Зачарованный лес

— С каким запахом я у тебя ассоциируюсь? — Рыжий выводит незамысловатые узоры на груди Мертвеца. Тот лежит под ним голый и мягкий, почти ничего не соображающий. Тело прикрыто тонкой простынкой, и он похож по меньшей мере на греческого бога в опочивальне. — А я у тебя? — С морем, — Рыжий вплетается пальцами в дреды, ласково дёргает пушистые косички. — С камнями, с ветром, с морской солью... — Мужицкий запах для мужиков, — констатирует засыпающий Мертвец. — Погоди. Камни? Это как? Типа мхом несёт? — Дубина, — хихикает Рыжий. — Я не могу это описать. Просто что-то твёрдое, гладкое и влажное... — Ты сейчас камень описываешь или мой хуй? — перебивает Мертвец. Он очень озабочен поставленным вопросом, даже глаза открывает. Вместо ответа получает шлепок ладонью. Длинный нос и губы пытаются размазать по лицу, а он только язык довольно высовывает, вылизывает Рыжему пальцы. — Ты сегодня особенно мерзкий, — Рыжий морщится сквозь смех. Выползает с кровати, делая несколько шагов в сторону балкона. От желания покурить чешется даже язык, и сигарета сама собой оказывается во рту. Он курит прямо в квартире, загадочно разглядывая узоры на старых обоях. Завитки и цветочки даже в трезвом состоянии не хило так затягивают, и Рыжий в уме ставит напоминание не залипать на них, когда накурится в следующий раз. — У нас по квартире одни водники и фольга разбросаны, — Мертвец пинает пакеты и обрезанные бутылки. — Живём, как торчи какие-то. Ужас! — Не то слово, — бычок прячется в кучке себе подобных в кружке. Рыжий из интереса рассматривает посудину, вертит в разные стороны. Вся побитая, где-то есть трещина, ещё и надпись эта дурацкая — «В здоровье сила!». То-то в этой кружке отродясь кроме спирта и окурков ничего не было. — Чё ты говорил? — оборачивается Рыжий, забывая про импровизированную пепельницу. Мертвец выходит из кухни, сёрбая по пути остатками пива. Судя по выражению лица оно тёплое и без солёной закуси встаёт поперёк горла. — Воду опять отключили, — он ставит стакан куда-то на стол, сдвигая с него кучу неразобранных вещей. — Можно считать, что мы всю скурили. Рыжий тоскливо оглядывается вокруг. Съёмная однушка завалена чёрт пойми чем, повсюду валяются чистые вещи вперемешку с грязными, бутылки, пластиковые упаковки, даже несколько комков пыли. Сразу вспоминается игрушка сестры — симулятор жизни, где такие комки продавать можно было. В порыве нежной ностальгии Рыжий даже почти пишет сестре, что приедет на выходных. Но потом быстро стирает сообщение и отправляет глупый стикер с котом. — Домой не хочешь смотаться? — он поднимает взгляд на Мертвеца. Тот стоит сейчас посреди комнаты, разглядывая себя в напольное зеркало. — Да ну, запарно мне, — он разворачивается боком, почёсывая прыщик на бедре. — Прикинь, у меня жопа прыщавая. А ты молчал. — Я тебе больше скажу, она ещё и дырявая, — Рыжий распахивает балконную дверь, а после и окна. Ночной воздух немного разгоняет скопившуюся духоту, даже как-то повеселее становится на душе. — Когда мы в последний раз на улице были? — Когда табак для кальяна кончился, — Мертвец пристраивается за спиной, обнимает за талию и укладывает подбородок в изгиб шеи. — Недельку назад может. — Аморально, — Рыжий рассматривает тополя под окнами, оранжевые кругляшки фонарей. — Всё это чересчур неправильно... — Боже, слова-то какие, — усмехается Мертвец. Он прикрывает глаза, тихо сопит в веснушчатое плечо. — Надо завтра в аптеку сходить, хлеба купить, а то действительно живём, как упыри. — Я чур Эдвард Каллен, — Рыжий ковыряет краску на деревянной раме. Душевная тошнота возвращается, ему хочется кричать и плакать, хочется выть от несправедливости. А что конкретно с ним несправедливо он пока не разобрался. Наверное, весь этот мир вокруг. Такой яркий и счастливый, но очень жадный. Рыжий просит ведь совсем чуть-чуть, поделитесь, люди добрые, покажите, что не всегда так беспросветно тоскливо. — Тебе нравится твоя жизнь? — Рыжий чувствует, что если не отвлечётся, то вариант выйти в окно с девятого этажа больше не будет казаться бредовым. — Вполне устраивает, — шепчет Мертвец в самое ухо. Он прижимается сзади голым телом, неслышно мычит заевшую песню. — Только жрать охота постоянно. Но это поправимо. У Рыжего горло саднит от желания проблеваться. Серые будни смешались в какой-то зловонный ком из рутины, пустоты и одиночества. Мертвец всё чаще кажется пустым и неинтересным, их общая квартира — по меньшей мере грязной ржавой клеткой. А всё вокруг цветёт и пахнет, прямо девственный май посреди сентября. Хочется выпить, и от этого желания становится только хуже. — Да за что мне всё это, — расшатанные нервы не выдерживают. По щеке скатывается воспоминание о школе, родном доме, сестрёнке и родителях. Следом ещё одно о долгах, рассрочке и грязной посуде. Он закрывает