"Поговорим?"

Заходи когда-нибудь, я буду ждать тебя на шестом этаже все того же дома, похожего на склееные воедино спичечные коробки́ с неумело вырезанными дырочками — окнами. Разве что, теперь он немного старее, чем в твой последний визит, но это ничего, все в порядке. Для тебя он все равно покажется холодным и пустым, лишь отдаленно знакомым. Так всегда бывает после долгой разлуки. И так не только с домами. Веришь мне? Лестница будет шататься под твоими ногами из стороны в сторону в непонятном ритме, как вантовый мост. Перед глазами будет рябить холодными солнцами желтые подъездные лампы, сделай из них себе корону и выйди так на крышу моего косого дома. Стой долго-долго, стань ночным солнцем. Я пытался, но загнулся от удушающей боли августовского ветра, может, у тебя получится? Получилось. Приходи, выпьем чаю с летними солнечными яблоками, или, может, отвратного какао, напоминающего вымоченную в молоке пыль, а может, выпьем кофе, горчащего на языке и в груди? Я так подсел на него в последний год. Уже не нужен сахар. Уже не нужно молоко. Давай… давай будем курить. Прямо на кухне. Твои любимые сигареты — они до сих пор лежат в разрисованной картонной коробке, со всеми другими важными вещами. Да, до сих пор важными, хоть я и не прикасался к ней с первого сжигающего дня. Ты уже на нужном этаже? Тебя мутит, тебя тошнит. Не сдерживайся, наблюй под мою дверь. Что ж, проходи, располагайся. Усаживайся за стол, не забудь смахнуть мертвых жучков, раскинувших свои лапки в стороны, на пол, вместе с метровым слоем пыли и пепла. Не смотри на стены, не смотри на них, дай им посмотреть на тебя, дай им запомнить тебя… Дай им себя поглотить. Не обращай внимания на бетонный пол, можешь зябко поджимать пальцы на ногах, но на них уже остался след темной, черной комнаты. Маленькая черная дыра в блеклом, призрачном омуте. Квартира горела два раза. Два раза хозяин сгорал с ней. Не ищи меня взглядом, все равно не найдешь. Посидим на лестничной клетке? Выпьем паршивый вишневый сидр. Я найду надпись, оставленную когда-то зимой мною на стене ручкой, за лифтовой шахтой. Простое признание в любви, скрытое за двумя слоями персиковой краски, поверх некогда желтой. Никогда не любил этот цвет. В нем холодно, в нем больно. — Я так скучал по тебе... — я улыбаюсь рассохшимися потрескавшемися губами. — Я скучал по тебе, звездочка, — из мелких ранок капельками сочится черно-красная грязная кровь, которую я тут же слизываю языком. — Пораскинем мозгами? Пистолет выпадает из трясущихся рук на пол, пропадая деревянных, оскалившихся досках, покрытых сокровищем человеческого творения и чьими то слезами, вперемешку с рвотой и прахом. Не смотри в мои затравленные матовые глаза. Не ищи в них чего-то. Там этого уже не осталось, но ты всегда можешь посмотреть искаженную пленку воспоминаний в них. Зажеванную ленту памяти, которая без остановки прокручивается у меня в голове. На твои плечи будет изредка капать сероватая жидкость. Тушь с водой. Я не успел отмыть с потолка твой портрет, прости, не знал, что ты когда-нибудь действительно вернешься. — Мне наверное пора, — ты шатаясь встанешь из-за стола, с шумом уронив скрипящую белесую деревянную табуретку на пол и выбежишь прочь из квартиры, прочь из дома, прочь из моего города. Когда-нибудь я буду проездом в твоем городе. Подними голову, закрой рот. Сними меня с люстры. Улыбнись мне кровавой улыбкой. «Поговорим?»