Подарок

      — С днём рождения!       Радостные крики и объятия встречают Морана, стоит ему только зайти в комнату. Она празднично украшена разноцветными гирляндами, а на самих Джоне и Мэри такие забавные бумажные колпачки. Готовились. Ждали. Это приятной, светлой и чуть ноющей болью по сердцу расходится — давно полковник не испытывал таких эмоций. И день рождение по-человечески давно уже не отмечал. Больших усилий стоит сдержать слёзы, чуть щиплющие уголки глаз. Всё же сегодня праздничный день.       А его тем временем уже ведут к накрытому столу, где все блюда — только любимые самые. Всё для него сделали. С нерешительно-предвкушающими взглядами ждут его оценки.       — Спасибо, — искренне благодарит Моран. За счастье, томящееся в груди, за оказанную любовь и заботу.       Когда горячее съедено, Мэри вносит милый кремовый торт со множеством горящих рыжим огнём свечек. Под ободряющие хлопки он задувает их все, загадывает одно единственно важное желание:       «Пусть дальше всё будет так же легко и спокойно»       Так просто, но нужно.       Запах дыма должен быть схож с запахом сигарет, но Моран отчего-то чувствует только клубничную сладость. Нежный крем тает на губах. Допивая остатки чая, Моран с интересом следит за неловкими переглядками Ватсонов. Неужели на этом не всё? Есть ещё подарки? Это льстит. Заставляет счастливо щуриться и глупо фантазировать. Чужая рука вдруг тянется к его щеке.       — У тебя крема здесь немного осталось, — всего лишь говорит Джон, но отчего Себастьян слышит в его голосе странную дрожь?       Моран поворачивает голову, чтобы Ватсону было удобнее, а заодно и чтобы узнать, что же могло так взволновать? В итоге волнуется сам. Замирает хрупкой фигуркой на мгновение, когда Джон, обхватив другую щёку мягкой ладонью, прижимает к своим губам. Целует. Глубоко, нежно. Моран не помнит, была ли на торте сахарная пудра, но отчётливо чувствует её вкус, переплетая их языки словно пару в неспешном вальсе. На секунду сердце пропускает удар испуганно — Она ведь тоже видит всё это. Но когда девичьи пальцы касаются его шеи, спускаются ниже, поддевая округлым ноготком чёрные пуговки парадной рубашки, страх отступает. Как непривычно странно осознавать, что Мэри тоже не против. И она делит с ним не только своего мужа, но и саму себя отдаёт, даже трепещет сладостно от его прикосновений. Моран если не любит столь же всепоглощающе, как Джона, то влюблённость к ней точно ощущает. Такая маленькая, милая Мэри. Мэри Ватсон.       Джон отрывается от его губ и спешит помочь жене избавиться от одежды Морана. Это их подарок — вдвоём приласкать так, как никто никогда, зародить в душе что-то до боли щемящее. Нежность. Моран рвано дышит, когда пальцы кого-то из них касаются его кожи, заползают ниже под слой хлопка. Мысли мечутся, пытаясь найти неправильность в этой идеальной картине.       — Спальня, — шепчет он наконец нужный ответ.       Действительно, ещё чуть-чуть, и он повалит их на этот стол, сметая скатерть и разбивая хрустальные бокалы. Какая грубость, кощунство. Нельзя так сегодня.       Супружеская спальня встречает нужным для этого таинства лунным светом, множеством шуршащих одеял и мягких подушек. Так кажется правильно, словно всё на своём месте. Особенно, когда Мэри и Джон неспешно раздевают друг друга, стоя перед бирюзовым балдахином кровати, целуя иногда то губы, то плечи и шею. Моран будто может видеть трепетную любовь между ними, которую в этот день они хотят разделить с ним, вовлечь к себе и не отпускать больше.       Они прижимаются к нему, столь же обнажённому, и тихо-тихо стонут слажено, словно один организм. Мэри влажными поцелуями ведёт от дрожащего кадыка, до длинного шрама у рёбер, затем снова обратно, по кругу. Джон спускается ниже, осторожно выдыхает на сочащуюся головку.       Моран закрывает глаза, готовясь к взрыву ощущений, и он наступает. Проносится тысячей маленьких искорок по всему телу. Джон всего лишь поцеловал его там, а у Себастьяна уже рвёт крышу. Сколько раз до него это делали безликие женщины и мужчины? Оказывается, любовь меняет все ощущения, катализирует их до высшей точки, предела.       Моран, не сдерживаясь, стонет хрипло, и это, кажется, сбивает с толку Ватсона. Он замирает над членом и испуганно смотрит на жену.       — От основания вверх, нежно, — шепчет Мэри, — Губами. Помни про руки, ты можешь помогать ими.       