Они несутся по лесу сломя голову, не слыша шагов за их спинами. Мимо ушей несутся лишь пули, едва не задевая его головы. Шура. Она стреляет из двустволки, надеясь убить того, кто погубил деревенскую скотину.
Еще в первую их встречу ведьминское чутье Шуры подсказало ей: Николай — «Ош Шаман». Под предлогом помощи в поисках потерянного племянника она привела его к яме, и дяде Коле ничего не оставалось, кроме как шагнуть в нее. По незнанию. Его тогда спасло лишь чудо, взяв плату в виде ободранной бочины. Колья торчали на несколько метров ввысь, и один из них торчал в паре сантиметрах от упавшего мужчины. Шуре не удалось его убить тогда, и она поклялась себе, что в следующий раз не упустит этого шанса.
Ветка за веткой, хруст за хрустом — Надя и Николай пробираются к холодному осеннему ручью. Далеко позади остались пули и продырявленный частокол. Они хватаются за руки и летят по камням, разбрызгивая воду, прямиком к реке. Вода уже по пояс. Дальше — быстрое течение и возможная смерть, и что лучше — Шура или вода, — Надя выбирает без оглядки на доверяющего ей дядю Колю. Она оборачивается, закрывая его собой. Он знает: Шура не тронет Надю, потому что нужен ей старший Чудинов.
— Нет, Шура! Не стреляй! Он уйдет! Вместе со мной уйдет! — кричит Надя на родном языке ведьмы, пока та перезаряжает двустволку и целится за спину девчонки.
— Беги, беги, девка! — отзывается Шура, продолжая держать на прицеле того, кто нарушил покой жителей деревни.
— Пожалуйста, Шура! — надрывный коми-пермяцкий не смягчает праведного гнева отшельницы, и Надя позволяет себе обернуться.
— Уйди от него, дура! — цедит ведьма, не спеша жать на спусковой крючок.
— Я тебя люблю, — дрожащим голосом признается она, стискивая в кулачках его брезентовую куртку. — Забудем обо всем и уедем…
В его глазах она читает злость и желание понять саму Надю и ее рвение спасать его. Николай знает, кто он такой. Сама девчонка не имеет и малейшего понятия.
— Ты со мной? — уточняет Надя, чувствуя, как сейчас ее спина схватит пулю Шуры. Вместо ответа по щеке мужчины срывается слеза, он крепко обнимает Надю, ныряя вместе с ней в бездну.
Она чувствует, как тело пронзают кучи маленьких иголок, легкие начинают гореть, и перед глазами стоит окровавленное после аварии лицо Николая. Он просит прощения одними глазами, и Надежда умирает первой от его рук.
В серости нового мира Надя не может узнать ни себя, ни местность, хоть готова поклясться, что это все та же деревня, где она впервые увидела его, а он помог ей с ногой. Надя помнит его приятный с усталой хрипотцой голос, когда Николай в миллионный раз в своей жизни пояснял, как лечить растяжение.
На горле отпечатались ладони Николая, от следов которого по телу начинает распространяться холод. Надя думает, что это ветер, но волосы сидящей рядом Тани не колышутся. Ее топчет озноб, и Наде приходится потеплее закутаться в куртку, пряча кровящий лоб и засовывая руки в карманы.
Пальцы нащупывают медиатор — фигурку, привязанную к шаману. С ее помощью можно держать связь с колдуном, и Надя помнит об этом, потирая ее украдкой. Она знает, что Николай — Медвежий шаман, и он единственный, кто сможет объяснить ей, что происходит.
Таня отходит к Егору, а сама Надя видит ее — собаку с бело-серой шерстью, в чьих глазах отпечаталось небо.
Попытки отогнать ее не венчаются успехом, и через несколько дней Белавина решается заговорить с собакой.
— Что ты здесь делаешь? — животное разворачивается к грунтовой дороге, все еще глядя на Надю. — Ты зовешь меня куда-то?
Собака отходит на пару шагов, и проверяет, идет ли за ней Надежда. Девчонке ничего не остается, кроме как поверить животному.
Покосившиеся деревянные избы, заросшие мхом, пожелтевшая трава до самых щиколоток и тишина, какой Надя никогда не слышала. Не было птиц, шума ветра и листьев, голосов деревенских жителей. Пустота, заполненная воспоминаниями. Мир, в котором нет места живому. Надя знает это, и сама не понимает, откуда.
