Something New

— Вы никогда не обнимаетесь? — воскликнул Астарион с таким негодованием, с которым обычно критиковал трезвенников. — А что вы делаете после? Лежите в пяти футах друг от друга и перекидываетесь критическими замечаниями? Как и большинство бесед у костра, эта началась с бутылки вина и угрозы Астариона, что если они не присоединяться к нему, он не сможет гарантировать, что их шеи останутся целыми сегодня ночью. Только Лаэ’зель чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы не поддаться на провокацию: она закатила глаза и удалилась в лес, чтобы следить за периметром лагеря. Остальные члены этой разношерстной компании наполнили кубки и подняли тост за то, чтобы пережить еще один день. Разговор начался вполне невинно, но вскоре, как это неизбежно бывает, перешел на секс. Сначала что-то напомнило Хальсину одного из его бывших любовников. Кажется, это было дерево. Было ли дерево любовником так и осталось загадкой, потому что как только речь зашла о близости, Карлах спьяну тут же перечислила все, что собиралась сделать, как только раздобудет еще немного адского железа — от чего-то обыденного и физически невозможного до самого простого — полежать ложечками, в обнимку. К сожалению, на этом месте Шедоухарт рассмеялась. Ну, это же глупо, правда? Кто захочет валяться без дела после того, как дело сделано? Да и весь этот пот еще... Но потрясенные лица ее спутников говорили об обратном. — Ну, может такое и бывало, не то, чтобы я все помнила, — шея Шедоухарт покраснела от вина и смущения. Почему-то она сомневалась, что у нее и других аколитов было время на объятия после быстрых грязных перепихонов, куда бы они ни улизнули. — Но не с Лаэ’зель. Лаэ’зель, к огромному удовольствию Шедоухарт, а иногда и к ее огорчению, была превосходной любовницей. Она была точной, эффективной, приятно властной, глубоко верующей в равенство тел, а в последнее время — почти ласковой. За неделю, прошедшую с тех пор, как она разбудила Шедоухарт посреди ночи, чтобы устроить бой без правил — который Шедоухарт, к счастью, выиграла, — Лаэ’Зель стала почти заботливой. — Удивительно, что тебя это вообще волнует, Астарион, — Уилл галантно попытался увести разговор в сторону от Шедоухарт. — Не думал, что ты из тех, кто остается на ночь. — Я — нет, — скривился в свой кубок Астарион, — но объятия — это важная часть посткоитальной любовной игры. А если ты еще не наигрался, то и предкоитальной. Хальсин кивнул со всей своей друидической мудростью: — Даже дроу обнимаются. — Видишь, дорогая, даже случайная травма Хальсина включала в себя объятия. — А что насчет Гейла? — перебил его Уилл. — А что насчет Гейла? — отхлебнул из своей кружки волшебник. — Да! — с энтузиазмом воскликнул Астарион. — Мистра любила пообниматься или она сразу подсовывала тебе новое заклинание и выставляла за дверь? — Богиня магии ложками не лежит, — Гейл допил вино. — Если только ее очень вежливо не попросить, а я бываю очень настойчив. Астарион с ухмылкой подлил ему еще: — Она, должно быть, очень большая ложка? — Она Богиня. Как ты думаешь? — О, — Астарион вихрем вернулся к Сумеречному Сердцу. — Вот видишь, даже божества обнимаются! И ты не ответила на мой вопрос. Чем вы занимаетесь после этого? — Мы... — она помедлила. Раньше они возвращались в свои палатки, без всяких обязательств, но после того боя... — Обычно она уходит, а я сплю в ее палатке. — Вы не спите вместе! — Ты спишь в ее палатке? — любопытство Уилла наконец взяло верх над его рыцарским воспитанием. Почему она спит в палатке Лаэ’зель? — Ну, я же уже там. — А она где спит? Гейл поднял руку, словно отгораживаясь от остальны: — Вполне разумно уйти после случайной связи. — Но она ведь не случайная, не так ли? — Астарион прищелкнул языком. — Они ведь устроили эти варварские брачные игры гитов посреди лагеря. — Возможно, это была просто... продвинутая прелюдия? Шедоухарт сделала большой глоток из своей кружки. И вправду, что это было, черт возьми? Лаэ’зель сказала что-то