Доигралась

Каролайн всегда ненавидела фан-встречи перед концертами. Ужасающая, напирающая хуже танка и визжащая громче всех сирен толпа обезумевших девушек в очередной раз норовила прорваться за ограждение, за которым вот-вот должны были появиться они. Те, о которых мечтают. Те, которые недосягаемы. Те, которые обитают в неком неземном пространстве и улыбаются тем самым девушкам лишь с плакатов поверх рваных обоев над кроватью в застывших, таких неживых позах. Девушки взволнованно махали фотоаппаратами, рисунками, альбомами, глядя на большой стенд, пестрящий изображением альбома, на фоне которого и должна вот-вот начаться автограф-сессия – Humanoid. Available Now. Даже издалека ей было тошно это наблюдать, потому что подобные мероприятия точно не дарили ей восторг. Во-первых, эти фанатки не знают границ и могут позволить себе иногда лишнего. Во-вторых, скребущее изнутри давление и напряжение не отпускает, держа в плотных колючих объятиях – ее возлюбленный совсем не стесняется кокетничать в ответ. Конечно, из всей знаменитой четверки именно Тому довелось стать почётным «бабником». Это всего лишь фанатки, которые даже и мечтать не могут о том, чтобы быть на ее месте. Единственное удовольствие – получить автограф любимого кумира и максимум сделать фотографию, чтобы «все подружки точно обзавидовались». Так Каролайн всегда успокаивала себя, дабы потушить внутри нарастающее пламя ревности. Напускное высокомерие при виде всех этих молодых визжащих девочек стремительно трансформировалось в смесь удушья и некой безысходности – о, как же Каролайн хотелось подойти и просто увести отсюда Тома от чужих глаз. От их глаз. И если же Билл, Густав и Георг ведут себя на автограф-сессиях более сдержанно, ограничиваясь лишь улыбкой и коротким кивком головы, то старший Каулитц обязательно выкинет что-нибудь. Распишется маркером на обнаженной груди, ни капли не стесняясь, опустит пошлый комплимент или же подмигнет, нарочно задев языком пирсинг в губе и доведя тем самым своих горячо любимых фанаток до экстаза. Это тешило его самолюбие и возвышало до небес и без того взвинченную самооценку. Она растерянно наблюдала за тем, как фанатки подошли почти вплотную к столу, за которым уже расположились участники группы, готовые подписывать диски, фотографии, альбомы, грудь, черт возьми. Забавно, но на каждой сессии попадаются такие фанатки. И девушка знает при этом реакцию каждого – Билл забавно раскраснеется и будет давить неловкую улыбочку, Георг – просто поржет, Густав сделает вид, что ему на все индифферентно как всегда, ну а Том... Он точно не откажет в такой просьбе обезумевшим фанаткам. И это невозможно раздражало. У тебя есть девушка, Том? У меня много девушек. У кого из вас больше всего фанатов? У меня! И что интересно, все они – девушки... У меня был секс по всему миру. Я бы снял отличный клип, если бы смог подбирать актрис... Но, наверное тогда это уже будет похоже на порно. Хэй, Георг, я могу дать тебе несколько номеров девчонок, чтобы ты не скучал... Сквозь зубы она рвано усмехалась, игнорируя подступающую к горлу обиду, жгущую посильнее раскаленной лавы в ущелье Везувия. Сучонок, никогда не признается. Ни журналистам, ни фанатам. Отчаянно хотелось верить, что себе – обязательно. Всегда, абсолютно всегда разговоры Тома на всех интервью сводились обязательно к девчонкам, что невозможно колебало изнутри ее личное равновесие. Их равновесие. Она знала, что все это – лишь хитрый продюсерский ход для сохранения группы на высоких строчках рейтингов как можно дольше. Чтобы интерес тех самых девчонок, из которых и состояла вся фанбаза, не дай боже угас. Ведь новость о том, что главный соблазнитель группы уже обзавелся своей благоверной, разбила бы миллионы сердец по всему миру. Ни Йосту, ни лейблу это не являлось привлекательной перспективой, а потому Каролайн было строго запрещено выходить куда-либо с Томом вместе, дабы не попасть в ловушки фотокамер папарацци и не стать поводом для сплетен в желтой прессе. Все должно было храниться в строжайшем секрете, а именно отношения Тома и Каролайн, продолжающиеся уже два года. Выбор достаточно жесток, но ее устраивали подобные жертвы. Хотя иногда ей казалось, что из Тома получился бы отличный актер – уж слишком хорошо он справлялся с отведенной ему ролью. Во время их визита в Токио он нагло засматривался на японских