***
он бывал здесь настолько часто, в каждый из значимых моментов своей жизни. как-то так получалось, и это всегда принималось, как знак. как благословение. первое воспоминание — казавшиеся такими высокими и величественными стены. узорчатые окна, образы, смотрящие сверху вниз. тёплая широкая отцовская ладонь, держащая за руку и ведущая вперёд, к алтарю. приятный, сладковатый аромат, благоговение перед неизвестным, приковавшие внимание маленького принца блики света. разноцветные, складывающиеся на белом мраморном полу в удивительные причудливые узоры. было трудно оторвать взгляд. он не помнил причины торжества, слов молитвы тоже не помнил. помнил лишь неизвестное прежде ощущение, переполнившее душу. подумалось, что именно так и чувствуется присутствие незримых сил. он был здесь в ночь перед бунтом. никогда не бывал в часовне после занятий, а тут отложил все дела и пошёл. будто что-то потянуло его туда. он долго стоял в нерешительности посреди тёмной залы, пытаясь понять, отчего же сердца так отчаянно стучат у горла. даже тонкие дымящиеся палочки благовоний ощущались по-другому в тот день. здесь, в окружении сотен знакомых лиц, он получал благословение на правление. здесь проходила его коронация. он… слабо помнил, что ощущал в тот сол. всё было будто в тумане. ему не верилось, он был напуган, но так счастлив. наконец, здесь они произнесли клятвы. всего три цикла назад. он помнил чужие волосы, сплетённые с лентами, дрожащие от волнения ладони, нервный смех — «слушай, меня ведь не казнят, если я случайно произнесу твоё имя не так?» он обнял, улыбнулся, шепнул одними губами «тогда я сменю имя, чтобы тебя не тронули». высшие благословили их — тогда музыка лилась со стен особенно громко, отдавалась внутри, вторила их клятвам. почему? высшие насмехались над ними тогда. разве благословение — не на «долго и счастливо»? разве всё может окончиться вот так? эта часовня слышала многое в последние четыре сола. слишком многое. на мраморном полу перед алтарём остались синие, наспех затёртые мантией разводы крови, проступившие даже через ткань. настолько сильно он рухнул на колени, настолько сильно отчаялся быть услышанным.***
— останься со мной, — его попросили одними губами. сухими, бледными, настолько холодными, что почти неживыми. —…а хотя, лучше отдохни, — он вновь улыбнулся, — Фидо там, наверное, без тебя с ума сходит. он ведь чувствует всё. — он будет рад, когда мы вместе вернёмся домой, — голос дрогнул, глаза предательски защипало, Рэй наконец почувствовал тёплую каплю на щеке. он был уверен, что больше слёз не осталось. так хотелось верить, что всё будет хорошо. — конечно, посижу с тобой сегодня, — кивнул, поцеловал в уголок губ, задержался на мгновение, положив ладонь на чужую грудь. он никогда не уделял должного внимания сердцебиению. никогда не прислушивался к нему. а теперь чувствовал его самым ценным сокровищем, что могло исчезнуть так скоро. стало спокойно. было хорошо думать, что ему стало лучше. Рэй видел, как его иногда передёргивало от боли, знал, что он не бьётся в агонии теперь лишь из-за во много раз увеличенных доз препаратов. но… ему почти не больно. это главное. — расскажешь что-нибудь? — повернулся на бок, глянул почти осознанно, почти на него. зрачки мутные, но глаза те же — топазово-серые, любимые, такие родные. — конечно. что хочешь? — сел поудобнее, вложил ладонь в ладонь, чтобы показать, что он рядом. что никуда не уйдёт. что всегда будет рядом. — без разницы. слышать твой голос, — и улыбнулся так мягко. эта улыбка всегда казалась высшим благословением для Рэя. когда привычная, неискренняя — такая жуткая — сменилась этой. очаровательно-нежной. делающей его таким живым. Рэй так увлёкся собственным рассказом — не о чём-то конкретном, немного об архитектуре, немного о мифологии и его далёких предках-императорах — что не сразу заметил, как чужие глаза закрылись. вздрогнул, подался ближе, прислушался — сердце бьётся. просто уснул. — отдыхай, — поцеловал около губ, поймал его поверхностное, неровное дыхание. сжал руку и отвернулся, торопливо сглатывая ком в горле. отчего-то понял, что более не увидит его глаз открытыми. — спи спокойно, алеф. ты заслужил отдых.***
светло. разноцветные блики рассыпались по полу в беспорядке. Рэй поднимает взгляд, приветствуя входящих в зал сдержанным кивком. все в золотом. будто солнце спустилось в дворцовую часовню и окрасило одежды лучами. пустота внутри бьётся, кроша, отламывая и поглощая кусок за куском. но это не больно. это закономерно и правильно — это именно то, что он должен чувствовать. мысли давно провалились в ту же пустоту. Рэй знает, что просто ещё не осознал. он ушёл рано утром. будто дождался, пока Рэй провалится в тревожную полудрёму. никакой реанимации, никаких попыток вновь запустить сердце — безболезненно, во сне. в голове крутится их последний разговор, его улыбка стоит перед глазами. и становится так тепло-тепло. будто он вот-вот заглянет в зал, опасливо и вопросительно посмотрит на Рэя — «не опоздал?». встанет рядом, украдкой приобняв за пояс, поморщится от слепящего глаза света. и его прикосновения опять будут оставаться на губах пряно-цветочным вкусом. слышит музыку, опускающуюся с потолка полупрозрачным, но удушающе-тяжёлым саваном. разноцветные лучи путаются в нём, цепляясь за парящие в воздухе пылинки. и Рэй смотрит на что угодно, думает о чём угодно, помимо. десяток шагов кажется таким мучительно долгим. он слышит сочувственный шёпот со всех сторон, видит краем глаза стыдливо склонённые головы. никто не улыбается. но каждый из них после церемонии вернётся домой — в родное, тёплое место, где их будут ждать дети и супруги. а Рэй… вернётся туда, где ему более нет дома. поднимает взгляд в самый последний момент. выдыхает удивлённо. он будто всё ещё жив, будто вот-вот встанет, снимет золотую повязку, закрывающую глаза, посмотрит так игриво и нежно. как смотрел всегда. иллюзия рассыпается, колет осколками, когда Рэй касается холодной кожи, вкладывая в ладонь кольцо. оно осталось в лаборатории в тот день, когда это случилось. пусть теперь всегда будет с ним. думается, что он по-прежнему красив. ритуальные цветы вплетены в волосы, щёки чуть розовые, уголки светлых губ едва заметно приподняты. теперь ему спокойно. не больно и не страшно. сомневается с секунду. наклоняется и коротко целует ледяную, сухую улыбку. отворачивается. поднимает глаза к куполу, спрашивая одними губами: «почему вы забрали его так рано?»