на гитском насчет синяков, а потом они занялись потрясающим сексом прямо посреди лагеря — за что ей, конечно же стыдно, а нет, нихрена не стыдно перед остальными соратниками — и больше не обсуждали это. И что же это было? Так гитиянки заключают союзы? И кто они теперь друг другу? И почему, черт возьми, Шедоухарт это вообще волнует? Мысль о том, что можно просто лежать рядом с Лаэ’зель, не заниматься сексом, даже не целоваться, а просто лежать обнявшись, заполнила мысли Шедоухарт. Ее сердце забилось, как у стыдливой девицы. Нет, это совершенно недопустимо. — Вот уж не думала, что это лагерь вуайеристов, — прошипела Шедоухарт самым ядовитым тоном, на который только была способна. Она отставила кружку и поднялась на ноги. — Пойду найду Лаэ’зель и трахну ее до потери сознания, а потом мы не будем обниматься, потому что мы не обнимаемся, и это прекрасно. Астарион с язвительной улыбкой поднял бокал с вином ей вслед. — Дорогая, мы все знаем, кто кого трахает до потери сознания. Это очень маленький лагерь. Шедоухарт больше не могла обвинять выпивку в том, что ее щеки горят. — Я не... — Очаровательно, — знакомый змеиный голос окутал Шедоухарт, вызывая дрожь вдоль позвоночника. Она с трудом сглотнула. Лаэ’зель шагнула в круг света от костра. — Так вот как проводят время в Фей-руне? Просто сплетничают, пока вокруг лагеря бродят волки? — Для этого у нас есть ты, дорогая, — промурлыкал Астарион. — Чк. Шедоухарт. Идем, — Лаэ’зель развернулась на пятках и скрылась в тени снова. Команда наблюдала за Шедоухарт в неловком молчании. Она пыталась изобразить спокойствие, выжидая столько, сколько могла — около тридцати секунд — а затем выругалась и последовала за своей... черт знает, кем. — Повеселись там до потери сознания, дорогая! Шедоухарт оказалась на полу раздетой еще до того, как за ними опустился полог палатки. Когда-то ее раздражало то, как точны движения рук Лаэ’зель, как хорошо она понимает тело Шедоухарт, не допуская ни единой ошибки. Она не смогла бы вспомнить, когда это раздражение переросло в привязанность. Потребовался целый час напряженной и чувственной любовной игры, чтобы Лаэ’зель отступила. Патрулирование всегда заводило ее, независимо от того, вступала ли она с кем-то в схватку или нет. Впрочем, Лаэзель вообще почти все заводило. Вот почему Шедоухарт почти каждую ночь оказывалась на этом полу. Только по этой причине. Всего одно прекрасное мгновение они лежали рядом в лучах догорающей страсти, сердца бились в такт, голова Шедоухарт лежала почти на плече Лаэ’зель. И новое незнакомое до этого момента желание вновь вспыхнуло в ней, побуждая ее чуть прислониться к Лаэ’зель и расслабиться. Может быть, даже уснуть так. Но, к счастью — а это было именно счастье, убеждала себя Шедоухарт изо всех сил игнорируя боль в груди, — прежде чем она успела поддаться этому порыву, Лаэ’зель откатилась в сторону, поднялась на ноги и схватилась за свой доспех. — Пойду проверю периметр. Шедоухарт притянула ближайшее покрывало к груди, внезапно почувствовав себя более уязвимой, чем в любом порыве страсти. Лаэ’зель замерла, надевая доспехи, и окинула Шедоухарт тяжелым, но растерянным взглядом. — Ты неудовлетворена. Шедоухарт отвернулась: ей захотелось исчезнуть и определенно не хотелось, чтобы эта женщина так легко читала ее мысли. — Ты хочешь еще? Я насчитала четыре оргазма, но если этого недостаточно, я могу поработать над этим снова. — Оргазмы были нормальные. — С гитиянки оргазмы не бывают нормальными. — Ладно, они были хороши! — Шедоухарт опустила горящее лицо в свои ладони. — Даже прекрасны, боги, я просто... — Слова не шли. Впрочем, она и сама не знала, какими они должны быть. Только грудь болела. Лаэ’зель напряглась. В ее глазах мелькнула паника. — Что ты не можешь сказать? — Останься со мной. Слова повисли между ними. Понимание того, что она все-таки их произнесла наполнило сердце Шедоухарт надеждой и страхом. Конечно, то, что сказали другие, сильно задело ее. Конечно, она хотела, чтобы Лаэ’зель осталась. Конечно, она была влю... — Т-чак’и, — облегченно вздохнула Лаэ’зель, опустив плечи. — Я беспокоилась. А это пустяк. Сердце Шедоухарт рухнуло вниз. — Это не пустяк. — Ты хочешь, чтобы я потакала тебе и осталась здесь? Я не могу. Ты знаешь, что не могу. — Не можешь? — горько передразнила Шедоухарт. — Ты что, одна в лагере? Нас семеро. Ты не единственная, кому нравится быть живой. — Пьяные ис-тик’и? Я бы не доверила им твою жизнь. — После всего, что мы пережили, ты не можешь доверять нам... — слова Лаэ’зель вдруг снова прозвучали в ее голове, — ...