Чтобы влюбиться в Годжо Сатору, много усилий не требовалось.
Он захватывал всеобщее внимание, где бы ни находился, и был прекрасно об этом осведомлён. Высокий, хорошо сложенный, красивый и харизматичный — у него не было изъянов, кроме раздувшегося до небес эго и излишней прилипчивости. Вы с Нанами, к несчастью, знали последние его качества лучше других. И если тебе везло — со слов коллеги — в этом плане больше, ведь с Годжо вы пересекались разве что пару раз в месяц, то Кенто приходилось терпеть это недоразумение практически ежедневно, ведь в последнее время нападения проклятий особого уровня участились. Лично ты виделась с Сатору недели три назад — вам практически не давали совместных заданий, потому что мужчина мог справиться абсолютно со всем в одиночку, а твои техники были так, на подхвате. Но даже если дела обстояли таким образом, в глубине души ты была рада тем редким мгновениям, когда вам удавалось побыть вдвоём. Потому что, как и многие другие, была в Годжо влюблена. Здесь не было никакой длинной и красивой истории о встретившихся однажды родственных душах: тебя просто временно перевели в токийский штаб шаманов, и ты влипла сразу, как только его увидела. Влюблённость пухла и зрела как на дрожжах, отчего в какой-то момент просто перестала помещаться в грудную клетку, норовя полезть изо всех щелей. Тебе никогда не удавался контроль над своими чувствами, но ты сдерживалась как могла: в конце концов, ты уже не пубертатный подросток с юношеским максимализмом. Ты должна была быть профессионалом и соблюдать субординацию, даже если сам Сатору её регулярно нарушал. С ним вообще невозможно было придерживаться правил: он ломал каждое из них и заливал бензином сверху, в подарок сжигая всё к чёртовой матери. Он был ходячей анархией, отцом катастроф и прародителем хаоса. И, по твоим собственным теориям, оставался таким безупречно красивым из-за стакана девичьих слёз по утрам. У Годжо не было отношений, и он, всё своё время проводящий на заданиях, не стремился к ним. Ты уж было подумала, не страдает ли мужчина часом от одиночества, пока к вам в отдел не залетела толпа женщин, разыскивающих этого ловеласа. Так что... да. Одиноко ему точно не было. Зато было тебе: ты вырисовывала в голове планы по сдерживанию своих чувств рядом с ним, репетировала нарочито вежливые диалоги и училась сохранять нейтрально-добродушное выражение лица. Хотелось сбежать обратно в Киото, где не было этих сжирающих по ночам мыслей. Сначала ты терпела, нагружая себя работой, но чувства от этого никуда не делись. Было непонятно, почему всё ощущалось так остро и сильно, с каждым разом всё больше накрывая лихорадкой и бешеной тахикардией. Ты уж было подумала, что помешалась, но сердце успокаивалось рядом с мужчиной. Ты расслаблялась, стоило ему оказаться рядом, и тоска не овладевала твоим телом, пускай Сатору и не показывал ответной заинтересованности. Но спокойствие не могло длиться вечно: ты знала, что однажды тебе будет недостаточно одних лишь редких встреч. Сдерживаться было всё сложнее, да и сказывалась усталость от сверхурочной работы и непрошенных по ночам мыслей. А потом тебе просто надоело отводить от мужчины взгляд, чтобы не быть пойманной, и осточертело осторожничать, жить с ощущением нахождения на минном поле. Просто хотелось забыть обо всём, что связано с Сатору Годжо, и, наконец, расслабиться, успокоив свою рвущуюся на части душу. Но ты не могла себе этого позволить, поэтому продолжала смеяться над его шутками и украдкой смотреть на удаляющуюся спину, томно вздыхая. Возможно, это было заметно для других коллег, но после стольких месяцев жёсткого