школьниц и прямо на камеру выдал фирменное «Классные короткие юбки» с забавным немецким акцентом. И все же иногда заявлялся в их с девушкой общий номер отеля под алкогольным опьянением и чужими женскими духами на огромной футболке, после чего засыпал чуть ли не в коридоре, довольствуясь участью всемирно известного музыканта. И именно в такие моменты Каролайн старалась сделать так, чтобы из закрытой на щелчок двери ванной никто не услышал ее всхлипов. Хлопала ресницами чтобы сморгнуть с глаз печальную горечь и просто попытаться собрать себя в руки и не идти в номер младшего Каулитца, чтобы пожаловаться на очередные пьяные выходки его брата. Или за душевными беседами с Георгом, с которым у нее всегда была дружеская гармония и взаимопонимание даже в этих бешеных турах, студийных хлопотах и прочих беспокойствах музыкантов. Но нет, она старалась все выдерживать сама, наблюдая издалека как это в стельку пьяное тело запуталось в собственной футболке размером с целое полотно. Она держалась. Край встревоженного взгляда цепляется за парочку девушек, подошедших к столу и одетых довольно откровенно, как отметила для себя Каролайн. Первым поднесенный ими альбом подписал Билл, улыбчиво чиркнув маркером, после чего подвинул его Тому. Дрожащие руки одной из этих особ неуверенно держали фотоаппарат, пока другая шептала что-то на ухо Тому, отчего он сразу заулыбался. Парное фото с кумиром? Поцелуй в щеку – и щелк. Раздражаясь всеми нитями и без того заведенных нервов, Каролайн поджала губы и наблюдала за реакцией старшего Каулитца – естественно, подмигнуть и расписаться на зоне декольте, что специально было заготовлено коротеньким топиком, – словно раз плюнуть. Сдерживаться было тяжело. Да, они состояли в отношениях, но это не было поводом, чтобы заявить всему миру свои права на Тома. Нельзя. Запрещено. Сейчас он звезда, для которого сценический образ – выше всего. Но образ ли? Так продолжалось почти со всеми фанатками – даже с самыми очевидно страшными, отчего девушка была готова даже нервно засмеяться. Кокетливые взгляды, подмигивания, подобные наглости в виде поцелуев, а самое главное, расположенность и спокойствие Тома ко всему этому сильнее разжигали в ней буйствующее месиво раздражения и ревности. Иногда это доходило даже до мыслей о разрыве отношений, потому что видеть столь часто своего парня в компании таких обнаглевших девиц было выше ее сил. Точно так же выше ее сил было наблюдать, как Том ненадолго ушел куда-то с теми самыми девицами, а затем вернулся как ни в чем не бывало, присоединяясь к остальным участникам группы для позирования в фотосъемке. А эти двое шептались о чем-то до безумия пошлом, проходя мимо ничего не подозревающей Каролайн. Я могу не отказывать себе в сексе с фанаткой. Напряжение изнутри росло, стафф засуетился, выпроваживая любопытных девиц, еще выкрикивающих различные слова любви и восторгов. На большую часть адресованных, конечно, Тому. И ее посетила гениальная, на ее взгляд, идея. Ну а сейчас нужно было ретироваться быстрее и пробираться на балкон, с которого как на ладони будет видна сцена и можно наблюдать за выступлением, уже поразившем весь мир. Чтобы точно не упускать его из виду, следить за каждым движением сильных рук, ласкающих гитару, ну и конечно же смотреть на солиста в своих кожаных одеждах со светящимися элементами в виде ламп. *** Парни, еще под властью не отпустивших после выступления эмоций, широко улыбаются, следуя по коридору в сторону гримерки. Девушка же знала, как незаметно проникнуть в закулисье, минуя всю охрану и уже незадолго до появления четверки уже находилась там. Первыми в поле зрения показались Билл и Густав, которые в вежливо-дружеской манере помахали ладонью, после чего скрылись за дверью, а следующим шел Георг. Что ж, Томми, готовься, моя месть будет сладкой. – Вооу, какие люди, – приветливо растянул гласные басист, завидев девушку своего лучшего друга. Отлично, он сам мне и подыграет – хитро сообразила Каролайн и на эмоциях подбежала к длинноволосому шатену, налетев с объятиями. – Джорджи-и-и, – ласково протягивает уже всем приевшееся прозвище басиста, выражая искренний, неподдельный восторг, – вы были просто на высоте! Весь зал как всегда пел вместе с вами... Вы просто лучшие! Уверена, что и в этом году все награды MTV будут вашими, – лепетала так быстро и восторженно, будучи