжа, то ли с гор, но язык был… И я представил, как бы учил своего одиннадцатилетнего сына бегать, держась за моё стремя, если бы… …огромная волна, подхватила троих людей и швырнула на камни. Когда она схлынула, оказалось, что трое спасённых лежат ничком на чёрных ледяных камнях как раз возле моего стремени. Мой верный пёс, который сейчас был Высшим услышал мой мысленный приказ, и повелел волне вынести людей именно к стремени. Потом я наблюдал, как новый вал, ещё грознее предыдущего оторвал Волкодава от скалы, и как пришедшие в себя аррант с мальчиком вдвоём втаскивали его в расщелину, в которую успели забраться. Как откатилось море, как трое людей протискивались вглубь скалы, вернее, этого я уже не видел и… Нет, не чувствовал, а просто знал. А потом был удар, треск, слышимый даже сквозь рёв беснующихся волн, треск, с каким разбивается о скалу корпус корабля, корабля, вёзшего на себе жестоких людей, людей, которые ехали за море, чтобы стать непобедимыми воинами, но не ради того, чтобы защищать слабых и обездоленных, чтобы отстаивать на суде Богов правду и любовь, а ради того, чтобы убивать и получать за это золото. Теперь я это знал. Я всегда знал душу каждого человека на каждом из погубленных мною кораблей. Без этого знания, я не смог бы определять, кому жить, а кому погибнуть. А потом я слушал, их разговоры, их радостный смех, умножая его среди камней. Смех, как давно я не слышал искреннего весёлого смеха!.. Зов глубин больше не звучал, колдовские зарницы больше не озаряли небо, хлынул дождь, резкий ветер вздымал гребни пенных волов, но волны делались всё ниже, сглаживались и вскоре шторм прекратился, и лишь упругие струи дождя били по чёрной воде и ледяным чёрным камням блуждающей скалы, которая, окутанная туманом, двигалась в сторону берега. …в сторону берега, моего родного берега, берега, на который я не ступал уже много лет! Сто там теперь! Гурцат Жестокий давно повержен, на Восточном материке, в Аррантиаде, на большей части Мономотаны и на Западном материке давно царит мир?.. А мир ли это, когда кочевые Шо-ситайнские рода и племена враждуют между собой, а два племени горцев ведут непримиримую борьбу за право называть себя «Истинными». И этот юный Итигул, которого я спас сегодня, теперь я знал все его мысли, мечтал о том, как начнёт резать проклятых Шанов – предков той части несчастного горного племени, уведённой в плен воинами Гурцата жестокого, мечтал о том, как он, Истинный Итигул вместе с соплеменниками будет плясать и упиваться мучениями пленённых Шан-Итигулов, как… О чём же ты думаешь, мальчик, ты ещё не видел и не проливал крови. Если бы я только мог сказать тебе… Небо едва посерело. Скоро настанет утро. Когда я увидел родной берег, мне на глаза навернулись слёзы. А может быть, это был лишь туман?.. Предутренняя степь расстилалась передо мной в предутреннем тумане. Первые розовые лучи, словно копья, пронзили туман насквозь, и над степью он стал таять, уноситься к горам, а здесь, над морем, туман стелился низко, над самой водой. Людям пора уходить! Я слышал, как проснулся Волкодав, зачем-то полез вверх по камням, составляющим моего каменного скакуна, необычный крылатый зверёк, сопровождавший его, взлетел вверх и сел на мою левую руку, протянутую над гривой коня. Пока туман не скрыл меня полностью, я не мог шевелиться, мог только молча смотреть и слушать. Я и смотрел. Наблюдал, как потешный зверёк исследует мою руку, а затем плечо, лицо. Он недоумевал, как это камень может быть так похожим на человека. Я чувствовал эмоции зверька. Добравшись до моей макушки, зверёк вдруг снялся с меня и с пронзительным криком закружился над Волкодавом, а потом полетел в сторону берега и снова вернувшись, принялся кружить над головой у своего хозяина. Проснулись и аррант с мальчиком. Как же называл их Волкодав?.. Не помню! Да это и неважно. Важно то, что молодой изящный аррант и рослый широкоплечий Волкодав, молодой, но с лицом, изрезанным шрамами и с полуседыми русыми волосами, были похожи, словно братья-близнецы. И глаза. Забравшись на гриву каменного коня, Волкодав поднял голову и взглянул мне в лицо. И я рассмотрел его глаза. Серо-зелёные, словно морская вода, глаза, до боли напомнили мне задумчивые серые глаза моей Абекуа, глаза, которые я видел в каждом сне! Проснувшийся аррант начал в панике звать Волкодава, который, отозвавшись, стал быстро спускаться вниз. Воин и Целитель, божественные близнецы, нет, не зачатые бессмертным божеством и не рождённые святой из рода людей, но люди, рождённые разными племенами, и даже в разных мирах, но нашедшие друг друга и ставшие бороться со злом, ложью, подлостью: один мечом и луком, другой словом и целительной силой рук. Добро пожаловать в Шо-Ситайн, новые боги! Но вам пора! Туман поднимается. Я видел, как нырнул молодой аррант, как испугавшись за него, следом в воду бросился и его широкоплечий товарищ, как оба вынырнули: аррант прижимая к себе два заплечных мешка и свою бесценную сумку с незаконченной рукописью, а Волкодав свой меч, Он называл его - Солнечный Пламень. Достойное имя для меча, видел, как они, все трое побрели по мелководью к берегу. Мальчик иногда плыл, но вот уже и он твёрдо стоит на ногах. Выйдя на берег, они обернулись. Пока туман медленно поднимался, плащом окутывая меня, я смотрел на них и... плакал. Говорят, камни не умеют плакать? Это неправда!.. Но вот туман полностью скрыл меня и повлёк прочь от милого берега! В последний миг я успел увидеть, как Волкодав поднял руку в прощальном жесте, я поднял руку в ответ, и больше я не оборачивался.