wēnróu

      Было тихо. Юци старалась не дышать слишком глубоко, чтобы не нарушить эту загадочную тишину. Любой звук, казалось, безвозвратно её разрушит. Юци сидела на полу, на когда-то пушистом ковре возле кровати, и крутила в руках пачку сигарет. В воздухе стоял легкий аромат мягкого и совсем ненавязчивого женского парфюма, и она старалась вдохнуть как можно глубже, чтобы почувствовать и запомнить все его ноты. На кровати спала кошка, время от времени вздрагивая и дергая хвостом. Соён сидела за столом, отвернувшись от Юци, что-то писала в компьютере. Они молчали полчаса, может, больше, но это ощущалось комфортно и даже уютно.       Соён вдруг развернулась, и офисное кресло неприятно скрипнуло, нарушив хрупкую, почти осязаемую тишину. Она подумала немного и спросила:       - Ты вернулась, потому что скучала? – вопрос в лоб. Юци растерялась, но сразу же взяла себя в руки.       - Нет, я просто подумала, что ничего хуже в моей жизни быть не может. И что я слишком устала. Поэтому взяла академ и вернулась домой.       Домой. Это слово Юци сказала с кроткой улыбкой и какой-то особенной теплотой, из-за чего старшая посмотрела на нее с недоверием.       - Домой? Я думала, ты сюда приезжаешь в гости к родителям или, там, чтобы друзей увидеть, но никак не домой, – Соён расслабленно откинулась на спинку офисного кресла. – Твой дом разве не там?       Юци отвела взгляд и пожала плечами. Отвечать на этот вопрос не хотелось; наверное, потому, что ответа и не было вовсе. Она нигде не чувствовала себя как дома. Ни здесь, ни там. Там и люди казались чужими, и климат был непривычным, да и отношение ко всему внушалось другое, причём это можно было заметить и по общению с «тамошними», по их взгляду и манере речи, и по тому, как течёт городская жизнь – медленно и с расстановкой. Хотя это скорее был застой, нежели плавность. Тот город был похож на старого фальшивого аристократа – важного и гордого своим состоянием, но такого неповоротливого и вульгарного, что становилось тошно. А здесь... Точнее, дома, как всегда старалась исправлять себя Юци, уже было не так, как раньше. Люди уже стали чужими, улицы казались тесными и невзрачными, а «здешние» слишком много внимания уделяли тому, что их вовсе не должно касаться. Бывало, стоишь на остановке, разговариваешь по телефону и прямо кожей чувствуешь – твои слова слушают не только на другом конце провода, но и вокруг; а те, кто плохо слышит или стоит слишком далеко, стараются напрячь барабанные перепонки, чтобы ни одна фраза не пролетела мимо их ушей. Кроме тебя самого не говорил никто: такая стояла тишина, что становилось жутко. Хотя дома было спокойнее и всё же привычнее. Каждый раз, когда там становилось плохо, Юци хотелось убежать. И между там и здесь она всегда выбирала дом.       Юци достала сигарету из пачки и зажала её в зубах. Эти сигареты она курила только дома, они были связаны с чем-то очень хорошим, что Юци не могла вспомнить. Её действиям была свойственна некая ритуальность: пить пиво только по субботам, хотя правильнее было бы назвать это латентным алкоголизмом, а не ритуалом; читать книгу в метро, но только когда едешь с учёбы в общежитие, а не наоборот; слушать японскую попсу перед тем, как сесть за домашку, и так далее. С этими приторно вишнёвыми сигаретами было так же.       - Ты всё ещё не бросила? - Соён посмотрела на неё с укором. Вопрос был риторическим, потому что она, не дожидаясь ответа, развернулась к рабочему столу и снова стала что-то печатать на компьютере.       Юци чиркнула зажигалкой. Ей не очень нравилось курить в помещении, но в этом была определенная атмосфера. Горький дым защипал горло, а по телу разлилась приятная нега – первая сигарета за пару дней. Соён закашлялась и обернулась.       - Юци-я, открой окно хотя бы, – она недовольно поморщилась и поджала губы.       Юци подошла к окну, отодвинула тюль и поставила на подоконник пустую банку из-под безалкогольного пива – вместо пепельницы. Открыв окно нараспашку, она снова затянулась и подалась вперёд, немного свесившись из окна, чтобы в комнате было как можно меньше дыма. Неприятно моросил дождь и поднимался ветер, но было тепло, даже душно. Из окна открывался депрессивный вид на двор и соседнюю девятиэтажку, которая почти сливалась с серым пасмурным небом.       «Друг за другом стоят не угрюмые хрущёвки – картонные декорации»       Где-то далеко прогремел гром, Соён вздрогнула, но не отвлеклась от компьютера. Она что-то сосредоточенно печатала в вордовском документе, иногда запрокидывала голову и смотрела в потолок, о чем-то размышляла и в конце концов, напряженно выдохнув, снова быстро нажимала на клавиши. Юци обернулась: Соён была такая же, как и раньше, но что-то всё-таки в ней изменилось. Наверное, они обе повзрослели. Больше не было в их общении наивной подростковой глупости, стыда и неловкости, не было той всепоглощающей нежности. Они будто зачерствели.       Юци подошла к ней со спины, подкралась тихо, словно кошка, так, что Соён и не заметила, сосредоточенная на своей работе. А Юци замерла. Её взгляд был прикован к макушке старшей, к волосам, пушистым после мытья. Она не могла пошевелиться, хотелось вглядеться в каждый волосок, выбившийся из собранного на затылке хвоста; вглядеться и запомнить, прокручивать этот момент каждую ночь перед сном до конца своей жизни. Юци вспомнила про сигарету – чёрт! – и, взяв её в другую руку, потянулась к окну, чтобы стряхнуть пепел в импровизированную пепельницу. Она снова затянулась и поддалась внутреннему порыву – наклонилась и поцеловала Соён в макушку, выдыхая. Дым путался в темных волосах, пропитывая их запахом табака, а сама она застыла, как будто боясь даже вдохнуть. Сначала Юци испугалась. Думала начать извиняться. А потом поняла: вот она – нежность. Та самая, необъятная и безусловная.       Юци снова отошла к окну, так ничего и не сказав. Не покидало ощущение, что она сделала что-то запретное, о чём они обе думали, но понимали – нельзя. Ветер стал сильнее, гнул ветки деревьев и завывал где-то под крышей. Становилось прохладнее. Вот-вот начнётся ливень, подумала Юци и поспешила сделать последнюю затяжку и закрыть окно. Окурок слышимо ударился о дно жестяной банки, в повисшей тишине, уже не такой комфортной, этот звук показался очень громким. Юци не знала, куда себя деть.       Соён всё так же что-то печатала, будто происходящее было в порядке вещей.