уверенной, что он обязательно это заметит. – Принцесса моя, вообще-то в этой группе кто самый лучший и талантливый – это я, – а вот и послышался сзади знакомый тембр. Заметил. Надо же, его самолюбие и высокомерие тут как тут. – И самый скромный, конечно же, – сквозь зубы выдавила Каролайн, вскользь оглядывая Тома, подходящего сзади. Но все же делая вид, что он ей совершенно безразличен, все так же продолжая улыбаться, глядя на Георга. Пусть помучается – Хах, и не говори, он у нас сам мистер Скромность, – подхватил басист, не упуская возможности подшутить над старшим Каулитцем. Не все же ему глупо шутить над Листингом на всех интервью. Нездоровый огонек в его глазах прошелся по всему девичьему естеству, вызывая неприятный холодок изнутри. Она все так же ухватывалась за футболку на плечах Листинга, совершенно игнорируя весь мир. Мир, в котором и находился Том, так близко, что его взгляд порождал трепетное волнение. В огромных карманах oversize-джинсов Каулитц прятал ладони, превратившиеся уже в кулаки, усугубляя без того напряженную, витающую вокруг него атмосферу. Стоит, сучка, улыбается, а Георг только и радуется. Уж слишком он вежливый, чтобы оттолкнуть от себя девушку своего товарища по группе, прикрывая это все крепкой дружбой. Из гримерки послышался голос солиста, гласившего о том, что он нигде не может найти треклятую бутылку шампанского. *** Том вышел из душа позже остальных, вывалившись в гримерку, где его товарищи по группе и Каролайн сидели на низких диванах и потягивали любимое шампанское, снимающее стресс. И Каулитц-старший даже пожалел об этом, войдя в помещение последним и застав довольно интересную картину – если его брат и барабанщик сидели недалеко друг от друга, увлеченные какими-то разговорами, то Каролайн и Георг – вместе. В м е с т е. Девушка едва ли не вплотную прижималась к басисту, закинув ногу на ногу, тем самым приподнимая платье чуть выше колен и открывая вид на изящные ноги, которые Тому хотелось мигом подхватить и раздвинуть. Он смотрел. На очаровательные изгибы фигуры, что нарочно изводила своей наигранной, до ужаса тошнотворной актерской игрой, изобращающей вовлеченность в разговор Билла о премиях, номинациях, продюсерах и прочей рутине шоу-бизнеса для мировых звезд. Он впитывал взглядом то, как ее губы прижимаются к бокалу, отпивают игристую жидкость, а затем растягиваются в улыбке для всех участников группы. Но особенно для Георга. Изнутри старшего Каулитца сжигало смертельное тепло, сравнимое по температуре с солнечным ядром. И его можно было остудить лишь целой бутылкой шампанского, припасенного в минибаре. Вот так, выпить залпом, но никуда не деться от жжения изнутри. – Том, ты чего там встал? – голос младшего брата возвратил в реальность, и парень глуповато проморгался, дабы оторвать взгляд от идиллии с участием его девушки, – я тебе уже налил. – Спасибо, Билл, я не хочу, – грубый голос распространился в гримерной. Том упал рядом с братом на низкий диван, вклинившись между ним и Густавом. Он уже пожалел, что отказался от холодного игристого напитка, так хоть какое-то расслабление можно было получить. Но нет же – Каулитц выбрал изводить свою выдержку, оперевшись на спинку дивана и в фирменной манере широко расставляя ноги. – А помните, как мы пару лет назад напились так же после концерта так, что потом даже не в своем отеле проснулись? – подала голос повеселевшая Каролайн, – из всех был тогда вменяем только Джорджи, ну и в чувства всех тоже приводил... – повернулась к басисту, не выпуская из рук уже почти опустевший бокал. – О да, как это забудешь, – Билл отправил в рот яблочную дольку для закуски, – только я после этого случая даже с новой татуировкой проснулся, – и в качестве реакции на это все засмеялись, даже Густав. А Том выдавил лишь нервозно-озлобленную улыбку. Джорджи. Приторное, такое неприятное, ее веселым голосом, полоскавшее по Томовым ушам. Георг и Каролайн состояли в довольно крепких дружеских отношениях, впрочем как и с Биллом и Густавом тоже. Разве что в данный момент басист даже и понятия не имел, что является мишенью для ее маленькой коварной игры против Тома. Но и возразить в открытую тоже не мог, так как в любых отношениях с девушками сохранял спокойствие, здравый ум, а так же хорошие манеры и вежливость. – Тебе еще налить? – участливо отозвался Листинг, видя опустевший бокал своей приятельницы. Она послушно подставила его под новую дозу алкоголя, как бутылка тут же кончилась. – Спасибо. Ты самый лучший друг на земле, – широко улыбнулась девушка и сама от себя не ожидая такой наглости, граничащей с азартом, коротко чмокнула Георга в щеку. Возможно, он забавно покраснел после этого, но она не видела этого из-за идеально уложенной «шторки» волос цвета светлой рыжины. Том изображает запредельное спокойствие, стараясь не заполнять пространство встревоженно-озлобленными вздохами. И что это значит? Посмеяться надо мной хочешь? Поиздеваться? Джорджи. Ты. Самый. Лучший. Друг. На.