напряжения это перестало так сильно волновать тебя. Однажды терпение достигло предела, отчего ты даже порывалась вернуться обратно в Киото, но тебя в тот момент со стопками бумаг поймал Годжо: — Опа, — в очередной раз сунул он на зависть ровный нос не в своё дело, — переводишься обратно? Почему?! — Знаешь, — выдохнув, ты выбрала самый честный и нейтральный ответ из всех, — я устала. Мужчина присвистнул, и уголки его губ немного приподнялись в понимающей ухмылке. Возможно, он думал о том, что уж точно не тебе, рядовой букашке с бумажками, говорить об усталости. Но ты не могла читать мысли, поэтому просто отвернулась от него, с грохотом кидая на стол стопку документов с прошением о переводе. — Кто-то давно не отдыхал, — пропел мужчина, покровительственно приобнимая тебя за плечи, — а пойдём сегодня в бар? Развеемся! Нанамин, ты в деле? — Нет уж, обойдусь, — прошелестел Кенто, равнодушным взглядом окидывая его руки на твоих плечах. Когда дело касалось Сатору, ты не могла отказать, сколько бы ни пыталась. Он всё равно добьётся своего любым способом, поэтому, несмотря на наличие возможности уйти в отказ, в этот раз ты решила не оттягивать неизбежное. — Ладно-ладно, уговорил, — тебе удалось сдержать болезненный выдох кривой улыбкой и вывернуться из-под его подобия объятий, — только домой заеду, переодеться надо. — Нарядиться хочешь? — поднял брови Годжо, и от этого повязка на его глазах неудобно сползла в сторону. — Иди уже, шаманское наказание, — простонала ты от раздражения, удаляясь в сторону соседнего кабинета под стук собственных каблуков. Мужчина, как и всегда, был прав — ты собиралась выглядеть если уж не роскошно, то, по крайней мере, хорошо. Хотелось показать себя во всей красе и чтобы тесная офисная рубашка не сковывала движений. Поэтому, приехав домой пораньше, ты заплела волосы в подобие причёски, накрасилась, выбрала духи, а также вытащила из шкафа коктейльное платье — единственное из тех, что взяла из Киото на случай корпоративов. Осмотрев себя в зеркале, ты сдержанно улыбнулась: потухший взгляд не скроет никакая косметика. Измождённый вид не совсем получилось перекрыть консилером, но тебе хватило проделанной работы, чтобы допить остатки вина в бокале и покинуть квартиру, прихватив сумочку. Особых надежд на этот вечер ты старалась не возлагать: наверняка Сатору притащит с собой кого-то ещё, и тебе придётся уехать домой спустя пару шотов и одну трёхчасовую историю про казусы на миссиях. Но каково же было твоё удивление, когда спустя полчаса, проведённых в такси, мужчина встретил тебя у барной стойки один, в бордовой рубашке с закатанными рукавами и тёмными очками на переносице. — Приветик, — махнул он стаканом с недопитым виски, — присоединяйся. — Смотрю, у тебя тоже нелёгкие деньки, — усмехнулась ты, плюхаясь на соседний стул, про себя добавляя: «Если они вообще бывают легкими». — Есть мальца, — просто ответил Годжо, перекатывая лёд в стеклянных гранях стакана и смотря на бутылки за спиной бармена. Быстро прочитав меню, ты не стала изменять себе и заказала пару шотов, отмечая, что выпитое дома вино не дало никакого эффекта. Мужчина вновь глянул на тебя заинтересованно, и черные линзы его очков отражали свет прожекторов с танцпола. — Так... что у тебя случилось? — проговорил он вопрос, и лицо его с игриво-весёлого сделалось серьёзным и задумчивым. Хотелось верить, что он спросил искренне, а не для того, чтобы прервать затянувшееся между вами молчание. — Ответ «устала», если что, не принимается. Давай-ка поподробнее. Бармен поставил на стол несколько стопок, и ты не глядя осушила одну из них, поморщившись. Сатору всё это время