— Совсем замерзла? — с крыльца дома парализованной старухи, в котором пришлось остановиться за пару ночей до этого дня, донесся знакомый тихий голос с усталой хрипотцой.
— Совсем замерла, да? — Надя, красноречиво шмыгнула носом, сильнее укутываясь в куртку. — Иди ко мне.
Повинуется. Нетвердым шагом поднимается к нему и чувствует его жар. Николай гладит ее волосы, намеренно не касаясь обнаженных участков кожи, и Надя сама льнет к его шершавым грубым рукам.
— Тепло? — она кивает, утыкаясь лбом в его губы, но Шаман опускает их на шею, расстегивая куртку. — Сейчас будет его теплее.
Надя рвано дышит, когда горячая ладонь проникает под свитер, распространяя жар по ребрам. Надежде хорошо, и она поднимается на носочки, только чтобы быть ближе к спасительному теплу, но Николай ее отстраняет и просит рассказать о планах их небольшой компании. Надя сдается. Теперь он знает о Ходячем покойнике.
Дни идут. Тишина давит на уши, и компания уже начинает догадываться, что Надя не так проста. Количество истерик по отношениям Тани и Егора растут в геометрической прогрессии на фоне молчащей Шуры и раз за разом срывающимися походами к ней Мурзина.
Последней каплей становится фантик от конфеты, так неосторожно брошенный Надей. Мурзин, привлекая на помощь чутье участкового, понимает, что в мире, где не было никакого намека на новизну, не может появиться что-то свежее. Связь со внешним миром держит лишь он и Егор, и ни один из них не способен принести конфету сюда.
Влетая комнату, он заставляет Надю соскочить с табуретки и начать пятиться. Цедит.
— Ты сказала, что я приду?
— Н-не понимаю, о чем вы, — голос дрожит, вот-вот сорвется в крик или плачь. Страх цепляется за каждую клеточку ее существа. Он знает. Он все знает. Он убьет ее.
— Влезла в мое письмо. Всех нас сдала… — Мурзин продолжает наступать, глядя в испуганные оленьи глаза, следя за каждым движением ее головы. Не верит. Не дает вставить и слова, пока угрожающий голос подает вибрации, роняя сердце Нади в самые пятки. — Не ври, гнида. Придушу нахер.
— Придуши. Только чем ты тогда отличаешься от него?! — хрипит Надя, кое-как высвобождая шею из крепких пальцев, пока в его второй руке не замечает тот самый фантик-улику. Голос Нади срывается на надрывный крик. — Я вообще не понимаю, о чем вы?! Ходите, тычете в меня своими фантиками, орете на меня! А я чем провинилась перед вами?! Тем, что мне он тогда понравился, а я не поняла, кто он?! Типа вы поняли, да?! Да меня первую он убил! Я сама его убить хочу… Сжечь его вместе с его домом!
Лжет. Откровенно лжет и надеется, что ей поверят. Надеется, что Шаман не узнает.
— И че ты, сожжешь его? Любовь крутила с ним и сожжешь? — насмешка в голосе Мурзина не дает Наде покоя, и ей приходится выдать еще одну ложь, которой не суждено будет сбыться.
— Да, сожгу! Сожгу, — слезы не остановить. Она осеняет себя крестным знаменем. — Сожгу, как только выйдем отсюда…
Мурзин вырывается из хватки Тани и Егора, понемногу успокаиваясь, а Надя спешит на улицу, где ее ждет собака.
— И что, Мурзин совсем ничего не говорил? — Николай произносит так, словно уже знает ответ.
— Ничего… Но он, кажется… — мужчина садится на скрипучей кровати и в упор глядит на Надю, нетерпеливо просит продолжить. — Про нас с тобой…
— Ты в своем уме?! — повышенный голос заставляет Надежду вздрогнуть и пролепетать, что все улажено. — Успокоился?
— Вроде бы, — Надя не знает верного ответа на его вопрос и пожимает плечами.
— Жена-жена, — он качает головой.
— Почему ты злишься на меня? — действительно не понимает, и силится разгадать его настроение. Шаман тянет руку в приглашающем жесте.
— Иди сюда.
Белавина на негнущихся ногах оказывается рядом с ним, и под его усилием ей приходится присесть к нему на колено. Она стискивает зубы в попытке сдержать стон боли от руки, покоящейся на ее спине. Ладонь Шамана жгла не хуже раскаленных углей.
