Маленький робот-плакальщик, ядерная зима

На факультет журналистики Пилар приходит маленьким, до совершенства отлаженным роботом. Программа «учёба в университете Буэнос-Айреса». Надо – регулярно посещать лекции, без погрешностей делать домашние задания и сдавать сессию за сессией, выстраивать правильные отношения (читать как «подлизываться») с преподавателями. Нельзя – приходить домой затемно (папа будет волноваться, а ну как сердечный приступ?), обзаводиться сомнительными друзьями (любыми, с чьей роднёй до седьмого колена папа не знаком лично) и влюбляться (от этой ерунды страдают, предают и сходят с ума). Пили всего семнадцать, о жизни она не знает практически ничего – вот и доверяет отцу слепо, послушно глотая, как микстуру, с детства знакомые фразы «так для тебя лучше», «умница», «хорошая девочка» и тому подобные. Недовольство отцовской гиперопекой зреет в ней медленно и не доходит до вспышки – то есть, попыток вырваться на свободу. Да, папа. Как скажешь, папа. Здравствуйте, сеньор Эчаменди, как у вас дела? Рокко, убери свою камеру – не видишь, я к коллоквиуму готовлюсь? Нет, Марисса, ты ополоумела – какая вечеринка, нам завтра к первой паре. Микросхемы работают прекрасно, без сбоев. Пока один-единственный взгляд незнакомых голубых глаз не отправляет всю робототехнику в тартарары. Пабло в свои восемнадцать привык брать от жизни всё. И нет, его «всё» - это не секс, наркотики и рок-н-ролл. Это проживать каждый миг на полную катушку, не стесняться смеяться, злиться или (да, и что, что он парень?) даже плакать, когда хочется. Во весь голос подпевать кумиру на концерте, рискуя проснуться наутро с сорванными связками. Засидеться на кухне глубоко заполночь, терзаясь строчкой для очередной песни, пока та, наконец, не примет должный вид. Иногда (чего уж греха таить?) забивать на учёбу железобетонное ремонтное приспособление, потому что пар в его жизни будет ещё тьма тьмущая, а Консуэла на свете одна и прямо сейчас хочет встретиться. Родители немного ворчат, конечно, но совершенно беззлобно – кто из нас не был молодым, да и в серьёзные передряги Паблито не ввязывается. С родителями ему вообще несказанно повезло – женатые по любви уже двадцать лет Серхио и Мора собственным примером всю жизнь показывают ему, что такое счастье, понимание, искренность и здоровые отношения. Когда Консуэла встречает другого и честно сообщает ему об этом, отец, понимающе хмыкая, сочувственно хлопает его по плечу и подсовывает боксёрскую грушу, чтобы выплеснуть злость. «Да, сын, бывает – жизнь такова, и сейчас тебе фигово, но самый тёмный час всегда перед рассветом, помни». Мама заходит в его комнату вечером. Ей немного неловко расспрашивать уже выросшего Пабло о личном – но парень рассказывает ей всё сам, и вместе они приходят к выводу, что Консуэла поступила правильно, признавшись сразу и не мороча никому голову. Благодаря родителям, разрыв отношений с первой постоянной девушкой он проживает почти безболезненно, но в новые пока не спешит, вопреки сложившимся в университете слухам о его ветрености и донжуанстве. Поклонниц у него немало, это факт – но что же делать, если пока он не готов снова встречаться с кем-то всерьёз? Случайная встреча на студенческом рок-концерте поворачивает на двести семьдесят градусов без преувеличения всю его жизнь. Пилар он выхватывает взглядом из толпы фанаток местной знаменитости сразу по двум причинам. Первое – она банально красивая. Второе – с ней определённо что-то не так. Ну не может нормальная, обыкновенная девчонка из плоти и крови держаться такой ледышкой, разговаривать рублеными короткими фразами и вообще выглядеть как… Как робот, а не человек, вот ей-богу! Так или иначе, странная девица его цепляет и он, не робкого десятка в общем-то, подходит знакомиться. И получает самый странный «от ворот поворот» в жизни. Нет, конечно, суперменом он себя не считал и к праву женского отказа относился с пониманием и уважением. Но конкретно сейчас ему не просто отказали, на него буквально вылили ушат холодной воды, обозвали на «вы», как в