Трамплин

      Вечер обещал быть испорченным. Как только Изуна заметил в толпе гостей алый всполох, все его нутро мгновенно задрожало в исступлении, пальцы, раслабленно держащие бокал, сжались крепче.       — Ты знал, что она придет вместе с Хаширамой, какого черта, — бросил Мадара, даже не глядя на него. — Мито в положении, ей противопоказаны такие вечера.       Как и Изуна, брат легко опознавал гостей, чьи лица скрыты масками. У них была своеобразная игра — на ежегодно устраиваемом маскараде молодые братья Учиха соревновались в своей проницательности. Раньше лидировал Мадара, но в последнее время первенство оставалось за Изуной.       Но Току он узнал бы, даже если бы она замоталась в паранджу — в самой темной комнате размером с галактику Изуна точно бы почувствовал ее присутствие. Иногда ему казалось, что они дышат одним воздухом — только вот ему всегда доставалось намного меньше. Он задыхался, в то время как Тока спокойно пила вино и разглядывала окружающих.       Она снова была в красном — ее фирменный цвет.       Алое носят победители, — с тоской подумал Изуна. — Проигравшие — черное.       В местах, где они могли встретиться, младший Учиха всегда появлялся в темных костюмах.       Позолоченная маска Токи прятала лицо от чужих глаз, но Изуна мог видеть сквозь нее. Судя по постукивающему по бокалу указательному пальцу, младшая Сенджу была чем-то взвинчена, но не разгневана — иначе бы она отставила правую ногу в сторону.       За долгое время Изуна изучил ее вдоль и поперек. В детстве, пока Мадара и Хаширама принимали участие в шумных забавах, он был тем, кто наблюдал. Ему с рождения досталась роль тени брата — незримо Изуна присутствовал за его плечом, старательно контролируя обстановку вокруг, и мягко сдерживал порывы вспыльчивого Мадары.       Тока тоже крутилась рядом. В отличие от Тобирамы, она не скрывала интереса к младшему Учихе — забавная девочка, мечтающая быть такой же сильной, как они. Хаширама и Мадара, увлеченные соперничеством друг с другом, не замечали ее — изредка Хаширама только снисходительно трепал родственницу по макушке. Тобирама, чей мозг был заточен исключительно на рациональные действия, не видел смысла возиться с младшей сестрой.       Так получалось, что Тока всегда крутилась где-то рядом с Изуной. Раздражающее пятно на периферии. Ярко-красное — она уже тогда отдавала предпочтение этому цвету.       Изуна старательно игнорировал ее, как надоедливую букашку. Избирательное внимание у него уже тогда было развито в полной мере — как и собственный кончик носа, он видел Току только тогда, когда это требовали обстоятельства. Например, когда она споткнулась и полетела прямо в пирамиду из бокалов шампанского на каком-то мероприятии — Изуна тогда схватил ее за шиворот и отволок в сторону.       Или когда на почти таком же мероприятии двумя годами позже Тока безобразно напилась в знак протеста и повисла у него на руках, пока Изуна тащил ее из зала, что-то искусно плетя ошарашенным гостями про нехватку свежего воздуха. Или когда...       Таких случаев было много. Одним из самых ярких оставался тот, когда она объявилась в тренировочном зале — Сенджу в то лето гостили в поместье Учиха, и Мадара с Хаширамой с утра уходили на тренировку, а после бежали к реке наперегонки. Изуна обычно оставался отрабатывать элементы, вспоминая, как слаженно и быстро двигался старший брат. За глухими ударами боккэна шагов Токи не было слышно, но он почувствовал ее появление — пристальный, раздражающий взгляд в спину невозможно было не ощутить.       — Чего тебе? — остановившись, Изуна искоса взглянул на девчонку. В то лето Токе исполнилось пятнадцать, она была младше него на три года.       — Научи меня тоже.       Изуна чуть было не рассмеялся, но вовремя сообразил, что это не шутка. А Тока все смотрела на него так, как умела только она — взгляд у нее всегда был серьезным и настороженным, как у горной лани.       — Ты же девочка, зачем тебе, — начал он привычную песню, но умолк, внезапно посмотрев на нее по-новому.       Тока никогда не носила платьев. Не красилась. Не создавала на голове ворох локонов — ее темно-каштановые волосы были туго стянуты в пучок, ноги облегали удобные штаны, а тело пряталось за алой футболкой на размер больше. Даже на семейных торжествах она часто появлялась в брючных костюмах и с неизменным пучком на голове.       Она была некрасивым ребенком: чересчур узкое лицо, вечно плотно сжатые губы, из-за чего они превращались в тонкую полоску. Но в ней чувствовалась сила.       Роль Токи в семье Сенджу была предрешена с рождения. Хаширама и Тобирама относились к ней с любовью, внимательно следя за внешней опасностью. Изуна был уверен в том, что они подыщут сестре самого лучшего мужа, а потом будут трепетно нянчить племянников. С таким отношением Тока должна была вырасти настоящей принцессой. Хрупкой и неприспособленной к жизни — да и зачем, когда за ее спиной, точно два мрачных телохранителя, всегда возвышались братья Сенджу.       Они не учли только одного — Тока родилась не принцессой. Она была борцом. Пока Хашираме и Тобираме создавали все условия для того, чтобы они выросли будущими лидерами, Токе приходилось выгрызать для себя эти уроки. К ее мнению не прислушивались; с ней самой не считались.       — Научи меня. Пожалуйста, — повторила упрямо Тока.       Ее колени украшали синяки, запястья были туго затянуты эластичным пластырем. Тока отступать не собиралась: с ним или без него — она бы продолжила свои занятия.       — Иди сюда, — сдался он. — В стойку вставать умеешь?       Они тренировались после обеда, когда их старшие братья уходили вниз, к раскинувшей вокруг поместья широкой и бурной реке. Изуна научил ее секретному приему, строго-настрого предупредив, чтобы Тока не смела использовать его — только если ей будет угрожать серьезная опасность. Прием был грязным, но действенным; его Изуне показал Мадара.       На следующий год Изуна с удовлетворением заметил, что после отъезда в Токио его ученица занятий не бросила — к концу второго лета она была верткой и гибкой, точно ласка, и совершенно не умела сдаваться. Вообще.       А еще она была готова на все, чтобы с ней начали считаться. И в середине августа, подгадав момент, когда Мадара с Хаширамой вернулись за забытым телефоном последнего, Тока повалила Изуну на татами, использовав тот самый прием.       Пусть грязно, но она победила. В тот вечер за ужином Тобирама раздулся от гордости за сестру; наутро он позвал ее с собой — тренироваться.       Тока ушла, не оглядываясь. Для нее Изуна был еще одной ступенькой, перешагнув через которую, она продолжила карабкаться к самой вершине.       Спустя год он стал для нее трамплином — на свой восемнадцатый день рождения Тока попросила разрешения продать часть своих семейных акций — она собиралась заняться собственным делом. Тобирама отозвался презрительным фырканьем — его чуть удар не хватил; Хаширама растерянно искал поддержки у Мадары, и в его взгляде читалось удивление.       Изуна поддержал просьбу Токи. Ну, как поддержал — при всех высмеял грандиозные планы младшей Сенджу, прекрасно осознавая, что после высказанных вслух сомнений Тобирама немедленно бросится отстаивать гениальность родственницы. Мадара, разгадавший его план, удивленно поглядывал на брата, но в диалог не вступал, сохраняя нейтралитет.       С поддержкой Тобирамы Тока через год стала владелицей частного отеля в горах. Упорство, плескавшееся в ее крови, сыграло свою роль — стиснув зубы, Тока отчаянно лезла вверх, туда, где уже стояли ее братья и с гордым видом обозревали окрестности с высоты птичьего полета.       — Чего так надрываешься? — не отказал себе в удовольствии подколоть ее Изуна, встретив Току на одном из светских раутов. После случая в тренировочном зале он наблюдал за ней издалека — гордость не позволяла сделать хотя бы шаг в ее сторону. — Я слышал, тебе подыскали жениха.       — Жалеешь, что не на его месте? — равнодушно спросила Тока, едва посмотрев на него.       За четыре года она не превратилась в настоящую красавицу. Ее лицо по-прежнему было узким, с высокими острыми скулами, придающими ей воинственный вид, только вот неизменный пучок сменился мягкими волнами каштановых волос, а на губах, раньше сжатых в полоску, играла расслабленная улыбка.       И они были красными, как кровь. Такого же цвета было ее платье.       Платье...       Изуна завис, разглядывая виднеющуюся в разрезе ногу с игривым браслетом, обхватывающим тонкую щиколотку.       — Изуна, — Тока наконец повернулась к нему. В ложбинке между грудей тускло блеснул кулон в виде стрелы. — Ты на меня пялишься?       — Я бы никогда не женился на тебе, — честно признался он, приказав себе забыть о соблазнительно гладкой коже, чуть тронутой золотистым загаром, — потому что хочу дожить как минимум до семидесяти.       Тока рассмеялась. Не женским смехом, похожим на переливы колокольчиков или плеск ручья — она расхохоталась громко, хрипловатым смехом, обнажая зубы. Так, как не принято в обществе.       Но Тока Сенджу никогда не следовала правилам. Она устанавливала собственные.       — Джеро Курамо хорошая партия, — сказала она так, словно убеждала в этом саму себя. — Он молод и обаятелен.       Изуна нашел взглядом Джеро, в данный момент рассказывающего о каких-то несбыточных планах на землю близ Токио, которая уже почти принадлежала Учиха, и издевательски улыбнулся.       — А еще он тупица.       — Не всем же быть такими умными, как ты, — с прохладцей отозвалась Тока.       — Злишься, что та компания стала сотрудничать с нами, а не с тобой? Это бизнес, детка, — намеренно выплюнул пошлость Изуна, зная взрывной характер собеседницы.       Ему доставляло несказанное удовольствие злить и провоцировать окружающих. В этом Учиха преуспел. Только под ветром ярости с людей слетала вся шелуха — и они обнажались, показывая то, чем наполнено их нутро.       — Ты добился сделки шантажом, — процедила Тока. — Ты никогда не умел играть честно.       — Ты показала мне хороший пример.       Голубизна глаз Токи стала пронизывающей и холодной, посветлев на несколько тонов. Изуна с удовлетворением наблюдал, как она старательно растягивает губы в улыбке, сдерживая яд.       — Ты мелочен, — фыркнула она, отворачиваясь и выбирая дайфуку, чтобы занять руки, — я думала, мы уже забыли тот случай.       — Аккуратнее, иначе прикусишь язык и отравишься, — заботливо посоветовал Изуна, когда Тока поднесла сладость ко рту.       — Почему бы тебе не пойти и не поиздеваться над кем-нибудь другим? — прошипела она.       — Я уже выбрал тебя.       Изуна ухмыльнулся. Тока вздернула подбородок.       — Боюсь, в этот раз ты выбрал добычу не по размеру, — вдруг совершенно спокойно ответила Сенджу. — Но ты прав. Джеро мне действительно не подходит.       — Есть кто-то, кто украл камень из твоей груди, который ты называешь сердцем?       — Да, — серьезно кивнула Тока. — Ее зовут независимость.       — Тобирама съест свой галстук, если ты откажешься от Джеро.       Тока дернула плечом.       — Или Джеро откажется от меня.       — Это не одно и то же, — заметил Изуна. — Быть в роли брошенной невесты... Тебе такое идет меньше, чем быть женой тупицы.       — Джеро рассказывает всем, какие изменения привнесет в мой отель, — с отвращением произнесла Сенджу. — Этот идиот разорит меня в два счета. Лучше я буду богатой и одинокой, чем бедной и замужней. Жаль, что братья не разделяют мое мнение.       — У Хаширамы медовый месяц, — Изуна еще раз оглядел зал, убедившись, что старший Сенджу отсутствует. — Ему простительно. Он наверняка витает в облаках и плетет для Мито венки на тропическом острове.       — Так и есть, — Тока снова рассмеялась. — Но мне такое не подходит.       — Поговори с Тобирамой, — предложил Изуна. — Этот кусок льда наверняка ничего не знает о романтических чувствах.       — Но он знает многое о слове «семья», — возразила Тока. — Тобираме кажется, что я несчастна. Он волнуется за меня.       — Решая твою судьбу?       Она с досадой выдохнула; опустила взгляд на бокал в руке.       — Это не окончательное решение. Тобирама отступит, если я...       — Приведешь аргументы? — догадался Изуна.       — Да.       Что же, Тобирама всегда руководствовался разумом. Доводы из серии мне-и-так-хорошо никогда не казались ему достаточно весомыми, а других Тока привести не могла.       Зная упертость Тобирамы, Изуна почти посочувствовал ей, и за этой мимолетной вспышкой жалости не заметил хищного блеска в глазах. Забыл, что она — не принцесса, которую нужно спасать.       — Выпьешь со мной? — вдруг попросила Сенджу. — Только давай уйдем отсюда, не могу дышать уже.       В зале и впрямь было душно. Джеро не заметил их ухода — с момента, как поползли слухи о его помолвке с Токой, Изуна часто останавливал свой взгляд на нем. Привычно посмотрел и сейчас — Курамо вслух распоряжался миллионами, которые ему не принадлежали.       Тока ему тоже не принадлежит, и не будет, — неожиданно поймал странную мысль за хвост Изуна.       — Ты идешь? — позвала она его.       — Иду.       Он повез ее в свой ресторан, где они просидели до самого закрытия. Выше у Изуны была квартира — Тока, вставая из-за стола, покачнулась и глупо захихикала, объявив, что намеревается продолжить вечер, — и Учиха, пробормотав сквозь зубы ругательства, перекинул ее через плечо и потащил наверх.       — В ванную, — гаркнул он, когда Тока повернула в сторону мини-бара. — Обувь.       Тока посмотрела на него несчастным взглядом, выражающим возмущение.       — Ты тиран и зануда, — ткнула она в него пальцем. — Я не могу наклониться.       Изуна, чертыхаясь, присел на корточки.       — Давай сюда, — он приподнял ее правую ногу. Тока ухватилась за его плечи, чтобы не упасть. — Ты совершенно не умеешь пить. Если бы я знал, то отказался бы от твоего предложения.       — Спасибо, что не отказался, — неожиданно тихо сказала Тока.       Непривычные нотки в ее голосе были столь нежны, что Изуна растерялся, задержав пальцы на теплой коже. На ощупь она была гладкой, шелковой — захотелось провести ладонью вверх, наслаждаясь приятным ощущением.       Прекрати это, — приказал себе Изуна.       Сняв с нее туфли, он отправил Току в ванную, где она долго плескалась. Изуна успел вытащить из бара бутылку виски, налить себе порцию, выпить и наполнить бокал снова, задумчиво глядя на город. Его силуэт в белой рубашке — пиджак он давно снял, бросив на кресло, — отражался в стекле, и Изуна видел в собственных глазах голод.       — А мне почему не налил? — Тока, шлепая босыми ногами, зашла на кухню и забралась на стул.       На ней было только полотенце, обнажавшее плечи. Мокрые волосы беспорядочно спускались змейками на спину — Изуна вспомнил, что от природы у Токи чуть волнистые локоны, которые она нещадно выпрямляла. От нее пахло его гелем для душа.       — Тебе уже хватит, — он забрал у нее бутылку. — Ляжешь спать в моей спальне, я посплю в гостиной.       — С каких пор ты стал нянькой? — усмехнулась Тока.       — Раньше же с тобой нянчился.       — Но мне давно не пятнадцать, — прошептала она.       Верно, ей не пятнадцать. А он не святой.       Изуна сглотнул, глядя на капли влаги, поблескивающие на золотистой коже. Тока смотрела на него снизу вверх — с этого ракурса он прекрасно видел, как нервно вздымалась ее грудная клетка, а бледно-розовые губы приоткрылись. Перед глазами возникла картинка того, как эти самые губы плотно обхватывают его член — и в паху сладко заныло.       Это просто невозможно.       Не с ней, — сказал себе Изуна.       — Отправляйся спать, — велел он.       Изуна презирал себя за то, что не смог уйти сам. Продолжил стоять возле нее, вдыхая горьковатый запах ее духов, смешавшийся с его гелем для душа. Смотрел на нее, как хищник на отбившуюся от стада овечку.       — Ты меня не хочешь, — губы Токи исказила горькая усмешка. — Мог и прямо сказать.       