— Принеси мне одну из вещей Тани, и забудем твое маленькое предательство, — смягчающийся голос заставляет Надю расслабиться, но не позволяет ей сбежать, привязывая к Шаману еще крепче.
— Таня будет мерзнуть? — хрипло отзывается она, когда Николай поправляет ее волосы.
— Зависит от вещи, которую ты принесешь. Тебе на пользу. Через заботу восстановишь отношения. Тогда всем будет хорошо…
— Прошу тебя… Не надо… Пожалуйста, — глотает слезы, чтобы не показаться Шаману слабой. Она знает, что он чувствует все, но не может иначе.
— Так тоже не надо? — ладонь меняет температуру на более комфортную, разливая тепло по всему позвоночнику, и Надя прогибается в спине, глотая воздух. — Завтра в полночь на мосту ты скажешь, что хочешь остаться…
***
Дождь. Ливень. Он усилился к темноте и не желает прекращаться. Злополучный мост освещают фары угнанной когда-то «Скорой помощи». В их свете на рельсах стоит он. Шаман в своей брезентовой куртке.
— Здравствуй, племянник, — четыре пары глаз устремляются в сторону Нади. Та живо мотает головой и лепечет, что не говорила ему ничего. Этой правде нет веры. — А, донесли. Люди слабы. Егор. Если знать, как подцеплять. Вожделение и жадность. Колдун не придет. Только мне под силу вытащить вас. От тебя мне нужно лишь то, что попало к тебе по недоразумению. Мне эта сила служить будет. Людям служить будет. Я отныне не хочу быть правой рукой пама. Я хочу быть самим памом. Ты можешь жить так, как привык, серостью. Но нужна жертва. Надя, которая вас предала. Оставишь Надю и спасешь Таню. Посоветуйся с друзьями.
— Я останусь! — кричит Надя.
— Не смей, дура! — орет в ответ Таня. — Нам этот нахер не нужен! Сами разберемся!
— Разобрались уже! Мурзин сгорел, сгоришь и ты, если не сделаем, как он просит! — Надя стремительно подходит к Шаману, забирая Танину резинку и кидая прямо ей в руки.
— Надь, ты че?! — подключается Егор и собирается сделать шаг к Шаману, но проваливается в бездну, утягивая за собой Таню. Воцаряется тишина, и даже дождь прекращает идти. Капли зависают в воздухе. Надя поднимает глаза к жесткому лицу Шамана.
— Они выбрались?
— Да. Ты спасла их. А себя — нет.
— А я.?
— Остаешься здесь. Прощай, жена, — и он уходит, не оборачиваясь ни на один окрик.
Потекли дни. Годы. Между жизнью и смертью время растягивается, словно резиновое, и нет больше ни сил ни желания есть безвкусную картошку и пить пустой чай без аромата.
Надя устает вспоминать, как просила той ночью не оставлять ее никогда. Ночью она продолжает говорить с темнотой в надежде, что Шаману услышит ее и подаст знак. Она ждет ту собаку, которую неосознанно нарекла Ошем, что с коми-пермяцкого означает «медведь». Но ни ее, ни Николая Надя не видит уже который год, и начинает терять себя.
«Speaking to the atmosphere,
No one's here and I fall into myself…»
— Не придет. Никогда не придет. Ты одна, — твердит она себе в который раз, пролистывая книгу о мифологии коми-пермяков замерзшими руками. Эта правда сводит ее с ума последние несколько месяцев. Она его любила. Продолжает любить, уверенная, что любовь бывает такой. Уродливой. Белавина не замечает, как стрелки часов крутятся с невероятной быстротой и замирают в том же положении, с которого начали свой бег.
В дверях библиотеки стоит он. Наблюдает за Надей и не решается подойти ближе. Она чувствует его взгляд и знает, что это плод воображения. Шаман не настоящий. Он бросил ее. Он не придет, заставляя ее метаться из мира живых в мир мертвых.
«Don't turn away,
Don't try to hide…»
— Ну здравствуй, жена, — знакомая усталая хрипотца в его голосе заставляет Надю поднять пустые глаза в его сторону. Она не удосуживается встать, когда Николай все же подходит к ней и кладет теплые ладони на ее ледяные руки. Внутри Нади начинает потихоньку шевелиться давно забытое чувство. Скользкой змеей оно охватывает горло и желудок, скручиваясь вокруг легких. Оно поднимает табуны мурашек и заставляет Надю сползти со стула и попятиться к стене. Николай не мигая следит за каждым ее движением. Совсем, как зверь.