земле. Каулитца скручивает изнутри от блядского бессилия и желания отомстить девчонке за эту негласную игру на его нервах, но между этими разговорами «о всяком» в их группе и в подобной обстановке выяснять отношения как минимум неприлично. В первую очередь перед братом и коллегами. Благо, подвернулся удачный повод – Каролайн встала, поправляя платье и последовав к мини-бару за новой бутылкой, пока друзья были увлечены разговорами о музыке. И Том встает следом, рывком отрываясь от дивана и направляясь к ней. Каждое действие, каждое слово, направленное против него, вколачивается гвоздём в гроб его самолюбия и гордости. Как же он ненавидит, когда его вот так нагло обводят вокруг пальца, как несведущего дурачка. Особенно если это делает любимая девушка, особенно на глазах у других. Неприятное давление оседает в голове и побуждает резкость и нетерпение восстать из внутренних могил. Вышло очень иронично по отношению к гитаристу. Только вот ему не смешно. – Милая, можно тебя на пару слов? Встревоженно-сердитый голос вонзился в спину копьем, пока она присела рядом с минибаром, доставая бутылку. Каролайн отчетливо чувствует, что старший Каулитц прямо за ней. Ожидает ответа, что интересен ему самому. Однако он дает себе отсрочку на любезности только в первые три минуты, а по истечении – ему просто надоест. Женское естество немо ликует при таком простом наблюдении – о, его наконец-то это задело. Теперь он смотрит не только на своих малолетних фанаток. – Томми, подожди, мне надо открыть бутылку, – как бы между делом открещивается, продолжая игнорировать уже изрядно разозлившегося парня. Но все равно довольна – вызвала внутри него эмоциональный шквал, что сейчас точно сдетонирует с неистовой мощностью. – Это ты подождешь, – отрезал Каулитц, грубо вырвав из хрупких рук бутылку и поставив обратно на стол, – лучше не беси меня. Не успела Каролайн ничего понять и даже бросить беспомощный взгляд на парней, все еще о чем-то увлеченно беседующих, как Том почти рывком вытолкнул ее из помещения и повел в сторону второй гримерки – именно той, где группа и готовилась к концерту. Даже не имея возможности отреагировать, просто следовала под напором высокого сильного тела, мигом затолкавшего в пустую гримерку. – Том, ты ч-чего... – отчаянно ищущий понимания, но такой обреченный тон расползается по комнате едва дрожащей вибрацией. Каролайн невольно сжалась, когда пальцы гитариста силой надавили на защелку двери, а затем прислонилась всем телом к стене и уже хотела было сдвинуться, как он резко подошел к ней снова. Ей даже стало больно от того, как Том рывком схватил за обе руки и буквально вдавил в белую гладь стены. – Это что сейчас, блять, было? – стальной голос звучит буквально в ушах, но бдительность девушки уже слишком притупляется из-за действия алкоголя на голодный желудок. – Было что? – невинно хлопает ресницами дабы нарочно вывести Каулитца из себя. Пылающие багряным цветом щеки, наивная улыбочка и безграничное спокойствие. Хватка стала сильнее, и складывалось ощущение, что запястья сейчас просто хрустнут под этим напором. Ей становилось некомфортно, что руки Тома полностью обездвижили ее. Ниже пояса начинает все заходиться приятным, но таким невыносимым потягиванием при одном лишь осознании, что умеют эти проворные руки. На концертах все зрительницы как один смотрят на безукоризненное гитарное соло, исполняемое этими сильными пальцами. Но только ни одна из этих девчонок под сценой и понятия не имеет, на что способны еще эти пальцы помимо перебирания струн. – Не прикидывайся. С каких это пор ты виснешь на шее у моего лучшего друга? И еще целуешь его в щеку? Самый лучший друг на земле, значит?! – уже буквально шипит Каулитц с неподдельным раздражением, и девушка