Masquerade in the Dark

Дворец Царицы сверкал. Ледяные люстры таяли, капали с потолка, заливая зал мягким голубым светом. Канделябры, окрашенные с помощью волшебных манипуляций в фиолетовый цвет, дополняли атмосферу, когда фигуры в черном, белом и синем мелькали среди мраморных колонн. Высокие каблуки цокали по кафельному полу, выложенному кружащейся мозаикой. В одном углу играли музыканты, наполняя комнату звуком, чтобы пары могли танцевать. Синьора увидела это великолепие лишь на мгновение. Затем маска опустилась. — Это маскарад, питомец. Ты должна надеть это, — сказала Царица ранее, пока они втискивались в платья, инкрустированные драгоценными камнями. — Конечно, моя Царица, — сказала Синьора. — Я сожалею только о том, что мне не удастся увидеть тебя. Царица улыбнулась той легкой, загадочной улыбкой, которую видела только Синьора и только наедине. Она действительно была сногсшибательна: голубые волосы волнами ниспадали на ее бледные плечи, грудь приподнималась из-под украшенного драгоценностями платья, кружевная бело-голубая маска скрывала часть ее лица. Ее платье плотно облегало торс мерцающим корсетом, прежде чем разлететься тонкими струящимися полосами ткани. Когда она двигалась, это делало ее похожей на зимний ветер, завиток воздуха проносился по комнате и привлекал всеобщее внимание. О, как Синьоре хотелось погреться в лучах своей славы! Даже сейчас, в своей ослепляющей маске, цепляясь за руку Царицы, она знала, что все смотрят на нее, впитывая красоту лидера Снежной. Синьора расправила плечи, сияя от осознания того, что все любопытные глаза тоже видели ее, простую Вестницу, но выбранную Царицей в качестве спутницы на этот бал, на поводке, который держала сама Царица. Больше никто не цеплялся за ее тонкую руку. Больше никто не шел рядом. Никто больше не слышал голоса Царицы рядом с ее ухом, когда она сказала: — Встань на колени, питомец. Синьора опустилась на колени. Ее колени встретились с подушками, а не с холодным кафелем. Какое-то время она сидела на коленях, и до нее доносился голос Царицы. Люди приходили поприветствовать ее, насладиться ее присутствием, но никому из них не удавалось задержаться так долго, как Синьоре. Никто из них не почувствовал, как ее ногти царапают кожу голову. Никто не почувствовал давления на другом конце поводка. Только Синьора. У нее заболели колени. Ошейник натирал ей шею. В животе заурчало, когда до нее донесся запах еды, которую она не могла видеть. Но она оставалась именно там, куда ее повестила Царица, в своей ослепляющей маске, на своем сдерживающем поводке, в своем элегантном платье. Тогда Царица потянула ее за собой. — Вставай, — сказала она, и Синьора встала. Царица усадила Синьору к себе на бедра, прижав лицом к свои коленям. Голова Синьоры закружилась от запаха ее хозяйки, такого близкого и яркого. Шелк прошуршал по коже Синьоры, когда Царица задрала платье, обнажая ее перед всей компанией. Синьора задрожала, но не от стыда. Кому могло быть стыдно быть избранником Царицы, выставленным на показ, любимым и используемым перед всеми? Ногти прошлись по внутренней стороне ее бедер, затем по заднице. — Ты была очень добра, — сказала Царица. — Спасибо. Царица погладила ягодицу Синьоры, лениво сжимая ее в разных местах. Где-то вокруг них забурлил ропот, но каждый голос меркнул под песней Царицы, когда она обращалась к Синьоре. — Хочешь получить награду? — спросила Царица. Синьора перевела дыхание. — Если ты сочтешь меня достойной, то да, Царица. Ее смех был подобен звону льдинок, ударяющихся о замерзший пруд. — Моя хорошая девочка, — сказала она. — Конечно, ты достойна. Иначе ты была бы мертва. Затем ее пальцы скользнули к лону Синьоры, погружаясь внутрь без предупреждения. Синьора ахнула, но она была готова. Она всегда была готова принять свою Царицу. Два пальца легко скользнули в нее, двигаясь медленно, в то время как ее бедра дрожали. Хотя она не могла видеть ошеломленных лиц зрителей, Синьора слышала их судорожные вздохи, их легкое заикание. Это только усилило жар, скользящий по исследующим пальцам ее Царицы, когда они двигались внутри. Внезапно Царица вытащила пальцы и шлепнула Синьору по влагалищу. Синьора взвизгнула, дергаясь на ее коленях, содрогаясь от острого наслаждения, пронзившего ее внутренности. — Испорченная вещь, — сказала Царица. — Тебе нравится, когда они смотрят, не так ли? Не было никакого смысла попытаться солгать ее хозяйке. — Да, — сказала Синьора. Еще один шлепок, на этот раз такой сильный, что голос Синьоры перекрыл музыку, все еще играющую. Слезы выступили в уголках ее глаз. У нее перехватило дыхание. Царица потерла красное от шлепков влагалище, и у Синьоры вырвался стон. — Хорошая девочка, — сказала