терпеливо ждал, и тень улыбки лишь единожды коснулась его губ, когда горечь выпитого алкоголя вынудила тебя отплеваться. Вытерев рот вынутой из сумки салфеткой, ты вымученно выдохнула, и признание вырвалось само собой: — Я безответно влюблена в кое-кого. Мы видимся редко, но от этого не легче. Хочу вообще оборвать связь и забыть его. Говорить об этом, не называя имён, было просто. Мужчина, хоть и слыл проницательностью, всё же не был телепатом, поэтому вероятность того, что он не поймёт, о ком шла речь, была высока. — Кратко и по делу — мне всегда нравилась эта твоя черта. Ты вздрогнула, стоило вашим взглядам пересечься. Против воли на лице появилась горькая, злая усмешка, почти выдающая с потрохами все сокровенные мысли. Брови сами собой нахмурились, сводясь к переносице. — Ну же, не строй такую моську, — посюсюкал Годжо и вернулся к разговору. — Ты не пробовала поговорить с ним прежде, чем делать выводы? — Там всё и так ясно. Ему хватает женского внимания. — Ух, бабник? Я думал, тебе нравятся такие, как Нанамин. — Лучше бы это и правда был он. Кенто-сан хороший, хоть и чёрствый сухарь. Мужчина засмеялся, схватившись за живот. Ты рассмеялась тоже, подхваченная полупьяным головокружением. Так вы и сидели: заливались хохотом, изредка прерываясь на отдышку и ловя настороженные взгляды проходящих мимо людей. — Ты, кстати, выглядишь намного моложе, когда одеваешься неформально, — сделал он кривой комплимент, не задумываясь, что ты, так-то, была его младше, — как студентка. Обижаться на идиотов бессмысленно, поэтому ты просто подыграла: — Да, молоденькая, — закатывание твоих глаз можно было увидеть даже в полной темноте. — Оу, — он ухмыльнулся, напуская самый нахальный и обольстительный вид за сегодняшний день. Что бы он ни сказал дальше, ты уже была готова рассмеяться до слёз с его поигрывающих бровей, — ты будешь моей маленькой послушной девочкой. — Конечно-конечно, — выговорила ты с сарказмом, а когда посмотрела на него, напыщенного и довольного, не сдержалась и захохотала в голос, спрятавшись в коконе своих рук. Мужчина тоже не смог удержаться от смешков, короткими порциями вырывающихся из его рта, и вдруг подпёр голову кулаком, рассматривая твоё раскрасневшееся лицо. — Может, переспим? — Что, так сразу? — вырвался из тебя встречный вопрос, но когда через пару секунд Сатору не стал отшучиваться, вместо того продолжая смотреть пристально и с лёгким вызовом сквозь оправу, ты выдохнула: — Нахлебался, что ли? Он пожал плечами, осушая стакан и громко хрустя остатками льда. Эта молчаливая пауза давала тебе время для принятия очередного решения, о котором ты можешь позже пожалеть. С Сатору всегда было так: мужчина предлагал что-либо, предоставляя фиктивные варианты, ведь если сделаешь выбор не в его сторону, потери нести будешь только ты. Ему-то было всё равно — Годжо мог получить всё, что угодно и когда угодно, для него не существовало преград. Поэтому ты не стала долго размышлять: в конце концов, ты в любой момент могла вернуться в Киото, и эта мысль приятно успокаивала тревогу в груди. Сатору пьян, весел и, как всегда, готов на любовные похождения. Пусть так, ты не станешь упускать шанс. — Ну, погнали. — М? — очнулся он будто от полудрёмы, перестав крутить несчастный стакан в руке. — Переспим. — О, — выдыхает он, доставая бумажник и подзывая бармена, — вот это по-нашему! Шли вы не очень долго: столица, в конце концов, — лав-отели были на каждом шагу. Под цокот собственных каблуков размышления о поспешности и нелогичности решения шли в твою голову, но сразу же вылетали оттуда, как пробка от шампанского. Тобой овладевало странное, будто