буквально жалеет о том, что он совершенно трезв. – Ммм, ну не будь такой ревнивой букой, Томми... – указательный пальчик проводит по щеке, под которой ощущались напряженные как никогда мускулы. Зловещий взгляд будто остановился, испепеляя дотла нерадивое девичье естество. Но ей безумно нравилось выводить Каулитца из себя, словно это доставляло ей запредельное удовольствие. – Да? А ты уверена, что хочешь увидеть, каким я могу быть еще? Или... Ты уже полноценно на Георга засматриваешься? Я что-то упустил? – Нет, Том, я... – Что?! Может, еще бы на колени к нему села бы и задом потерлась? Отлично, моя девушка ведет себя как блядь! – А ты не ведешь себя как блядь? То есть, тебе можно клеить фанаток по всему миру, а мне что предлагаешь – просто смотреть на это и радоваться? Они между прочим, тебе на шею целыми отрядами виснут, а ты только и рад, бабник ты чертов! – кричала в ней неподдельная обида и проснувшаяся серьезность. – Это часть моего образа. И тебе настолько с этого сорвало башню, что ты решила использовать моего лучшего друга? А?! Отвечай! Он откровенно издевался, маскируя это под злобой и жгучим раздражением, от которого буквально сводило ребра. Каролайн внимала каждому слову, но не переставала улыбаться, изображая видимость заинтересованности и даже некого страха. Ноги слегка дрожали, теряя опору, но уже не от напряжения, а от... кое-чего другого. – Ну по крайней мере, так ты заметил, что я не пустое место для тебя... А вот Джорджи такой... Внимательный, заботливый, скромный... – остатки испепеленного превосходства порождают дерзость. И за эту дерзость приходится серьезно расплачиваться. – Ты доигралась, куколка моя. Криво ухмыляется, прижимая девичьи запястья к самой стене. Буквально набрасывается на нее, показывая, что жертве, загнанной им же в угол, не сбежать. Она застыла и ждет, как будто счет времени растворился, а все вокруг – настолько недосягаемое и такое неживое. И лишь пара кофейных омутов пристально сканируют, выкручивают выдержку обоих. Том с напором впивается в губы девушки, крепко держа теперь за оба предплечья и выказывая всю силу, в разы превосходящую хрупкое женское тело. Не позволяет сделать даже и лишнего, протестующего вздоха, по-собственнически сминая податливые губы и вкушая еще не растворившийся вкус шампанского. Как же Том эгоистично радовался, чувствуя едва уловимое мычание прямо ему в губы и то, как девчонка нагло кусает его за пирсинг, напрашиваясь еще больше. И так же остервенело отвечает ему, насколько позволяет возможность и нарастающий напор парня. Руки тянутся ниже, останавливаясь на талии, а затем в опасной близости от красной в прямом смысле границы. Желание избавиться от нее и завершить начатое уже было непреодолимым и таким давящим даже в свободных штанах. И она это чувствовала. Губы с пошлым причмоком отрываются от ало-припухших женских уст, продолжая свои терзания уже ниже. Сколько бы их ни было, Тому всегда мало – тело уже тряслось в лихорадочном жаре от умопомрачительного желания, порожденного злостью и собственничеством. На его своеобразный «поцелуй» в шею девушка вскрикнула, окончательно обмякнув в его хватке и держась ноготками за огромную футболку на плечах. Этот ее вскрик, смешанный с тревогой и все еще витавшим тут напряжением, порождает целую цепь нестройных ударов органа в груди, которым она всецело владела. Того, что Том добровольно отдал ей в качестве дани, пошел на самую большую жертву в своей жизни. Но сейчас он все еще недоволен, терзая бледную кожу укусами и украшая тело розово-алыми отметинами. Чтобы точно знать, кому принадлежит его девочка. Ее искренне удивляло, откуда в нем столько силы даже после концерта – настолько, что ее ноги скрещиваются на крепкой талии, а под коленями словно камень. Можно было обмякнуть в его хватке и даже не бояться упасть – так крепко Каулитц подхватил девушку, словно пушинку. – Том... – ее молящий шепот теряется где-то в сплетении брейдов, пока парень уверенно несет ее в сторону гримерного стола и одной рукой буквально за секунду смахивая все, что на нем находилось – пластиковые стаканы, салфетки, кисти. Жалящий грохот мигом раздался в ушах, но, впрочем, кого это сейчас волновало? Стоило ему увидеть приоткрытые губы и спутавшиеся волосы, обворожительно закрывшие одну сторону ее точеного, нежного личика, Том вновь ощутил, как вся кровь от