Невыносимо долгая пауза растеклась между ними, раскинулась целым озером, на противоположных берегах которого стояли они. Изуна видел, как назревала боль в ее глазах, как начинал подрагивать узкий подбородок, и знал, что одним прикосновением может стереть это печальное выражение на ее лице.       Но он не стал.       — Понятно, — с тоской проговорила Тока, и начала сползать со стула, собираясь отправиться в спальню.       Вид ее опущенных плеч добил его окончательно. Никогда на своей памяти Изуна не видел, чтобы Тока опускала плечи. Никогда он не слышал, чтобы ее голос звучал так надломленно.       Это стало последней каплей. Вбило гвоздь в крышку его мнимой порядочности.       Схватив ее за руку, он рывком дернул Току к столу, грубо нагнул, схватив за шею — так, что ее щека врезалась в деревянную гладкую поверхность, и прижался сзади.       — По-твоему, я тебя не хочу? — сквозь зубы процедил Изуна. — Если бы ты знала, что я мечтаю сделать с тобой, то бежала бы от меня без оглядки.       Под его левой ладонью бешено колотилось ее сердце. Тока молчала, глядя куда-то в стену, пока Изуна, стискивая челюсть, боролся сам с собой.       Когда она разомкнула губы, с них сорвалось хриплое:       — Расскажи.       — Что? — не поверил своим ушам Изуна.       — Расскажи, что ты хочешь сделать со мной.       Возбуждение затмило все перед его глазами. Он видел только беззащитно обнаженную линию плеч и ее профиль; чувствовал, как подрагивало ее тело под ним.       — Я бы, — он скользнул ладонью под край полотенца, оглаживая ее бедро, — задрал это чертово полотенце и коснулся тебя здесь, чтобы почувствовать, какая ты горячая.       Его пальцы, покружив по внутренней поверхности бедер, дотронулись до половых губ. Тока, вздрогнув всем телом от контраста — его ледяная ладонь и жар между ее ног, — беззвучно выдохнула.              — Чтобы я почувствовал, какая ты влажная, — его дыхание обожгло ушную раковину, вызывая очередной сладкий спазм. — Готовая принять меня без остатка.       Он прикусил зубами мочку ее уха, готовый вгрызться до крови, лишь бы унять текущий по венам голод. Ощутил, как призывно выгнулось тело под ним, как очередной беззвучный вдох слетел с ее искусанных губ. Как она напряглась, когда его пальцы начали поглаживать ее настойчивее, грубее, пачкаясь в смазке; вместе с этим он шептал ей на ухо, сам задыхаясь от возбуждения:       — Я бы начал медленно ласкать тебя, постепенно наращивая темп, — его пальцы задвигались быстрее, — вот так?       Ее низкий стон выбил из его легких воздух, выкрутил органы внутри, вынуждая дрожать от нетерпения. Изуна прикрыл глаза, пытаясь сохранить остатки самообладания, чтобы не сорвать это чертово полотенце — и не оттрахать ее так, чтобы она сорвала голос от стонов.       — Вот так, — удовлетворенно выдохнул он, второй рукой сдергивая полотенце и сжимая ее грудь до болезненного вскрика. — Я бы продолжал это мучительно долго, пока ты не начала бы скулить, прося пощады.       Ноги больше не держали ее — Тока распласталась на столе, поверженная и распятая. Полностью в его власти. Малодушно цепляясь за остатки совести, Изуна уговаривал себя остановиться, пока все не зашло слишком далеко.       Обратной дороги не будет, — рассеянно подумал он, проникая в нее пальцами и чувствуя, как она сжалась вокруг них.       — Пожалуйста, — всхлипнула Тока, ощущая подкрадывающиеся волны удовольствия и разводя ноги шире. — Пожалуйста.       — Недостаточно, — пробормотал Изуна, морщась — его член болезненно налился кровью и ныл, желая оказаться внутри нее. Одним размашистым толчком вбиться внутрь, заставить ее взвыть от ощущения наполненности, выкрикивать его имя без устали. Содрогаться в порыве безумного наслаждения.       — Я прошу...       — А должна умолять, — безжалостно припечатал он, вытаскивая из нее пальцы.       