лицо руками, отчаянно вдавливая глаза в глазницы. Если бы не Мертвец, так бы и шагнул навстречу прекрасному забытию. Да что-то держит, крепко прижимает к себе. Через пару минут он находит себя на полу, мокрого и опухшего, с кровящей губой. Мертвец окружает тёплым кольцом из рук и ног, шепчет тихо в макушку что-то успокаивающе монотонное. — Бывает, бывает, — пробивается его голос, сквозь белый шум. — И такое бывает. Поплачь, родной, поплачь, мой маленький... Дальше Рыжий не слушает, только пуще захлёбывается в жалости к себе. В глубине груди предупредительно ноет сердце — остановись, мудила, я могу не выдержать! Действительно, если долго не выпускать эмоции и постоянно засовывать их куда поглубже, то незапланированная истерика может дорого обойтись. Рыжий дышит ртом, отрывисто подвывая. Он икает, глотает сопли, кажется сдирает Мертвецу всю кожу на спине в попытке успокоиться. — Уберёмся, наведём романтики, свечи, колбаса... — снова возникает голос Мертвеца. Уже севший немного, слышно, как он часто облизывает пересохшие губы. — Почистимся недельку, попьём успокоительных... Рыжий доверчиво кивает, мотает башкой с такой силой, что его придерживают. — Будем фильмы смотреть, книги читать... Потом съездим домой, с родными увидимся... Мертвец всё наглаживает ему плечи и голову, говорит вполголоса. Он замёрз уже, сидит весь в испуге и мурашках, но не отлипает от проистерившегося Рыжего. Потом молча выходят с балкона, одеваются, потому что находиться рядом голышом становится неловко, Рыжий запирается в ванной на полчаса, а Мертвец за это время проветривает всю квартиру, пытается прибраться. Когда Рыжий выходит умытый и причёсанный, Мертвец прячет в мусорный пакет последнюю пустую бутылку. Возле двери стоит четыре больших пакета. — Спать будем сегодня? — Рыжий подходит к холодильнику и заглядывает внутрь. Несколько энергетиков, сыр, два помидора... Мышь пока не повесилась, конечно, но верёвочку уже прикупила. — Стоит, наверное, — Мертвец разбирает гору посуды, сразу пряча в навесную тумбу всё чистое. Ударяется головой о вытяжку, когда лезет проверить, чем наполнены кастрюли на плите. Смачно ругается, трёт ушибленный затылок. А Рыжего так вдруг веселит вся эта картина и согнувшийся в три погибели Мертвец в своих серо-коричневых шортах с белым пятном на заднице, что смех сам собой рвётся наружу. Искренний, омытый слезами, и оттого чистый, как слеза младенца. Или Мертвеца, который умудрился мизинцем проехаться по ножке табуретки, пока собирал разбросанные по всей кухоньке тарелки и стаканы. — Давай купим те горшки из Фикса? — Рыжий разглядывает изрядно потрёпанную сахарницу. Она без крышки и где-то на дне среди белого песка похоронена неудачливая муха. — Которые как тыквы что-ли? — Мертвец намыливает пятую тарелку. Он не помещается в пространство над раковиной и просто упирается лбом в шкаф над ней. — Да. И тарелку ту, с котом, — Рыжий стряхивает на пол засохшие хлебные крошки. — У меня зп послезавтра будет, сможем сходить за шмотками новыми, — Мертвец чешет нос, оставляя на коже куски пены. — Или подарков закупим и укатим домой. — Нет, нам порошок нужен, шампунь, средства для уборки... Подарки лучше до нового года отложить. — С зимой, — выпаливает Мертвец, не оборачиваясь. — Ты ассоциируешься с запахом зимы, — он немного заплетается в словах, но упорно продолжает. — В один день холодно и грустно, пахнет грязью и безнадёгой, а в другой день — тепло, слышится запах цитрусов, ёлки, пушистого снега. — Романтично, — Рыжий представляет, как будет выглядеть город в середине декабря. Всё белое и сверкает, на деревьях и фонарях развешаны праздничные гирлянды, в магазинах постоянно играют новогодние шлягеры. Вечерами больше не стрёмно ходить по тёмным переулкам, потому что даже в самую глубокую ночь от снега так много света, будто только сумерки начались. И панелечки больше не вгоняют в тоску, а только иногда мигают уютным цветным светом, ласково бросают на улицу жёлтые пятна из окон, где вовсю стругают салатики и жуют мандарины. — Всё, остальное утром, — расслабленно выдыхает Мертвец, вытирая руки полотенцем. Из раковины торчит одинокая сковородка. — Сейчас спать. В кровати по-особенному тепло. Мертвец привычным жестом сгребает в медвежьи объятия, утыкаясь носом в ёжик волос. Рыжий путается в его ногах и одеяле, ворочается ещё несколько минут, а потом счастливо улыбается. — Извини за сцену, — он прикрывает глаза, чувствуя как каждая клеточка тела наполняется сладким спокойствием. — Всё окей, такие сцены тоже нужны, — Мертвец балансирует на грани сна, упирается губами в чужую макушку. — Все мы люди, все мы человеки... — А почему зима? — напоследок спрашивает Рыжий. — После тебя когда в толкан заходишь, так восхитительно ёлками пахнет... — бубнит Мертвец и ловит подбородком чужой тихий смех.