сердца моментально устремляется к сплетению под ширинкой, почти до болезненных позывов. – Значит, тебе просто не хватало моего внимания, да? – рывком освободившись от огромной футболки, Каулитц не спускал взгляда с Каролайн, устроившейся на гримерном столе у зеркала. – А что, мне уже нельзя было поболтать с твоими друзьями и братом? – невозмутимость в женском голосе неубиваема, что прожигает тонкую грань на нервах Тома. – Сучка, ты нарываешься... Очень нарываешься, – мужские руки уперлись по обе стороны от девушки. – Ну и что же ты сделаешь... Томми? Сладко протянутое ее голосом «Томми» и едва уловимое волнение в теле передаются микроимпульсами мужскому естеству, концентрируясь внизу живота. Так бесстыдно стесняя пространство под ширинкой еще сильнее даже несмотря на то, что Том всегда предпочитал фасон oversize. – Ты специально злишь меня, да? – рука опускается на шею, мягко сдавливая – лучше не надо. Иначе ты об этом пожалеешь, я обещаю. Теперь уже настоящий, липкий страх прокатился холодком по спине и застыл в горле. Все же было страшно чувствовать его напряженное дыхание сверху и буквально не представлять, на что способен Каулитц в порыве неконтролируемой злости. – Том, пожалуйста... – ее молящее произношение сводит с ума и выкручивает стальную выдержку. Между ними витает напряженным импульсом блядское сумасшествие из-за неподдающегося ни в какую замка платья на спине девушки, и Том озлобленно избавляется от ненужной ткани, просто рванув молнию и сняв платье, что сам же и купил ей в Милане, через голову и бросив куда-то за плечо. Девушка ерзает, не в силах пошевелиться, сдавленно выстанывая хриплое «Том», сдаваясь его безжалостному напору. И ощущая близость и острую потребность скорее почувствовать друг друга во всех смыслах. Ей так хорошо, когда Каулитц силой надавливает на нее, заставляя лечь на стол, а сам удобно пристраивается между ее разведенных ног. Сам дышит тяжело, как будто отыграл еще один концерт и весь воздух насильно выкачали из бетонных легких. С превосходством, издевательской ухмылкой смотрит на нее сверху вниз, избавляя от последнего мешающего элемента, вкладывая в эти движения все желание и нетерпеливость. – Вытрахаю тебя в каждом углу этой чертовой гримерки... Чтобы поняла, что принадлежишь мне, – логическое ударение на последнем слове впивается в тонкую шею достаточно ощутимым укусом. Она снова отвечает ему рваным полувскриком, даже поморщившись от болезненности ощущений. Того, как Каулитц резко впился в ее шею, словно вампир, а затем тронул разгоряченным языком, зализывая свежую ранку, не извиняясь и добавляя в без того душную атмосферу еще большего градуса. Проникновение первым крепким пальцем к уже до безумия влажному, разгоряченному лону парализует словно разряд в двадцать тысяч вольт, заставляет искрить как оголенный провод на электростанции – девичье мычание становится для Каулитца второй приятной его слуху музыкой после песен его собственной группы. Именно то, как она жалобно и сдавленно вторит его имя, насаживаясь уже на второй мужской палец, вымаливая двигаться резче, но Том нарочно медлит, погружаясь во влажный и узкий плен. – Проси меня громче, – теперь превосходство всецело за ним. Том и сам понимает, что это лишь оттяжка к самому заветному, и что сам он долго не протянет, чувствуя стеснение под ширинкой. Она задирает голову, извиваясь змеей, и Том словно сжаливается над ней, массируя чувствительные точки и активнее двигая двумя натренированными пальцами и кривя губы в полуковарной усмешке. Поднимает второй рукой хрупкую спину, побуждая сменить угол. И получше слышать ее драгоценные стоны, что таким сладким бальзамом ложатся на его слух и прихлопнутое этой негодницей самолюбие. Она жмется плотнее, стискивая ноготками крепкую мужскую спину для опоры, в красках вкушая весь спектр ощущений, как его пальцы проворнее и активнее двигаются в ней, доводя до пикового момента. И ее даже сейчас будоражит мысль, что эти пальцы предназначены словно специально для нее. В ней просыпается усиленное желание ускорить темп, прислониться к влажной груди плотнее, исцарапать всю спину и слышать на ухо персональную дозу раздраженного рыка и полустона. – П-пожалуйста... Вцепившись в его плечи, теряется в ощущениях от некстати замедлившегося темпа крепких пальцев изнутри, уже готовая скулить от отчаяния. Том пользуется