погоди, мою жизнь? Лаэ’зель нахмурила брови. — Да. Для чего, ты думаешь, что я выхожу на улицу каждую ночь? — Ты защищаешь меня? — Шедоухарт встала, не стесняясь своей наготы. — Я никогда не просила тебя об этом. — Тебе не нужно. Ты сильна днем, когда твои силы при тебе, но с каждым заклинанием ты сияешь все слабее, пока не наступает ночь и у тебя не остается сил для защиты. Горячий гнев наполнил Шедоухарт. — Какая же я дура! Я думала, что ты наконец-то увидела во мне равную. Я думала, что мы... — она все еще не могла подобрать слов. — Но я победила тебя! И ты назвала меня источником своих синяков, что бы это, черт возьми, ни значило. — Zhak vo’n’ash duj, — выдохнула Лаэ’зель, она избегала смотреть Шедоухарт в глаза. — Я позволила тебе победить. — Лаэ’зель, я тебя знаю. Ты никогда не позволишь кому-то победить. Если только... — если только в своем вывернутом гитском сознании она не хотела, чтобы Шедоухарт победила ее, чтобы сохранить все, что между ними было. Если только она не хотела, чтобы Шедоухарт победила. — Боги, ты позволила мне победить? Лаэ’зель стояла, молча со стыдом опустив голову. — Сразись со мной! — приказала Шедоухарт. — Сразись со мной по-настоящему! — Нет. — Да чтоб тебя, Лаэ’зель, — она толкнула ее. Сильно. Гитиянка покачнулась, но упрямо избегала взгляда. Шедоухарт схватила ее за подбородок, повернув к себе. — Посмотри на меня и сразись со мной! В зеленых глазах Лаэ’зель отразилось страдание. — Я не могу, — слова словно горели на ее языке. — Я не могу причинить тебе боль. Я не могу видеть, как ты страдаешь. Я слишком ясно вижу это в своих снах, я не хочу, чтобы это случилось. Шедоухарт смотрела в глаза Лаэ’зель, на темные круги вокруг них, так незаметно сливающиеся с темными пятнами на щеках. Она протянула руку и погладила одно из них большим пальцем, а кончиками других погладила щеку, словно та была сделана из стекла. — Когда ты спала в последний раз? — Я сплю, — она прижалась ближе к Шедоухарт. — Всю ночь? Лаэ’зель фыркнула. — Мой народ охотится на нас, дьяволы вьются вокруг со своими контрактами, боги смерти нацепили мишени на наши спины, — ее руки дрожали. — Ты не в безопасности. И Шедоухарт поняла. Это было не высокомерие и не презрение. Это был страх, смешанный с другим словом из шести букв из-за которого она уходила каждую ночь. Вот что болело в груди Шедоухарт и отражалось в глазах Лаэ’зель. — Останься со мной. Лаэзель не сломалась, не рассыпалась на части. Но слова, которые она прошептала, прозвучали в ушах Шедоухарт так же громко, как рыдания. — Я не знаю, как чувствовать себя так. И Шедоухарт взяла Лаэ’зель за руку и потянула обратно на пол, к мехам и одеялам, где так сильно пахло ими обеими, и этот запах смешивался в нечто новое. Она прошептала в ответ с полузабытой честностью: — Я тоже. Медленно разжав кулаки, Лаэ’зель нервно коснулась спины Шедоухарт, не решаясь заключить ее в объятия. Руки Шедоухарт так же неуверенно потянулись к ее шее, пытаясь утешить, но не зная как. И она почти произнесла эти слова, которые все это время вертелись на языке. Почти прошептала их в волосы Лаэ’зель. Но как только она набралась храбрости... Лаэ’зель тоненько захрапела. Шедоухарт чуть не рассмеялась, напряжение покинуло ее, и она плотнее обхватила спящую Лаэ’зель. Ничего, время для слов найдется позже. А может и нет. Но слова и не нужны, если чувства настоящие. И пока этого достаточно.