Глотая горлом горькие волны

Фурина разглядывает собственные потроха на маленькой тарелочке и глотает ручьи слёз, скопившиеся комком в её глотке. Горстка мяса отдаёт запахом пряных и даже островатых приправ, мучая изнывающий голодный, бурлящий желудок где-то в животе, до слюней во рту и подрагивания пальцев в желании ухватить скорее ложку и наесться до отвала, пока картофель не заполнится слоями на этот самый комок слёз, пока пюре не вытечет из носа вместе с кровью лопнувших сосудов и мелко натёртой редьки. Фурина отчаянно уверяет себя, молиться, вдавливает в черепную коробку, но в результате вместо баранины она видит своё жалкое тело, перетёртое в пюре и поданное к столу, как самое отвратительное блюдо в вашей жизни. Возьми вилкой, подцепи сухие волосы, намотай на зубчики, прожуй, блюй. Мерзко, рвотно. Разбухшее месиво воняет болотом. Фурина постоянно ощущает боль. Боль на своём лице, как и от вечно сдерживающихся слёз, так и от их вечного потока, что начинается когда остаётся одна. Боль в груди, разрывающая грудную клетку изнутри. Боль в ногах, что не желают нести свою хозяйку, боль в руках, что не желают работать. Боль в животе, от очередного приёма пищи или напитков… Боль от воды, что буквально сжигает её кожу, стоит лишь прозрачной жидкости коснуться своей владыки… Фурина ненавидит жизнь. Как вода могла стать основой всего живого, пока она скоро это всё живое потопит. Чья же эта злая шутка? Своими небольшими, но милыми и прелестными ноготочками, что скрыты под перчатками, та желает разорвать себя, увидеть алую жидкость, с металлическим вкусом, что зальёт всё… Белый и чёрный, такие перчатки на ней… Баланс… баланс воды, что основа всего живого: Люди, животные, растения… а так же скорая причина смерти всего. Смерти и одиночества… Фурина качается волной в тихой ночи Фонтейна и омывает дно своей кровью. Где-то в бездне плавают её кишки и цепляются за острые камни, язык и печень съедены рыбками, сладко чавкающими от вкусного ужина и идут кормить свои икринки, которыми сама гидро архонт перекусывает между заседаниями. Тело архонта выброшено на берег. Кожа лопнула и расстеклась хлюпающей кашей с обмякшими тканями по золотистому берегу горячего песка на ярком солнце. Пальцы перемолоты и оторванными голодными крабами, пока сломанная грудная клетка лежала где-то неподалёку и стала убежищем для скорпионов. Фурина тихо поёт сухими губами, лишёнными хоть капли кровинки, и смотрит на ясно-голубое небо с чёрными вкрапинками каждую секунду. Печёт. Её расчленнёное тело горит и сияет мертвым блеском с небольшими капельками воды. Она лопнула где-то внизу и ощутила, как вытекает её желудочный сок с кислотой, она вся высохла и покрылась острыми ракушками в районе груди. Фурина хочет кричать, но её горло высохло и не может издать даже шипения:

«Вода плескается в реке

Раз-два-три

Я тону в мокрой мгле

Я люблю и ты люби.»

Архонт поднимает руку вверх и смотрит на солнце сквозь щели оставшихся фалангов. Плеск воды разносит музыку маленьких раковин и свиста ветра:

«Я тону в глубоком море

Нет со мной тебя,

Я давлюсь в своём горе,

Помни, милый, я вся твоя».

Нёвилетт испускает тяжёлое дыхание, словно рык дракона в глубокой пещере, сверкающей драгоценностями, и вырисовывает губами узоры на рваной щеке бога. Ногтями проводит по молочной плоти и разрывает ткани кровавыми рубцами своих молитв к берегам безумия океана и скалам сожаления. Судья взывает к богине, но её глаза слишком плотно укрыты тканью лжи, чтобы видеть справедливость в бытие и холодных ночных бризах. Фурина цепляется губами к грубым очертаниям лица дракона и шепчет о грехе, пока божество спускается рукой ниже и прекращает эмоции и чувства богини справедливости в хлюпающую мокрую губку, сжатую до рыдающего пищания внизу живота. Фурина хотела быть ближе к его телу. К телу своего дракона. Своего любимого дракона. Она хотела быть прижатой к нему и прижиматься сама. Фурина хотела быть ближе с ним душой… Она не желала когда либо рассоединяться с ней. Она желала быть с ним постоянно. Желала чтобы эта губка всегда была полна водой… желала всей той боли от от разрывов и крови, что делал её голодный до жути дракон. Фурина жаждала быть поглощённой им. Жаждала чтобы его язык жадно полизывал её… её шею, щёки… а его зубы оставляли кровоточащие следы. Жаждала чтобы слёзы вновь и вновь текли не от печали и тоски, а от похоти, боли с наслаждением в перемешку…

«Поклялся ты на веки быть со мной

Так я прошу, прошу тебя,

Все мои невзгоды пускай уйдут долой

Я так хочу, чтоб ты любил меня.»

Фурина слизывает с губ Нёвиллета остатки баваруа и испытывает жгучую жажду. Где-то в желудке горит и разрываются мышцы, вскипается кровь и лопаются лимфы. Богиня вод сливается с непоколебимым океаном, хватающим её за бёдра и хрупкие кости рёбер. Волны плескаются и достигают пика столкновения. Тихий всхлип и стон разрывает тишину песка и ночи. Берег излился пеной в крике птиц на ветру.

«Целуй меня робко,

Брошу, не бросай,

Не мучай меня так колко,

Покажи мне лишь дивный рай»