этим и мягко кусает в шею еще, сажая новый засос и зализывая уже оставленные им до этого ранки. И коротко бросив взгляд на зеркало позади девушки, едва не бесстыдно кончает от вида, открывшегося ему – миниатюрная спина, разъехавшиеся в стороны ноги, ниспадающие до пояса распущенные волосы. Она словно создана для съемок в порно – хитро прикидывает он и погружается фалангами внутрь снова. Будоражится мыслями, что теперь его любимая не сможет ничем закрыть его собственные метки на таком видном месте, пока на улице разгар лета. А потому закрепляет свой успех, спускаясь ниже, к ключицам. Издав глухой стон, она полоснула ноготками по смугловатой глянцевой коже, вызвав тихий всхлип. Том недоволен. Недоволен, потому что она может кончить прямо сейчас, судя по рваному молящему скулежу, а это совершенно ни к чему. Она в отместку за это хочет укусить его в ответ, но он не дается, изворотливо вращая головой, и приходится чувствовать распаленной кожей щекотливое касание косичек. Почти стонет ему в губы, что с новой силой впиваются в подрагивающие от гремучей смеси страха и удовольствия сантиметры бледной влажной кожи. Том быстро убирает руку и погружает обе фаланги девушке в рот, чтобы заставить ее ощутить собственную сладость. Второй же рукой наспех спускает штаны вместе с боксерами, высвобождая наружу причину своих болезненных позывов. Уже твердую, тугую и каменную, что терпеть дальше уже невыносимо. Пока Каулитц возится с одеждой, она срывает с него чертову повязку, оголяя лоб и освобождая косы от лишнего давления на затылке. Хочет видеть его полностью раскрепощённым. Свободным. – Моя, – погружается одним толчком резко и бесцеремонно, плотно ухватившись за бедра девушки и крепко держа под нужным углом, – Моя... Затем неслабо шлепает по бледному бедру, вымаливая стон. Она не успевает подстроиться под темп, вновь теряется в ощущениях, граничащих с болью и удовольствием, как с первых же секунд Том стал усиливать толчки, проникая каменным членом буквально до клеточек мозга, до радужной россыпи в глазах. Находясь в удобной позе под мужским телом и скрестив ноги на его талии, девушка сильнее прежнего вцепилась в его спину как за последнюю опору. Остервенело ловит его губы, изъявляя желание стать с ним единым целым, чувствуя каждую раскаленную клеточку его тела, каждый вздох, каждое мгновение. Каулитц грубо толкается в ответ, сминая бедра сильно, до боли, пока его пассия вцепляется в его скользкую кожу, переходит на россыпь его косиц на затылке. Сильная ладонь перехватывает и без того «израненную» шею и поворачивает в сторону, чтобы девчонка не упустила шанса поглядеть на себя со стороны, пусть и боковым зрением. На мгновение дыхание даже перехватило, и Том, почувствовав это, ослабил хватку, прильнув к этому месту приоткрытыми влажными губами. – Смотри внимательно, – хриплый выдох ранит тишину с характерным для Тома приказным тоном. Она извивается, принимая всю его грубость, наблюдая, как изнуренные гитарной игрой руки вновь приземляются на ее бедра с тихим шлепком. И как в точности повторяют все эти движения их двойники в гримерном зеркале. Между его напряженных пальцев путаются влажные пряди волос, и, пытаясь избавиться от вновь нахлынувшего сумасшествия, Том совершает новое поступательное движение и крепко хватает за кончики волос, оттягивая. Блядски необходимая власть, требуемая именно сейчас, сносит ему крышу и побуждает прильнуть к сладкой шее, ключицам, груди, чтобы доказать, кто здесь главный. Он даже не смотрит в гамму эмоций на лице своей любимой, всего лишь желая восстановить свое превосходство и незаменимость. Пусть он маленький глупый мальчик, боящийся потерять ее, но именно такой он, настоящий. Рвано дышит ей почти в самые губы, вновь перемещаясь выше, очерчивая невидимые узоры на ее теле, и еще раз толкнувшись внутрь соблазнительной теплоты изнывающим, жаждущим ахуительной тесноты членом. И ей приятно видеть его, настолько оголенного, даже беспомощного, но при этом всегда сильного, властного, любимого, черт возьми. Такого, с двумя противоречивыми личностями, живущими внутри. Хватает эти эмоции и напускное остервенение как данность, всецело подстраиваясь под его ненасытный, жаждущий ритм и слушая его вздохи. Становясь с ним единой. Волнообразно двигающиеся друг в друга, поблескивающие в свете ламп тела полностью очерчивают движения с