Только теперь Надя видит его налитые кровью глаза. В мире живых, куда ей отныне был закрыт проход, теперь нет места и Шаману. Надя читает в его жестах именно это. И если она права, то Николай явно не просто так пришел сюда.
Надя сглатывает, когда тыльная сторона его ладони проходится по щеке, размазывая кровь.
— Тебе больно, — шепчет она, зная правильный ответ.
— Мне больно, — признается Шаман, по привычке поправляя ее волосы. — Совсем замерзла?
Надя кивает. Как бы она не хотела вжаться в деревянную холодную стену, Белавина пускает под свитер теплую руку, выгибая спину. Он умеет будить искренние желание, преумножая их в сотни раз. Жар его тела продолжает манить Надю, как и несколько лет назад. Время только, кажется, дало ей истосковаться по его прикосновениям и она без сомнений отдаст ему всю себя и теперь.
Губы Шамана опускаются на ее шею, и тело Нади предательски поддается на ласки, утопая в тёплой неге, от которой теперь уже горячее дыхание учащается и щекочет ему душу. Его ладонь скользит между лопаток и заставляет тепло пылать и греть их двоих. Наде кажется, что она сможет растопить этот мир.
Все лишнее, каждая мелочь, что могла сейчас встать между ними, стирается в порошок и ложится никчемной пылью на задворках памяти, вместе с этой пылью на пол спадает и одежда. Прикосновения, которые становятся все чувственней, и стертые преграды меж обнажёнными телами позволяют им быть единым целым, душой и телом.
«I'm frightened by what I see,
Immobilized by my fear…»
— Тепло? — не в первый раз удостоверяется мужчина, отходя от Нади на несколько шагов. Он смотрит на нее, не мигая, и та, зная, что нужно Шаману, повторяет обещание, данное в яме. Тогда им угрожала смертельная опасность, и Николай оказался рядом.
— Женой тебе буду… Служить тебе буду… — ее одежда теряет ценность, оставляя все такое же тощее тело обнаженным перед мужем, согласившемся взять ее себе. Карие глаза не отражают света. Только его и его тьму.
Шея покрывается горячими поцелуями, тело помнит каждое его прикосновение, и все, что было внутри — горит под его взглядом. Шаман очерчивает подушечками пальцев каждый изгиб Нади и обещает ей быть ее мужем и опорой. Она верит ему, и знает, что не должна.
Ладони заключают его жесткое лицо между собой. Пересохшие губы зовут его, и Шаман приходит.
Его тьма обволакивает всю библиотеку, не давая Наде возможности ни говорить, ни видеть. Только язык прикосновений. Только маленький мир, где не было места живым. Два никому не нужных скитальца, ставших единым целым на миг.
— Ты не знаешь, каково мне было, — хриплый шепот срывается ей на ухо, когда Надя в попытке совладать с собой царапает его раненные плечи. — Я не хотел тогда убивать тебя… Мне пришлось.
— Убей меня сейчас, — просит Надя и сама не понимает, зачем. Шаман ее не послушает, не посмеет. Она нужна ему.
— Я испугался, что почувствовал к тебе что-то, и я не смог избавиться от этого. Чувствуешь? — Николай прислоняет ее ладонь к собственной груди, где гладкой снежинкой расползался шрам. — У меня нет сердца.
— Я отдам тебе свое. Оно не нужно мне. В этой серости нет места чувствам и эмоциям. Пустота. Только она, — надрывно шепчет Надя, повисая на его плечах, пока цепкие пальцы оставляют кровавые отметины на нежных бедрах.
Его рваный хрип окутывает Надю вместе с его руками. Ей хочется плакать. Впервые за столько лет. И она плачет в его ключицу. Он рядом. В последний раз.
— Пойми меня правильно, для меня было важно завершить мое дело, я не мог допустить, чтобы ты мне мешала, но теперь все закончилось, и ты как жена будешь рядом с мужем.
— Буду, — отзывается Надя, чувствуя, как в легкие заливается ледяная вода. Ногти впиваются в его тело, и глаза не видят ничего, кроме лица Шамана. Кожа не чувствует ничего, кроме жара мужчины на контрасте горной реки. Она дышит. Он не отпустит ее.
— Беру тебя себе, жена моя…