какой-то скверной пародии на девятнадцатый век, и отгородились какой-то отмороженной чушью. «Я для вас, кажется, слишком маленькая,» - зло, едко и как будто очень обиженно, но чем он мог обидеть девушку, встреченную в первый раз в жизни? Здравый смысл советует выкинуть психованную незнакомку из головы, но почему-то сейчас следовать ему не получается категорически. Над, казалось бы, ничего не значащим эпизодом Бустаманте ломает голову следующие два дня. У Пилар находится воз и маленькая тележка причин так поступить. Возможно, раньше Пабло не замечал её в толпе случайных лиц, хаотически беспорядочно перемещающихся по студгородку туда-сюда по сто раз на дню. А вот её природа наградила слишком хорошей памятью на лица – за несколько дней учёбы девушка успела стать свидетельницей весьма компрометирующих сцен с его непосредственным участием. Комендант женского общежития Паула Риос, которой не сегодня-завтра тридцатник, по всей видимости, не привыкла терять времени даром и не брезговала младшекурсниками вроде Бустаманте – и это при том, что по всему институту ходят слухи о её бурном романе с коллегой Бласом Эредией. В общем, в глазах Пилар сеньорита Риос получила неоспоримое клеймо педофилки, а Пабло – её негласного фаворита, с которым связываться себе дороже. И нечего даже думать о том, какие необыкновенные у него глаза и как мягко он улыбался ей, пытаясь познакомиться. Не для неё это. Для неё – неусыпный папин контроль, продиктованные им же планы на будущее и десяток сообщений от Томаса Эскурры во входящих, которые она не успевает читать. Томас в её не повзрослевшем ещё сознании занимает место где-то между манной кашей с комочками и отработкой пропущенного семинарского занятия. Противно, нудно, но надо. Кому надо? Её отцу – стопроцентно, он уже два года твердит, как было бы прекрасно породниться с самой Еленой Эскурра – преуспевающей бизнесвумен, владелицей сети гостиниц и по совместительству матерью смазливого, но тупого и ленивого долговязого брюнета, ещё со старших классов не дающего ей прохода. Сейчас Пилар ловит себя на мысли, что, может быть, папа не так уж и не прав, а от судьбы не стоит бегать? Может, и стоит дать шанс незадачливому ухажёру? Тогда всё встанет на свои места, её жизнь будет упорядочена и не будет времени отвлекаться на всякие голубоглазые помехи, предпочитающие женщин постарше. Томасу хватает одного её «согласна», чтобы превратиться в рыбу-прилипалу. Теперь он на абсолютно законных основаниях следует за ней по пятам, названивает средь учебного дня или на ночь глядя и становится поводом для сплетен. Местная воображала и снобка Фернанда Перальти так и сочится ядом, обсуждая их на переменах с какой-то блодинистой фифой стервозной наружности: «что такой красавчик и наследник такого состояния нашёл в нашей тихоне?». Случайно услышавшая сию тираду Пилар еле сдерживается, чтобы не ляпнуть «нравится – забирай с доплатой». Но терпит. Потому что её любят и гарантированно не предадут, а сама она не влюблена и поэтому в безопасности. Кто знает, как сложилась бы её судьба, рискни она познакомиться с тем самым чудом в перьях, которое – она уже выяснила – зовут Пабло и он учится на втором курсе исторического. Может быть, она потеряла бы голову, а потом его престарелая любовница припёрлась бы к ней на разборки. Или он не понравился бы папе и тот гарантированно запретил бы им встречаться. Разбитого сердца Пили боится как огня – пример отца, восемнадцать лет отдавшего любимой женщине и услышавшего при разводе «наконец-то я от тебя отделалась, хоть для себя поживу» слишком чётко впечатался в память. Но сейчас, как на грех, перед глазами мелькают другие картинки. Например, как некий смутно знакомый мексиканец трогательно поддерживает под руку Мариссу, когда она пытается сделать первые шаги без своей вечной трости. У Мариссы за плечами авария в шестнадцать лет, застарелый перелом и, как поговаривают, несчастная любовь – а она всё равно не боится, дурында бесстрашная, и ныряет в омут с головой, учась ходить без страховки буквально и в фигуральном