Тока протестующе вскинула голову, глядя на него лихорадочно блестевшими глазами — чувство неудовлетворенности кромсало все ее тело, и от этого хотелось выть. Развернув ее, Изуна отбросил опостылевшее полотенце и на секунду остановился, откровенно любуясь представшей перед его глазами картиной.       Нагая, дрожащая от желания, с окровавленными губами — так сильно она впивалась зубами в мякоть, желая заглушить стоны. С широко разведенными ногами и переливающейся в свете лампы стрелой на груди. С влажной, поблескивающей от пота, кожей.       Тока с вызовом вскинула подбородок, но не сделала ни единой попытки прикрыться. Под жадным, голодным взглядом Изуны ее возбуждение достигло пика — она буквально умирала от зудящего чувства, напряженно дыша и чувствуя, как его темные, как бездонные воды, глаза медленно обводят каждый сантиметр ее тела. Вопреки снедающему его желанию, Изуна все еще был одет — не сводя с нее взгляда, он потянулся к воротнику рубашки, расстегнул верхнюю пуговицу, а потом взялся за манжеты. Закатал рукава; вид его обнаженных предплечий вкупе с длинными, гибкими пальцами, которые поблескивали от ее влаги, заставил Току предательски задрожать.       И, словно ему этого было мало, Изуна шагнул к ней — его ладонь нырнула между ее ног, скользнув по влажным складкам, — найдя ее глаза своими, он нарочито медленно поднес пальцы к губам и облизал их, наслаждаясь ее вкусом и немой мольбой в широко распахнутых глазах.       — Скажи мне, — он склонился, вдыхая ее запах, но не дотрагиваясь до кожи, нарочно изводя ее своей близостью, — то, что я хочу услышать.       И, когда молчание затянулось, провел носом по ключице, шумно выдохнув; одновременно с этим расстегивая ремень на брюках. Ощутил, как дрогнули ее плечи, когда его дыхание легло на ее искусанные губы — оттянув нижнюю в игривом поцелуе, Изуна приставил напряженный член ко входу, медленно потираясь головкой о складки и вырывая еще один стон; глаза Токи были закрыты от переизбытка чувств — веки сжаты так плотно, что на изнанке вспыхивали темные искры.       Не сдаваясь, она подалась бедрами вперед — головка скользнула во влажную теплую глубину, и Изуна почти зашипел от того, насколько это было хорошо.       — Скажи, — он схватил ее за волосы, оттянул, открывая вид на беззащитную шею с тонкой цепочкой. Стрела, прилипшая к взмокшей коже, была нацелена прямо в его сердце, но звериное желание, охватившее его, заставило напрочь забыть обо всем.       О том, как неправильно он поступает.       О том, что завтра он непременно пожалеет о сделанном.       Но здесь и сейчас, гладя ладонями ее бархатное на ощупь тело, наслаждаясь ее низкими, хриплыми стонами, каждый из которых был на вес золота, — Изуна не мог думать ни о чем другом, кроме как потребности обладать ею.       — Говори, — приказным тоном прорычал он, больно укусив ее за плечо. До мгновенно выступивших на нежной коже следов.       Тока открыла глаза, затуманенным взглядом глядя на него и по тому, как дрогнули ее опухшие от грубых поцелуев губы, он понял, что эту битву он снова проиграл. Но сил ждать больше не оставалось — он вошел в нее глубоким толчком, замер, прислушиваясь к своим ощущениям и плотно стиснув зубы — удовольствие стало таким острым, изматывающим, причиняющим боль, что Изуна не выдержал — двинул бедрами, входя до конца. Хрупкое женское тело под ним содрогалось от мощных толчков, пока он яростно двигался, урывками перехватывая воздух пересохшим ртом и слушая ее крики наслаждения, теряя контроль от подступающего оргазма.       Ткань его рубашки неприятно царапала чувствительные соски, выкручивая ощущения на максимум, край стола больно врезался в копчик, но все это не шло ни в какое сравнение с всепоглощающим чувством, которое, как смерч, подхватило ее и закружило в бешеном ритме. Вцепившись в его плечи ногтями, Тока всхлипывала в такт его толчкам, запрокинув голову и не видя ничего перед собой. Когда Изуна подхватил ее ногу, поднимая и меняя угол проникновения — так, что ее всю затрясло, как в лихорадке, — пару раз толкнулся, одновременно оставляя следы-укусы на груди, Току выломало, как в судороге, размазало по столу придавившими тело теплыми волнами.       