неестественное спокойствие: принятие ситуации заняло намного меньше времени, чем ты рассчитывала. Не было сомнений, переживаний за своё заочно разбитое сердце, не одолевало чувство использованности. Подозрительная тишина и пустота в голове настораживали, но Сатору, насвистывающий что-то своё, плёлся рядом так медленно и спокойно, что думать ни о чём плохом не хотелось. Вы будто шли не сексом заниматься, а в настолки играть, и эта безмятежность приободряла. Годжо не нарушал безмолвие между вами, зрительно оценивая очередное попавшееся вам здание с яркой неоновой вывеской. Хмыкнув, он кивнул тебе, мол, подходит, и вы зашли в холл приглянувшегося ему отеля. — Какую комнатку хочешь? Вот тут есть всё для любителей пожёстче, — мужчина вовсю увлёкся рассматриванием ассортимента на электронном табло, — ого, а здесь мне простыни нравятся. Цвет красивый. Ты хмыкнула и нажала кнопку под самой обычной из всех комнат. Сатору разочарованно выдохнул: — Как скучно... Впрочем, угождать ему в каждой мелочи никто не собирался. Ты бренчала ключом и вертела его на пальце, преодолевая длиннющий коридор спешной походкой по красной дорожке. Мужчина шёл впереди, нарочито беспечно держа руки за головой. Походка у него, конечно, та ещё — к интиму особо не располагает. Он всегда ходит, как дурачок. Нужная дверь, наконец, отыскалась. Попав в комнату, Сатору фальшивым высоким голосом завопил «Я первый в душ!», а затем, вбежав в ванную, выглянул из-за косяка и игриво добавил: — А то знаю я вас, женщин: зайдёте — и с концами. Пока твой пьяный мозг пинал нейроны, судорожно соединяя их друг с другом в поиске ответов, сквозь шум воды Годжо игриво выкрикнул: — И чур не подглядывать! — «Клоун», — подумала ты со смешком, ощупывая свои онемевшие от алкоголя щёки и падая ничком на мягкий застеленный матрас. Самое время погрузиться в свои чувства, ведь только сейчас до тебя в полной мере начало доходить, что шутки шутками, а через пару-тройку минут тебя на этой кровати разложит твоя безответная любовь, и после всего этого с утра тащиться на работу и чёрт его знает каким веником собирать осколки своего разбитого сердца. Да и где бы найти клей, чтобы хотя бы попробовать склеить себя воедино с похмелья. Перспектива предстояла просто сказочная. И ведь не поздно было сигануть в окно — бухой, босой и в нарядном платье, чтобы с полной грудью своих тревог и страданий отправиться прямым рейсом в Киото. Но ты держалась, немного дрожа от страха за свои причинные места, душу и сердце. Но, возможно, ко всем перечисленным эмоциям прилагалось до одури яркое предвкушение, потому что да — ты представляла себе ваши ночи, но не думала, что это когда-нибудь станет реальностью. С чего он вообще решил переспать с тобой? Ты интересовала его едва ли сильнее низшего проклятья. Не то чтобы у тебя были проблемы с самооценкой, но ты умела адекватно оценивать отношение других людей к себе. И сейчас, убаюканная спиртом, текущим по венам, старательно перегружала мозг многочисленными вопросами. Когда шум воды стих, а незапертая дверь в ванную распахнулась, ты вскочила и, подавляя лёгкое головокружение, оттеснила полуголого мужчину в сторону. Он хмыкнул, но ничего не сказал, когда за его спиной замок ванной демонстративно защёлкнулся. Вода хорошо приводила в чувства. Ты не спеша смыла макияж, обрадованная наличием косметических средств в тумбочке. Намылилась каким-то вкуснопахнущим гелем, ополоснулась, намазалась увлажняющим кремом. Внимательно посмотрела на себя в зеркало, примечая красные от горячей воды и предвкушения щёки. Нанесла масло на пухлые губы. Вдохнула. Выдохнула. Затем развернулась