смысле, то и дело благодушно бурча «вот же шизик мексиканский!». Или как придурковатый староста с камерой внезапно обнаруживает, что помимо видеотехники в этом мире существуют ещё и красивые девушки и конкретно одна отдельно взятая Лаура Арегги с факультета математики. Лаура тоже строгая и правильная, но ценит свободу и не шибко размышляет о приличиях, целуясь с этим доморощенным Тарантино в буфете у всех на глазах. Или как весь из себя деловой неудавшийся переводчик Лео наконец преуспевает в попытке обаять пухленькую милашку Фелиситас, в кои-то веки отказавшуюся от роли сиделки-жилетки для лучшей подруги и согласившуюся заняться собственной личной жизнью. Неужели им всем не страшно? Неужели они не понимают, насколько хрупко их счастье, как им будет больно, когда их половинки их предадут, бросив обидное «наконец-то я от тебя избавился» или «сил больше нет тебя терпеть»? Пабло не верит в любовь с первого взгляда. Даже Консуэла не стала исключением. И в эту чудаковатую подмороженную первокурсницу он тем более нисколько не влюблён. Но его головы она покидать не желает. Допрос приятеля с экономфака ничего не дал – Мануэль в общих чертах поведал о его случайной знакомой то, что знают все: Пилар Дуноф, дочь декана журфака, первый курс, правильная до жути. Это ему и так понятно, но какой прок в такой информации? Ему бы узнать что-нибудь эдакое, вроде того, на какой такой хромой козе к ней подъехать. Но увы – на этот вопрос ответа не находилось. Гвидо, ещё один новый знакомый и по совместительству однокурсник деканской дочки, посоветовал «забить на эту ледышку, она же девственна, как леса Амазонии, и наверняка фригидна». Это высказывание стоило Лассену разбитой губы и фингала под левым глазом: нечего порядочных девчонок грязью поливать! Тем более, что скоро слухи о монашестве Пилар рассыпаются в пух и прах: вот уже третью неделю её видят в студгородке с каким-то ухажёром. Постоянным и решительно настроенным ухажёром, судя по тому, как заботливо он подвозит её до самого журфака на явно недешёвом авто и неизменно встречает с цветами после занятий. Только вот сама девушка не слишком похожа на счастливую невесту: улыбается вымученно, а во взгляде – равнодушие. Пабло, перед глазами которого всю жизнь стоял пример любящих родителей, а впоследствии – и старшего брата, собравшегося жениться через пару месяцев и тоже по любви, умеет отличать искренность от подделки. Этот неизвестный мажорик, судя по всему, и правда с ума по ней сходит, только вот не спешит сеньорита Дуноф отвечать ему взаимностью. Какое, собственно, его собачье дело – Бустаманте решительно не понимает. Но случайных (или уже не очень) наблюдений за девушкой не оставляет. Спустя ещё пару недель Пили обнаруживается на скамейке в студенческом скверике с абсолютно безучастным видом и стаканчиком давно остывшего кофе в руке. Рядом валяется как будто брошенный и оставленный без внимания телефон, из чего Пабло смеет предполагать, что Пилар страдает из-за размолвки с женихом. Пройти бы мимо – да куда там. Оставить беспомощную, расстроенную и, чего уж там, такую привлекательную девчонку в одиночестве не позволяет джентльменское воспитание. Парень почти бесшумно аккуратно присаживается рядом. Пили так и не поворачивает головы, приняв, видимо, его за Мариссу или ещё какую-нибудь знакомую. Бустаманте думает так, потому что вряд ли осторожная недоверчивая злючка позволила бы себе в бессилии распластаться по спинке скамьи и обречённо выдохнуть «больше не могу!», если бы знала, что рядом с нею первый встречный. Желая хоть как-то ей помочь, он едва ощутимо касается её плеча и тут же сталкивается с испуганным взглядом тёмно-карих глаз, в которых плещется не то что страх, а ужас, прямо-таки самая настоящая паника. Пилар и правда напугана до полусмерти. Дурацкий день. Дурацкий институт. Да что мелочиться, вся жизнь – сплошной идиотизм. В инструкции к её микросхемам ни строчки не написано о том, как быть, когда твой парень, которого ты ничуточки не любишь, неделю уламывает тебя на интимное свидание, ты