Самозабвение

Я мелодично перебираю струны своей новоприобретённой акустической гитары, стараюсь создать мелодию из головы наяву. Получается не так плохо, как можно было ожидать, но до идеала ещё далеко. Это меня не волнует, я никогда не собирался связывать свою жизнь с музыкой. Вся эта глупая затея была лишь ради тебя. Одним поздним вечером ты поделился со мной своей любовью: тебя завораживают тонкие пальцы, перебирающие ещё более тонкие 'нити'; завораживают звуки, получающиеся при игре; завораживают ощущения. А меня завораживаешь ты. Я не вижу тебя, сосредоточен на игре. Но чувствую твой взгляд: пристальный, цепляющий за душу, зацепивший меня. Ты наблюдаешь долго, пока не переводишь взгляд на нашу любимую картину. Восход солнца ранним утром, когда всё живое ещё спит, будто вовсе мертво, а кукуруза в поле шевелится от прохладного ветерка. Мы сидим на чердаке старого сарая, тут холодно и грязно. А нам тепло и хорошо. Первые лучи солнца падают нам на лица, так приятно. Наконец безуспешные мучения струн прекращаются, и я смотрю вдаль. Перевожу взгляд на тебя, увлечённого чувством нирваны и предвкушением нового дня. — Ну как тебе? — Прошу я оценить свои отчаянные попытки вызвать твоё восхищение. — У меня кровь из ушей, — ты как всегда прямолинеен. — Мог бы хоть соврать немного. Я огорчён. Твои слова ранят меня глубоко: сердце покалывает, брови хмурятся, и я смотрю в сторону, пытаясь найти своё утешение, коим являешься ты. Ты хмыкаешь себе под нос и открыто улыбаешься; ещё такой ребёнок, а уже глаголишь цитатами из своей нечестивой библии. И я слушаю, внимательно и покорно. В тот день последний раз сделали вдох: чарующая музыка, язвительные шутки наперекор друг другу, танцы по пути домой, прятки в пугающем поле беспросветной кукурузы... ...и моя чистая любовь к тебе. Ты стал другим, пропали твои невинность и ребячество. Ты слишком быстро вырос: изменился; принял решение вести нас, детей кукурузы. А я слишком быстро тебе поверил, ведь был слепо влюблён.