и пошла в первый и последний раз трахаться с Сатору Годжо. В комнате царил полумрак. Свежесть и прохлада окутали твоё мокрое тело в одном полотенце, заставляя кожу покрыться мурашками. Медленная музыка доносилась из динамиков подвешенного на стену телевизора, и ты не смогла сдержать смех, когда увидела призывно лежащего на боку Сатору. Он подпёр голову рукой и смотрел на тебя обезоруживающе, с лукавством горячего голода во взгляде. Ты присела на противоположный край, и распущенные влажные волосы прикрыли твою закушенную до боли губу. Он мягко перекатился поближе к тебе, желая сгладить возникшую заминку. Проведя широкой ладонью по твоей спине, он сказал: — Такая напряженная. Давай-ка тебя немного разомнём. Согласно кивнув, ты позволила уложить себя на живот, расправляясь на кровати во весь рост. Тебя поражало, как мужчина мастерски умел делать из тебя тихую мышку. Он чем-то зашуршал за спиной, и ты услышала треск открывшейся баночки, догадываясь, что это, скорее всего, массажное масло. Затем его тёплые руки легли на твои плечи, и первые пять минут ты только тихо млела от удовольствия. Он хорошо разминал лопатки, предплечья и сами плечи, щекотал кончиками пальцев спину, водя по ней вверх-вниз. Ты уже потихоньку погружалась в полудрёму, когда ему начала мешать кромка полотенца, закрывающая доступ к пояснице, и он тихо спросил: — Можно я сниму? Ты еле слышно угукаешь, и мужчина избавляет тебя от последнего барьера, удерживающего ситуацию хоть в каких-то рамках. Сонливость снимает враз. Вспоминается, зачем вы здесь сегодня собрались. Теперь ты обнажена, возбуждена и обречена. Он скользит ладонями вниз, проминая пальцами поясницу, и ты не можешь сдержать тихого стона оттого, что тебя давно уже никто так не трогал. Вожделение смешивалось с расслаблением под жилистыми руками, тебя вело и растапливало; тело ощущалось мягким пластилином, и он лепил из тебя то, что хотел. Затем стало не до массажа. Его руки замерли у копчика, и он просто между прочим бросил: — Я же могу трогать тебя везде? Ты уткнулась лицом в подушку, стараясь взять себя в руки и не наброситься на него прям тут же. Тебе было стыдно, неловко, жарко и нетерпеливо. Немного поёрзав под его руками, ты выдохнула: — Да. И он всё понял. Смял в ладонях упругую кожу ягодиц, скользнул к бёдрам, вернулся обратно. Не спешно размял голени, уделил внимание ступням под твоё удовлетворённое мычание, а затем началась часть, которая доставляла удовольствие и ему в том числе. Он немного раздвинул твои ноги, и, не переставая делать массаж, как бы невзначай коснулся кончиками пальцев внутренней стороны бедра, совсем немного, но достаточно, чтобы ты поняла: вступление закончилось. Пора переходить к основной части. Его прикосновения становились смелее, дыхание — громче. Годжо сдерживался, но напускал на себя невозмутимый вид, продолжая ощупывать нежные изгибы. Проминал мягко, чувствуя, как давишься громкими вздохами, и дразнился, всё ближе подбираясь к границе между кожей бедра и половых губ. Тебя начало потряхивать, ведь он, казалось бы, вот-вот коснётся, но вместо этого Сатору ловко меняет траекторию и спускается ниже, обходя ноющее от жажды прикосновения место стороной. Ты сопишь, ёрзая, чувствуешь затылком его лукавую ухмылку. Издевается, определённо. Хочет, чтобы попросила о большем? Или растягивает удовольствие? Ответов не было. Годжо щадит тебя спустя пару минут, нависая сверху и оставляя обжигающе контрастный поцелуй на спине чуть выше лопаток. Тело охотно отзывается, пуская мурашки бегать по позвоночнику вниз и в стороны — к остывшим без прикосновений бокам. Ты чувствуешь его пальцы, что