уже испробовала все предлоги для отказа и просто трусливо прячешься и в это самое время рядом оказывается самый неподходящий человек на свете, рядом с которым эти самые микросхемы почему-то непозволительно барахлят. Представив всё это, девушка истерически смеётся сквозь слёзы. Наверное, этот совершенно неуместный Пабло со второго курса истфака теперь сочтёт её психопаткой. Что ж, наверное, оно и к лучшему – теперь он начнёт обходить её десятой дорогой, а она поймёт, что это знак, и привыкнет наконец к Томасу, с которым неполадки в тонком механизме ей точно не грозят. Папа будет доволен, а ей будет спокойно и безразлично. И обращать внимание на комендантшу Риос она тоже перестанет. Пусть только этот голубоглазый стрессовый фактор встанет и уйдёт. Стрессовый фактор уходить не спешит, вот ведь засада-то! Смотрит на неё всё с той же мягкой улыбкой, а в глубине глаз – самое искреннее сочувствие и желание позаботиться. О ней? О совершенно левой девчонке с кучей проблем и без малейшего понятия, как жить эту жизнь без папочкиной указки? Пилар, какая же ты наивная дура – не строй воздушных замков! Но он всё так же сидит рядом. Теперь он осторожно касается её ледяной ладони и несёт какую-то чушь. Просит её представить, что они попутчики в поезде. Больше никогда не встретятся, поэтому могут рассказать друг другу самые страшные тайны, а если ей это поможет и облегчит душевные переживания хоть сколько-нибудь – он будет просто счастлив. Девушка всё так же непонимающе таращится на него, будто на марсианина, но от слов «никогда не встретимся» ей непонятно почему нестерпимо хочется плакать, и впервые за действительно очень долгое время она идёт на поводу у эмоций. Ревёт навзрыд так, будто ей пять, а несносный соседский мальчишка толкнул её на асфальт, заставив разбить до крови коленку и сломать любимую подаренную мамой куклу. Маленькая девочка, сейчас она просто маленькая девочка и правда не понимает, как жить эту жизнь. Совершенно не отдавая себе отчёта в словах, она вываливает на Пабло всё. Про почти восемнадцать лет папиной гиперопеки с диктатом пополам, про привитое им же с детства патологическое неверие в любовь, про Томаса и про то, как ей мерзко от собственной трусости, не дающей сделать ни шага в сторону. И, разумеется, про микросхемы, которые со дня на день откажут вконец… Бустаманте, чисто инстинктивно прижимающий плачущую знакомую незнакомку к себе, чувствует себя самым неуклюжим и бестолковым мужланом на свете. Как с ней быть – понятия он не имеет ни малейшего. Понимает только, что сам от такой жизни, наверное, вышел бы в окно, и в очередной раз мысленно от всей души благодарит родителей, научивших его не бояться доверять чувствам и жить «набело», не признавая черновиков. Теперь его уже нисколько не удивляет ни ломаная холодность бедной запутавшейся девушки, ни её идиотское «вы», ни даже «я слишком маленькая». Понимая, что его объятия и успокаивающие поглаживания по голове не пугают Пилар, он наконец-то позволяет себе заговорить с ней. Причём не о серьёзных вещах, а о какой-то ерунде. Немного пришедшая в себя от его тепла и участия Пилар чуть дар речи не теряет, услышав произнесённое совершенно ни к селу ни к городу «скажи мне как филолог, почему уходить принято по-английски, а целоваться – по-французски». Ни к селу ни к городу, но совершенно серьёзно, без всякой иронии. А вот ей почему-то делается неприлично смешно и против воли вырывается ответ «наверное, потому что французы знают, как обойтись без всяких прощаний». Над её нелепой шуткой они хохочут уже вдвоём, и тут в душу Пили закрадывается подозрение, что, может быть, внутри неё и нет никаких микросхем, а есть самое обыкновенное живое девичье сердце. Пабло всеми силами старается помочь ей убедиться в этом. Совершенно неожиданно она слышит, что он, благо, не англичанин и не француз, а если прощается – то ненадолго. Сообразить что-то девушка не успевает – её целуют, кажется, даже забыв спросить разрешения. Микросхемы приказывают долго жить. Бестолковое, глупое, неопытное девичье сердце