стук

тяжело терять людей, которых, как ты думал, никогда не бросишь. оксюморон в том, что клоттед не бросал их, но тем не менее терял. все просто происходило само по себе – до ужасного естественно и в порядке вещей. так как надо. до отвратительного правильно. и первым был отец. клоттед четко знает: первым, кто потерялся где-то далеко – кто отдалился и превратился в незнакомца, находящегося на расстоянии вытянутой руки, был отец. клоттед ждал, что однажды отец постучится в дверь его детской комнаты – однажды, когда за окном будет холодная и уютная в своей снежной ласке зима, в их неуютно-пустующем доме, отделяющем каждую печеньку на расстоянии нескольких десятков метров, дверь детской комнаты распахнется, и на пороге будет стоять элдар кастард; он обязательно нарядится в нелепый костюм санта клауса, и клоттед сделает вид, что искренне ему верит, потому что так положено в правильных семьях – в семьях сказочных и счастливых – так заведено в фильмах и книгах, а там все печеньки дружны и любимы. и потому что счастье от родительского внимания окажется сильнее веры в праздничные обычаи. но клоттеду было пять, было шесть-семь-десять и тринадцать; клоттеду было мало-мало и много-много, клоттед успел научиться читать и сумел возненавидеть способность мыслить, но он ждал – представлял и верил, в нетерпении раскрывая нараспашку дверь, за которой стояло абсолютное ничто из его фантазий. клоттед ждал стука в дверь – клоттеду больше не пять, не шесть, не семь и даже не тринадцать, так что верить в отца и глупые детские сказки о рождестве он перестал. клоттед ждал, что в дверь их неуютно-опустевшего дома однажды постучится лайт крим. она постучится, как стучалась каждый раз, прежде чем войти в спальню клоттеда перед сном; и у нее будет такая же грустная улыбка, с которой она будет смотреть на клоттеда, листающего детскую книжку с картинками; тычащего пальцем на огромную акварельную ведьму с детским непониманием. она будет смотреть с усталой и грустной улыбкой, поглаживая сливочные волосы худыми руками, чтобы потом, когда станет совсем темно и глухо, когда по комнате перестанет разносится задумчивое бормотание, прикрыть огромную дверь в маленькую комнату, словно зная, что когда-то она не сможет войти вновь. и клоттеду больше не пять, клоттеду не десять и не тринадцать, но лежа ночью в прохладной кровати, он смотрел на закрытую дверь напротив, пропускающую снизу линию света из коридора, и прислушивался в надежде услышать чужие шаги, останавливающиеся у порога. в свои девятнадцать клоттед ждал: однажды мадлен прибудет после длительного путешествия в поиске себя, чтобы все вернулось на круги своя – чтобы в полдень он постучал в дверь кабинета клоттеда, заваливаясь в нарядных доспехах паладина на огромный диван и сыпя предложениями пойти пообедать в какое-нибудь кафе. мадлен смешной – мадлен большой и смешной, мадлен сделан на благо республики и зарождения уверенности в каждой печеньке их небольшого государства; и клоттед соврал бы, если бы сказал, что мадлен ему не нравился. мадлен нравился ему безумно и без всяких но, потому что мадлен был тем, кто подходил под простое в своей важности понятие друг. а еще – под понятие постоянство. мадлен подходил, но у всего есть срок годности – тупое свойство живого – заканчиваться, и однажды постоянство растекается в ничто – однажды мадлен не стучится в дверь, а сразу входит, чтобы сказать: я ухожу. и клоттед не может упрекать другую печеньку, решившую найти себя и понять себя; решившую стать лучше и найти истину где-то внутри, глубоко в собственном джемовом сердце. клоттед может упрекать лишь самого себя за то, что поверил в постоянство, казавшееся вечным. поэтому в свои двадцать клоттед не верил, но ждал, прислушиваясь к глухой двери: не постучится ли кто-нибудь вновь, чтобы позвать его на обед в новое кафе кремовой республики. кого клоттед не ждал, так это аффогато. аффогато вообще никто не ждет – он сам по себе: сам прибивается, чтобы иметь смысл приходить и уходить. просто однажды аффогато падает на диванчик, занятый клоттедом, нагло прилипая к чужому телу, чтобы в последствии прилипнуть плотно и навечно. это могло бы быть той самой сказкой – сказкой для взрослых, обязанной сотнями фильмов и книг, но клоттед научен горьким опытом – поэтому он не считает чужие постукивания в свою дверь и не обращает внимания на тишину одиночества. поэтому он не обращает внимания на кошку-аффогато, что гуляет сама по себе, возвращаясь обратно к хозяину после времени наедине с самой собой. поэтому он смиряется, что аффогато существует, чтобы быть привязанным и привязывать к себе людей красной нитью судьбы – ненамеренно и лишь в порядке своих жизненных смыслов. в порядке жизненных смыслов клоттеда – ждать – ненамеренно и обыденно; являясь частичкой мироздания в рамках проекта клоттед крим куки – щепотка порошка жизни, немного джема души лайт крим и еще меньше – элдар кастарда и, как венец творения ведьм, – бесконечная верность в ожидании у закрытой двери. щепотка бытия аффогато – то самое благословение ведьм – свобода. нечто диаметрально противоположное клоттеду и одновременно им же желаемое. поэтому аффогато притягивает; аффогато утягивает глубоко вниз – на самое дно, заставляя уверовать не в постоянство, но во временную возможность оказаться кем-то значимым и необходимым. аффогато утягивает вниз, на самое дно плотских желаний клоттеда в важности быть кем-то для кого-то, а не ничем, о котором каждый может забыть. но как известно, кошки – существа свободные. существа вольные и пугливые; кошек не заботят чувства чужие и пугают чувства свои: они привязываются и привязывают, но порой они убегают – без предупреждения и прощальной записки. порой – чтобы вернуться, стуча лапами и громко мяуча в закрытую дверь. иногда – чтобы не вернуться и оставить после себя тишину. порой они пугаются и исчезают. иногда ответственность и собственная привязанность перевешивают свободу, разрушая что-то внутри – что-то важное на уровне мироздания, которое нужно починить вновь, убегая с концами. порой – с ними что то случается. но у кошек есть девять жизней, а у людей – одна. поэтому, как бы то ни было, свою свободу аффогато сохранить сумеет, а вот клоттед – вряд ли: вряд ли когда-нибудь она у него вообще была, потому что вся жизнь клоттеда – это непрерывная полоса ожидания без конца и края – бесконечного ожидания, когда же его покинут вновь. поэтому клоттед прислушивается: стук. стук. стук. с т у к. клоттеду больше не пять, не тринадцать и даже не двадцать, поэтому он больше не верит в сказки о санта клаусе, безусловной заботе, постоянстве и вечной любви до гроба. клоттед знает – кровь в висках стучит до отвратительного сильно, что кажется, будто это стук в дверь его квартиры; кажется, будто клоттед слетел с катушек – но он знает: верить и надеяться бессмысленно. поэтому клоттед сидит, замурованный в четырех стенах, и не открывает ту самую отвратительную дверь напротив, которая режет что-то внутри будто бы реальным грохотом стука.