дотронулись до горячего влажного лона, и в голове словно загорается красная лампочка, призывающая действовать и положить конец терпению. Приподнявшись на руках, ты разворачиваешься корпусом, встречаясь с мужчиной лицом к лицу. Ками-сама, какие же у него пушистые белые ресницы и огромные глаза. Оторвать взгляд невозможно, но ниже находится то, чем ты так сильно хочешь завладеть вот уже долгое время. Отводишь глаза, только чтобы посмотреть на его губы, и всё, это конечная — ничто больше не в силах остановить тебя от этого соблазна. Не давая ему ничего сказать, ты рукой притягиваешь его к себе, целуя. Ты клянёшься, что не пробовала ничего вкуснее. Он послушно прильнул к тебе, мягким движением убирая длинные локоны тебе за спину. Затем, проведя языком по твоей губе, аккуратно прижал ладонь к одной из грудей, изучая её упругость, вес. Эти прикосновения ощущались такими правильными, такими нужными и долгожданными, и ты простонала ему в губы, складывая руки на его плечах. Ты не помнишь, видела ли его когда-нибудь таким сосредоточенным, но тебе определённо нравилась возникшая между вами атмосфера. Ты, наконец, поняла, что произошло: он ответил на искренность искренностью. Не смеялся, не шутил, не паясничал — был возбуждён, серьёзен и открыт. Он оторвался от тебя лишь на секунду, чтобы прошептать: — Подожди, я забыл кое-что сделать. И стоило этим словам разрезать воздух, ты ощутила почти незаметные, но безусловно важные изменения: Годжо развеял технику, и с поверхности его тела исчезла невидимая плёнка защитной пустоты. Лишь гладкая упругая кожа чувствовалась теперь так явственно, что ты задохнулась вдохом. Как же ласково он прикасался после, как же чувственно прижимал к себе. Ты прежде не видела в нём такой нежности, и от тех эмоций, что он вызывал в тебе, на секунду стало плохо. Пока он укладывал тебя на простыни, пока мягкими губами выцеловывал кожу и слизывал с шеи судорожные сглатывания, ты запечатывала эти моменты в себе, словно плёнкой наматывая их на магнитофон, чтобы по ночам затем прокручивать в голове. Не получалось не думать. Вот бы ты обладала техникой, заставившей мужчину остаться с тобой навсегда, ну или на крайний случай останавливать время. Оно утекало сквозь пальцы, ссыпаясь на белые простыни, и ты осыпалась вместе с ним, откалываясь по кусочкам от длинных пальцев, оглаживающих нежные стенки изнутри. Сатору был беспощаден, растягивая тебя, и не помогали умоляющие стоны, вцепившиеся в простыни кулаки, выгнувшееся дугой тело. Он лишь сцеловывал каждую морщинку, каждый вздох и всхлип. Ты плавилась и таяла, млела и хныкала, а Сатору смотрел, запечатлевая, и лазурь в его глазах светлела и наливалась блеском, сверкая мокрыми бликами. Он сам будто был соткан из лунных мраморных нитей, и лишь тепло его тела и стук сердца доказывали тебе, что он живой человек. Ты знала, что Годжо никогда не будет твоим: на следующий день он вновь пойдёт спасать мир, а ты будешь сидеть в завале из отчётов, пережёванная своими страданиями. Ты знала, что вы не будете вместе, что он ничего к тебе не чувствует, что для него происходящее — способ развеять скуку и снять напряжение. Знала, но отдавала ему всё, что имела, всё, что чувствовала. И пускай это всего лишь на одну ночь, для тебя луна сегодня будет светить ярче, а звёзды — падать громче, когда твоё тело будет прижиматься к горячему телу напротив. Прямо сейчас он был твоим, пока невидимый таймер начал отсчёт вашему единению. Годжо будто читал мысли, непростительно аккуратно толкаясь внутрь. К чему была вся эта галантность, если он не собирался быть с тобой, если после он оставит тебя