Изуна кончил вслед за ней, едва успев вытащить член и брызгая спермой на ее живот; уперся влажным от пота лбом в ее плечо, тяжело дыша. Приподнявшись, Тока дотронулась до его макушки, зарылась пальцами в уголь волос, прижимаясь теснее. По телу разлилась приятная слабость.       Думать о том, что будет завтра, не хотелось. Говорить — тоже.       Но «завтра» неминуемо ворвалось в квартиру Изуны с первыми лучами солнца. Сонный, не до конца понимающий, что происходит, Учиха, поморщившись от головной боли, натянул скомканную рубашку, брюки, открыл дверь и ощутил на себе весь гнев старшего брата Токи.       Тобирама врезал ему так, что по ощущениям в голове что-то лопнуло и рассыпалось ранящими осколками.       — Она здесь? — прорычал обычно индифферентный Сенджу.       На шум вышла Тока, кутаясь в белую простыню. На ее плечах и шее рубиновым ожерельем сияли многочисленные укусы и засосы. Даже дурак бы понял, что произошло.       Тобирама дураком не был.       — Как ты посмел, — выдохнул он, схватив Изуну за ворот. Бессильно сжал, комкая ткань пальцами. — У нее же помолвка... Ты все испортил.       — Не вижу проблемы в том, что она не выйдет замуж за идиота, — огрызнулся Учиха, не делая попыток высвободиться.       Он знал, что заслужил: в холодных глазах Тобирамы неистовым огнем горела ярость. Он впервые видел его таким взбешенным, почти не контролирующим себя.       — Но есть проблема, что она связалась с моральным ублюдком, — Сенджу отшвырнул его от себя и повернулся к сестре. — Собирайся, мы уходим.       Тока молча развернулась и скользнула за дверь спальни. Изуна, пригладив растрепанные волосы, подошел к бару, налил себе полстакана виски и залпом выпил. Тобирама презрительно поморщился.       — Зачем? — не выдержал он. — Зачем тебе это, Изуна? У твоих ног куча девок. Почему она?       Учиха налил еще и взболтал янтарную жидкость круговым движением.       Почему она?..       — Я не знаю, — наконец честно признался он. — Это было как наваждение.       Хрустнувшая тишина подсказала ему, что они больше не одни. Повернувшись, он увидел белую, как мел, Току, стоящую в дверях. Она натянула вчерашнее платье, наспех собрала волосы и выглядела как воин, готовый к сражению.       От женщины, вчера выкрикивающей его имя, ничего не осталось.       — А ты что скажешь? — обратился к ней Тобирама. — Весь свет вчера видел, как Изуна Учиха нес тебя на плече, пьяную, к себе домой. Джеро с утра оборвал мне телефон.       — Ты хотел аргументов, — приятно-низким голосом сказала Тока. — Вот они.       Стрела долетела в цель.       Прямо в сердце Изуны.       Трамплин.       Он снова стал для нее трамплином, чтобы она могла избавиться от Джеро.       — Поехали, — Тобирама жестом велел ей идти за ним.       И Тока снова ушла, не оглядываясь. Стук ее каблуков дробью прошелся по его груди.       Она ушла, но осталась. Они жили не просто в одном городе — они существовали в одном пространстве, наполненном благотворительностью, инвестициями, бриллиантовым блеском и острыми улыбками. В мире, где каждое слово — нож, а каждый жест имеет скрытое значение.       В мире, где победители носят красное, а проигравшие — черное.       Она осталась алым пятном на периферии, раздражающе горьким запахом вереска и воспоминаниями об искусанных в кровь губах, невыносимо сладких на вкус. Всегда где-то поблизости, но не рядом.       — Ты знал, что она придет, — повторил Мадара. Его лицо оставалось равнодушным, пока взгляд с остротой ястреба высматривал в толпе интересующих его гостей. — Так возьми себя в руки.       И подними свое сердце, валяющееся где-то у ее ног.       Изуна залпом допил шампанское, всучил официанту пустой бокал и направился к выходу.              — Ты далеко? — изогнул бровь Мадара.       — Прогуляюсь, — бросил он через плечо, — мне тут дышать тяжело.       Рядом с ней всегда не хватало воздуха.