колотится под рёбрами слева так, что за его грохотом она не слышит разрывающегося от звонков мобильника. На ожившем аппарате она с трудом фокусирует взгляд только минуту спустя, когда Пабло, наконец, отпускает её и просит прощения. Да, Паблито, конечно, ты наглец и мерзавец – целуешь без спроса приличных девушек. Но что с тобой делать? На экране телефона мигают семь пропущенных от абонента «Томас». Пошёл ты к чёрту, Томас, ты даже целуешься так, будто экзамен сдаёшь. Пабло действительно наглец и мерзавец – пользуясь тем, что Пилар ещё мало что после такой эмоциональной встряски соображает, совершенно бессовестно уламывает её на встречу завтра вечером в студенческом кафетерии, чтобы поговорить нормально. Автоматическое «да» вырывается у неё раньше, чем она обретает связь с реальностью, а этого только самодовольному Бустаманте и надо. Шепнув «до завтра, принцесса-несмеяна», он ещё раз провожает её нежным взглядом и растворяется в толпе. Пилар до последнего не верит в происходящее, но ощущение живого сердца вместо микросхем никуда не девается. Неужели она такая же, как все? Неужели вот сейчас, в эту самую секунду, она поняла, каково это – ощущать что-то настоящее, своё, а не навязанное папой, Еленой или Томасом? На следующий день в кафе встречаются два неуклюжих потерянных подростка, которым отчего-то совершенно необходимо узнать друг друга. Накануне Пабло не смыкал глаз, прокручивая в голове вчерашнюю истерику Пилар. Как ей помочь? А может, и не надо как-то по-особенному помогать, а просто быть рядом, показывать, как радоваться каждому дню без оглядки на старших? А если на пути возникнет её отец – тоже быть рядом и страховать, не отступая. В одиночку ей не справиться, но теперь-то она не будет одна… Два подростка сидят друг напротив друга, смущённо краснея. Теперь Пилар и сердцем, и умом, и интуицией понимает, каково это – когда начинаешь чувствовать к человеку что-то настоящее. Конечно, это не любовь, даже не серьёзная влюблённость, но вот именно в этих голубых глазах она ясно видит нечто необходимое ей и именно ей. Томас ещё раз идёт к чёрту и в чёрный список её телефона – тем более, ещё вчера они расстались-таки окончательно. А вот с Пабло надо бы кое-что прояснить. Когда Бустаманте слышит, почему именно при их первой скомканной встрече девушка назвала себя «слишком маленькой» для него, согнуться пополам от хохота ему мешает исключительно всё то же джентльменское воспитание. Он и комендантша Паула? Серьёзно? Как эта чудачка деканская могла подумать, что между ними что-то есть? Да эта Риос ему в тётушки годится! Теплоты и нежности к Пилар становится всё больше, когда она ну вот просто по-детски виновато опускает глаза и шепчет «прости, я, наверное, такая глупая». С ней оказывается так просто, когда она больше не строит из себя робота… Сложится ли у них что-то или нет, будет ли в её жизни головокружительный роман или избитое «мы остались друзьями», приведёт ли он её к родителям, запыхавшийся и взволнованный, с порога окликнув «мам, пап, знакомьтесь, это Пили» - пока неизвестно даже им самим. Но пока что он провожает её до дома, напрашивается на новую встречу и так ласково обнимает, что последние мысли о робототехнической ошибке и ядерно-зимнем холоде вокруг испаряются из её головы навсегда. Дома её ждёт непривычно растерянный, растрёпанный и будто витающий в облаках отец. Девушка уже готовится выслушать новую лекцию о морали и нравственности и впервые в жизни отстоять свои границы, но сказанное им повергает её в шок: -Прости меня за мои ошибки, дочка. Мне понадобилось снова полюбить, чтобы понять, как я был замкнут и несправедлив. Следующим вечером к ним приходит Соня Рей. И, как ни странно, Пили ничуть не возражает против того, что теперь в их доме будет раздаваться нескончаемое «Марсель, помоги, у меня трагедия – мне дали второстепенную роль!», «мама, угомонись, дурдом через дорогу», звон битой «на счастье» посуды и постукивание Мариссиной трости. Потому что это – жизнь. И она для людей и про людей, а не про роботов с микросхемами.