одну? Мужчина был так жесток в своей нежности, держа в собственных руках твоё дрожащее тело, и его глубокие и медленные толчки терялись в комьях белых простыней. Ты задыхалась. Стонала и цеплялась за него, будто бы это могло задержать его с тобой ещё хотя бы на секунду. Его кожа была такой мягкой под ладонями и ощущалась гладким, горячим бархатом, стелющимся вниз по позвоночнику. Сатору весь был таким... эфемерно-идеальным, и тебе слепило глаза от яркости и слёз. Ты держалась за него и прижималась ближе, всё время боясь, что он встанет и уйдёт в любой момент, и не было объективной причины так сильно переживать по этому поводу, но ты просто не хотела его отпускать. Вот и всё. Просто не хотела, чтобы он, чёрт побери, уходил после секса, не оставив после себя ничего. Но ты ничего не могла с этим сделать, поэтому просто растворялась в нём — в пухлости его губ, белоснежности волос, пушистости белых ресниц. В токсично-неоновой голубизне глаз, что смотрели пристально, с желанием отпечататься — он тоже оставлял где-то на подкорке короткое воспоминание о тебе, что задвинется на самый край сознания. Это было уничтожающе жестоко, но правдиво. И пускай это всё действительно кончится и никогда не повторится, по крайней мере, ты будешь хранить этот момент столько, сколько потребуется, прежде чем выплачешь из себя всю любовь вместе с горечью невзаимности. Пусть всё будет так. Ты сможешь пережить это и пойдёшь дальше, даже если это означает больше никогда не прикоснуться к Сатору. Тебе не осталось ничего, кроме принятия. Он ускорялся. Хватка на твоих бёдрах крепла, оставляя на них белеющие следы от пальцев. Крепла и твоя любовь, твои страдания, твоя невыраженная нежность к мужчине, твои томные вздохи и всхлипы. Звучали громче стоны, когда Годжо входил особенно сильно и чувственно, задевая внутри чувствительные стенки. Он целовал твою шею и двигался ритмично, иногда несдержанно, и было так хорошо, и так плохо, и никак вообще и сразу так, как надо. Кружилась голова, саднило горло и грудь, страдания копились и сцеживались в комья, но ты плавала посреди наслаждения и не давала им скатиться со слезами по щекам, потому что была занята насаживанием на крепкий, сочащийся смазкой ствол. Ты пыталась вложить всё, что испытываешь, в свой взгляд — хотела посмотреть прямо ему в глаза, сказать всё без слов, выложить, как есть, без утайки и огласки. Чтобы он всё понял, чтобы после уж точно ушёл и не смел больше подходить к тебе со своими странными предложениями пойти в бар, чтобы наверняка не стал брать на себя ответственность за твоё разбитое, истоптанное сердце, за твои исцелованные губы и мокрые от слёз ресницы. Чтобы после не вздумал обнадёживать. Но Годжо уже знал. Знал о твоих чувствах: по-другому и быть не могло. От его проклятых голубых глаз не скроется такая мелочь, как очередная влюблённая в него женщина. У него была на это чуйка, не иначе. Для него всегда всё было очевидно. Годжо знал, а ты не могла больше утаивать. Он наверняка раскусил тебя сразу же, в остальное время прикидываясь дурачком. Это было в его духе — по нему плакало актёрское училище. И даже если он пользовался тобой, развлекаясь, хотелось отдать ему всё, что бы он ни попросил, и ты ненавидела себя за эту слабохарактерность и покорность. Потому что не умела и не хотела ему отказывать. Ты почувствовала, как запульсировало внизу, раздражая чувствительную кожу, и твои бедра непроизвольно затряслись от напряжения из-за широко раздвинутых ног и от предвкушения скорого конца. Мужчина ускорился, и ты прикусила бледную кожу на его плече, желая оставить от себя хоть что-то напоследок. В глазах