Джон рдеет смущённо, но советы выполняет. Вылизывает, рисуя языком немыслимые узоры. Вбирая в себя головку и осторожно проходясь по стволу пальцами. Моран румянцем заливается тоже. Сколько времени они потратили на такую подготовку? Это смущает и одновременно любить их хочется ещё больше. Он ведёт рукой по нежному животу Мэри выше, сжимает её грудь, вызывая тихий стон. Она дрожит вся, льнёт к нему ближе и одновременно смотрит строго так, недоумённо. Сегодня ведь удовольствие доставляют ему, зачем же Моран тогда пытается сделать что-то сам?       — Мне приятно смотреть, как приятно тебе, — смеётся Себастьян немного хрипло, и вот уже сама миссис Ватсон отводит глаза смущённо. Всё-то у них поровну. Но немного отойдя от захвативших сердце чувств, она не продолжает ласки — тянется к тумбе зачем-то, а после касается бёдер мужа, разводит их.       — Ты… Ты действительно хочешь? Готов? — взволнованно спрашивает Моран, понимая к чему всё идёт. Высшая степень доверия, важный шаг.       Джон отрывается от головки и кивает. В его глаз завораживающий блеск непоколебимой уверенности и Морана немного ведёт от этой силы. Особенно, когда он замечает покрасневшие уголки губ и мутную влагу на них. Так чертовски сильно хочется его поцеловать.       Но Джон сейчас напряжён, он крепко держится за бёдра Морана и жмурит глаза, когда Мэри вводит в него первый изрядно смазанный палец. Она ласково гладит его свободной рукой по спине, успокаивая. Прося расслабиться.       Себастьян никогда и помыслить не мог, что станет частью такого.       Что скромный доктор, в которого он так неосторожно влюбится, будет лежать над ним, сбито дыша на его влажный член. Что жена этого доктора примет его, Морана, и самолично будет подготавливать к нему собственного мужа. Сейчас Моран чувствовал себя самым счастливым человек на свете. Счастливым настолько, чем когда-либо он бывал.       А Джон уже убирает со лба мешающие пряди, чуть оттягивает в нерешительности пепельно-белые локоны. Мэри помогает ему опуститься на Морана, вобрать в себя всего их полковника. Кто-то скулит и Моран не уверен, что это исключительно Джон. Он сам теряется в ощущениях, пропадает, желает большего, но не делая ничего для этого. Впервые так страшно случайно навредить — всё потому, что Джон дорог ему очень.       Мэри понимает это и сама осторожно направляет мужа, задаёт первые слабые толчки, словно чувствуя и анализируя правильно состояние каждого. Когда Джон стонет вдруг громко-громко и сам начинает насаживаться сильней, она отступает. Чтобы в следующее мгновение осторожно касаться члена мужа своими мягкими, маленькими и нежными руками, подводя его ближе к краю, к пропасти. Морана восхищает её бескорыстная забота, то, как она совершенно забыла о себе в искреннем порыве удовлетворить любимых мужчин. Невероятна.       Поэтому, когда Джон дрожит и кричит, будто задыхаясь, когда изливается в руку своей жены, Моран, осторожно уложив его на мягкие подушки и укрыв разгорячённое тело тонкой простынёй, обращается к ней, к Мэри. Целует живот, раздвигает колени, прося открыть самую сокровенную часть себя. Он вовсе не шутил, когда говорил, что её удовольствие так важно для него. Мэри стонет, дугой выгибается вся под его умелым языком, ласкающим влажную от желания плоть. Она почти душит его своими милыми, немного пухлыми бёдрами и это отчего-то тоже по-своему приятно.       Сам Моран доводит себя до конца рукой — грубо и быстро, так сейчас лучше всего. Он впервые видит во время оргазма звёзды, о которых так часто говорили ему безликие дамы. Мэри в этот момент сжимает его особенно сильно, тоже выпадая куда-то за пределы этой вселенной. После смотрит на него благодарно, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Протягивает одно из полотенец, что были припасены тут же где-то рядом.       — Спасибо, — шепчет Моран в ответ и улыбается так любяще, так нежно. Мэри тоже благодарно кивает и кутается в тонкое одеяло — сейчас её, обессиленную, так тянет в сладкий, лёгкий сон.       Себастьян же обращается к Джону, который, кажется, наконец отошёл немного от всех испытанных чувств. Ватсон мило щурится, не совсем понимания, что успело произойти пока он пребывал в приятном забытье. Моран не может сдержать себя и не обнять его, притянуть к своей груди.       — Спасибо, Джон, — голос Морана теряется где-то в растрёпанных прядках, в спокойном дыхании его человека, — я люблю вас, люблю.       И эту дату в календаре он точно пометит как самую-самую лучшую.