Царица. — Мне жаль, что я должна наказывать тебя, но такие вещи нельзя упускать из виду. Синьора попыталась выразить свое согласие, но у нее вырвался только стон. Она дрожала на коленях Царицы, окутанная тьмой, ее лоно было таким влажным, что что-то начало стекать по ее бедрам. Красивые огни люстр, должны быть, уже отражались от нее, но Синьора могла лишь предполагать. — Это моя девочка, — промурлыкала Царица, и ее пальцы снова скользнули в ноющее влагалище Синьоры. Она двигала рукой так, будто поглаживала лоно, все время бормоча что-то ободряющее. Синьора заскулила у нее на коленях, стараясь не двигать бедрами и не кричать слишком громко, но даже эти медленные ласки заводили ее так сильно, что у нее потекли слюни. Синьора прикусила губу, чтобы сдержать слюну, но проиграла эту битву. Каждая клеточка ее тела откликалась на руку Царицы — от ее мокрого лона до губ и слез, собравшихся в уголках глаз. Пот выступил на спине, когда волны жара прокатились по ней. Царица согнула пальцы, и из Синьоры вырвались крики. Она забыла обо всем на вечеринке, обо всех любопытных глазах, обо всем на свете, кроме этих пальцев внутри нее, самых красивых, восхитительных пальцах по всем Тейвате. Она раздвинула ноги шире, еще больше раскрываясь для податливых прикосновений своей хозяйки. — Пожалуйста, — бормотала она сквозь стоны. Синьора мгновенно поняла свою ошибку. Царица вынула свои пальцы и хлестко шлепнула Синьору по влагалищу. Она вздрогнула, ее голос зазвучал еще выше и громче в гулком зале. Но Царица просто отстранилась и ударила ее во второй раз, отчего все ее влагалище запылало от боли. Затем она снова вошла, и новый толчок удовольствия разбился об искры и уколы дискомфорта. — Не умоляй меня, как животное, — сказала Царица. — Ты выше этого. Ты должна быть такой, чтобы быть среди моих избранных. — Д-да, Царица, — выдавила Синьора. — К сожалению, у меня нет другого выбора, кроме как наказать тебя должным образом. Синьора задрожала, но не стала ни сопротивляться, ни опровергать это решение. Если Царица сказала, что так должно быть, значит так и будет. И все же она не убрала свои пальцы, погружая Синьору в глубокий, ноющий экстаз своими глубокими толчками. — Ах, но как бы я хотела вознаградить тебя, моя дорогая, — сказала она. — Как я жажду услышать, как ты кричишь только от удовольствия, моя возлюбленная. Знай, что я делаю это только потому, что должна. — Да, Царица. Она сделала последний толчок, затем вышла из Синьоры. Синьора напряглась, но это мало что изменило, когда Царица шлепнула ее по вагине. Она все еще пошатывалась, когда Царица сказала: — Перевернись. Она попыталась повиноваться, перевернувшись на спину на бедрах Царицы. Из-за этого верхняя часть ее тела свисала. Ее тяжелые груди вывалились из-под верха платья. Это едва ли имело значение. Царица задирала юбки и просунула руку под одну из ног Синьоры, чтобы поднять ее выше. В это чрезвычайно открытом положении все, что могла делать Синьора — это ждать. На несколько судорожных вдохов Царица оставила ее в таком виде, распростертой у нее на коленях, выставив грудь и лоно на всеобщее обозрение, высоко подняв одну ногу. Затем она шлепнула свободной рукой по влагалищу Синьоры. Это не было похоже ни на один из предыдущих ударов. Ни один из них не пришелся прямо по клитору Синьоры, а этот так и сделал. Царица опустила руку с жестокой быстротой, и каждый перевозбужденный нерв во влагалище Синьоры сразу же закричал. Синьора вскрикнула, ее бедра дернулись, когда покалывания от боли отозвались во всем ее теле. Но Царица не дала ей ни минуты передохнуть. Шлепок за шлепком обрушивались вниз, каждый жестокий удар разносился по залу, как удар хлыста. — Ты не умоляешь, — сказала она. Шлепок — Ты не просишь. Шлепок — Ты моя избранница, и ты берешь этот мир… Шлепок — …и принимаешь его от меня. Только от меня. Шлепок Слезы теперь лились рекой, но они были не единственными, что омрачало лицо Синьоры. Она корчилась, извивалась и стонала, ее голос срывался до тех пор, пока у нее не осталось дыхания, чтобы закричать. Каждый шлепок становился все более скользким, по мере того как ее влагалище намокало от внимания Царицы. Тем не менее, она ответила, как и было велено: — Да, Царица. И Царица наконец вознаградила ее, шлепнув в последний раз, что разрушило все связное, что еще оставалось в Синьоре. Когда рука Царицы опустилась, и новая боль пронзила тело, из нее хлынул поток влаги. Царица опустила ногу, но это было бесполезно, так как все тело Синьоры сотрясалось от оргазма, влага после которого теперь стекала по ее бедрам. Царица гладила ее лоно, пока Синьора изо всех сил пыталась успокоиться. — Хорошая девочка, — сказала она. — Такая хорошая девочка. — Да, Царица.