потемнело, пик был достигнут слишком внезапно, чтобы ты смогла сдержать вскрик. Дыхание кончилось, лёгкие сжались, а вселенная схлопнулась, концентрируя вечность на последнем годжовском стоне, надрывном и полном удовольствия. Он зажмурился, хмурясь, и кончил тоже, заполнив тебя изнутри. Он вышел, выдохнув, и прижался лбом к твоей ключице, приводя дыхание в норму. Отдышавшись, ты спросила, не узнав собственный голос: — Не боишься, что залечу? Годжо приподнял голову, и от прежней сосредоточенности не осталось и следа — ты узнала этот млечный озорной блеск на краю радужки, эту шутливую ухмылочку: — Я не везде развеял технику. Ты закатила глаза, внутренне поражаясь своей выдержке: — Надёжно, чё. Зевнув, потёрла глаза, но спать не хотелось: ты уткнулась лбом в упругую кожу его груди, ощутив остаточный шлейф геля и собственный аромат мужчины: приятный, ненавязчивый. Освежающе-терпкий. Наверняка надушился, пока ты была в душе. А почувствовала только сейчас. Странно, конечно, как так получилось. Но ещё более странной была атмосфера между вами. Как тебе теперь следовало себя вести? Мужчина же в курсе всего, и, судя по его ненапряжному молчанию, он не собирался ничего делать с этой информацией. И ты не собиралась тоже — признаваться, умолять остаться, в ногах валяться и прочее. Если бы ему было это нужно, дал бы знать, а так это всё лишнее. Тебе просто не хотелось навязываться и выглядеть жалкой. И ты позволила себе последнюю малость, которую могла в сложившихся обстоятельствах: — Сатору... Он повернул к тебе голову, щурясь от света фар проехавшей машины. Все слова застряли в горле, и ты сомкнула губы, так и не вымолвил ничего из того, что собиралась сказать. Просто смотрела и смотрела ему в глаза, не моргая. Он улыбнулся. Успокаивающе. Дружелюбно. Отстранённо. — Спи, — вымолвил он, оставив дежурный поцелуй у тебя на лбу. Внутри заскреблось и похолодело, и либо мужчина перевоплотился в песочного человека, либо одолжил проклятую речь клана Инумаки, ведь спустя пару мгновений ты действительно заснула, чувствуя одинокую слезинку, неосторожно капнувшую ему на грудь. Почувствовав неладное, ты открыла глаза: он и правда ушёл. Ночью простынь измялась под вашими телами, но на его стороне кровати она была расправленной и чистой, будто всё случившиеся являлось лишь плодом твоего воображения. Что ж, этого следовало ожидать. — Всё в порядке, — шепнула ты сама себе, и крупная солёная слеза собралась в уголке глаза, сорвавшись вниз и моментально впитавшись в ткань постельного белья. — Знала же, что так всё и будет. Ты нахмурилась, и по излому бровей прошла дрожь сдерживаемых рыданий, а губы вытянулись в такую прямую бледную линию, что, казалось, вот-вот треснут. Зажмуренные с силой веки не спасали положение, и ты, почувствовав накативший к горлу ком, всхлипнула на пробу, чтобы затем горько заплакать с надрывом. Полный жалости к себе вой заглушила мягкая, белоснежная подушка, и простыни измялись под гнётом содроганий тела. Судорожные вздохи не могли насытить лёгкие кислородом, и пришлось оторваться и заскулить уже на полную громкость, глотая воздух рваными комьями. Ты знала, что так будет. Знала. Знала. Знала!Но всё равно...
Через пару часов, вдоволь нарыдавшись, ты сходила в душ, собрала вещи и, взяв себя в руки и выйдя из отеля, высоко подняла голову. А потом, улыбнувшись Сатору в вашу следующую встречу, не стала провожать взглядом его удаляющуюся спину. И спустя пару недель, не оборачиваясь и не колеблясь, ты навсегда вернулась в Киото, чтобы излечиться от тяготивших тебя чувств. И через время, ускользающее сквозь твои тонкие пальцы, у тебя это получится.