зеркальной глади, и стоит Тому лишь зацепиться взглядом – как внутри просыпается желание продолжить уже резче, как морской прибой, ударяющийся о скалы с громким шумом. Настолько, чтобы заставить ее замирать от удовольствия от каждого движения, уже учащающего амплитуду и частоту. Как изголодавшийся зверь выпотрашивать из своей жертвы, извивающейся на гримерном столике, жалобные писки. Забирать миллиметр за миллиметром пылающей кожи в свою власть, кусать шею, опалять дыханием ключицы и крепко держать под коленками изящные ноги, плотно скрещенные на крепком мужском поясе. Она вжалась в его шею, оставляя небольшой ответный засос, пока Каулитц временно упустил свою бдительность. Просит, умоляет двигаться быстрее, чтобы в глазах действительно расцвели яркие круги всех цветов радуги. Она обожала заниматься сексом с Томом именно в таких местах, потому что экстремальность, его собственный напор и своеобразный риск возбуждали получше различных прелюдий. Все еще повторяет рядом с ухом его имя полушепотом, измученно выдыхая во влажное исцарапанное плечо. Его вздохи ответно формируются в полноценные стоны, и Каролайн понимает, что он уже близко. Потому что так Том стонет, только когда разрядка уже близка и подступает семимильными шагами. Но все еще вжимается в девушку, так же держа под поясницей для наиболее удачного угла, жарко дышит в ключицу и едва слышно всхлипывает от касания девичьих ноготков к свежим царапинам, покрытым испариной. Толкается жадно, взрываясь под натиском собственного жаркого естества, все еще не теряя цели ворваться так глубоко, чтобы весь коридор слышал ее оглушительный вожделенный крик. И плевать, что потом скажут брат, друзья по группе, остальной стафф. Плевать. С громким рыком Том кончает, сильнее удерживая под собой несопротивляющееся девичье тело, еще какое-то время не двигаясь сам. Но все еще пульсируя внутри вожделенной, теплой тесноты, что предназначена специально для него. Взрываясь еще цепочкой микровзрывов, как яркие фейерверки темной ночью, стекая меж ее бедер белесой вязкостью. И они все еще были неподвижны уже оба, переводя бешено рвущееся дыхание. И теперь-то он дает ей возможность взглянуть в его затуманенные пылающей сладостью глаза и обнять за шею, коснувшись брейдов. Подтянуть ближе к себе и подарить теплый, теперь уже по-настоящему нежный поцелуй. Уткнуться носом в холодное ухо и задеть тугие, но такие мягкие и такие любимые косички, поблескивающие в свете ламп гримерного зеркала как ограненный черный рубин. – Том... – испускает она прямо ему в губы, очерчивая пальчиком контур его лица. Проводя по всем совершенствам и несовершенствам, любуясь испариной на лбу, не прикрытом любимой повязкой, длинными пушистыми ресницами, что все еще встревоженно дрожат. Любуясь тем, какой он сейчас. Исключительно для нее одной, вовсе не для тех девчонок, тщетно заигрывающих на концертах и автограф-сессиях. Они никогда не получат и тысячной доли того сорта рая, что отведен только ей. И это безумно радует. – Теперь ты поняла, что меня лучше не злить? – улыбчивый выдох и пальцы на ее подбородке, побуждающие смотреть прямо на него. – Мм, я подумаю... – шутливо кокетничает, склоняя голову вбок, – Если ты больше не будешь злить меня для начала. – Ты бессовестная... – тихий голос Каулитца будоражит изнутри до мелких мурашек на коже, переходя в протяжный поцелуй в плечо, – И я безумно люблю тебя такой. – И какой же? – Когда ты готова показать, насколько меня любишь, раз придумываешь подобное, принцесса моя... Каролайн хочет запомнить каждую расслабленную эмоцию Тома, вновь коснуться пальчиками его лица. И он всем своим видом обозначает, что ему нравится такая игра. А ей хочется любоваться вечно тем, как горят его глаза даже ярче всех небесных звезд в почти черных омутах. И делятся своей бесконечной теплотой, что укроют даже в самый промозглый холод, – Но вовсе не обязательно. Я только твой... – ласково шепнул он, податливо поластившись щекой о девичью ладонь, как котенок. Том склоняется над ней, наблюдая, как в палитре ее взгляда барахтается смирение, а затем полнейшее принятие. Бережно поглаживает кожу ее щек, деликатно проводя большим пальцем, убирая мешающие темные пряди за ухо и просто любуясь ею. – Хитрец, – поцелуй в губы и теперь уже полнейшее спокойствие, – Тогда... В следующий раз я попытаюсь разозлить тебя сильнее...