Манящее недоступностью небо

      Адриан мечтает о небе.       Оно такое одинокое и бескрайнее, что выть хочется от его недоступности.       Леди Бёрд — счастливый человек, хотя бы потому, что может в это небо взмыть и быть временно свободной.       Если честно, порой Агрест чертовски ей завидует. Он вообще очень много завидует и эта чёртова зависть разъедает и сжирает куда быстрее, чем Котоклизм, оставляя в груди зияющую дыру.       Она — птица.       Птица не его другого полёта.       Птица, которая наконец вырвавшись из клетки, смогла расправить крылья, взмыть вверх, в манящие-манящие небо, такое родное, оторвавшись от грязи земли.       Птица, коей кажется, начертано парить в небесах, мягкими перьями рассекающий воздушное пространство, звонко, ласково, переливчатой песней пространство заливая.       Словно чёрная-чёрная ворона, которая скользит в ночи и глаза беспощадно выклюет; птица, ворога, от чей траурной панихиды по телу мурашки бегают; птица самой Госпожи Смерти.       Прекрасна во всех своих ипостасях.       Адриана это, если честно, восхищает. Любоваться ей, увы, нельзя, — парень кусает губы, отводя взгляд от статного лика, — ранг не тот. Но, наверное, смотреть вслед птицам, представляя совсем не их, можно — никто ведь не заметит, да? Он, Адриан, всегда сам себе на уме и, если честно, ему так даже проще.       — Птицы? — как-то раз переспросила девушка, ранее лишь наблюдавшая за стоящим неподалёку парнем. Она — вторая напарница, не способная встать на место той, первой. Да и кто пустит-то?       Новая Леди не чета старой. Она тактичная, обходительная и мягкая, когда находится рядом с ним, Адрианом и с ним, Котом Нуаром. Она улыбается слабо, снисходительно, но искренне и смотрит напускно-строго, лишь потому, что вообще в душе не представляет как себя вести.       — Они… Такие красивые, — кивает парень.        «— Ты… Такая красивая», — думает на самом деле, опуская глаза. И обругав себя за лёгкую влюбчивость, Адриан встряхивается — совсем по-кошачьи — и встаёт рядом с Леди Бёрд — девушкой, которая была максимально далека от его идеальной Ледибаг.       — И свободные, — соглашаясь, добавляет напарница.       Адриан смотрит прямо на неё и это, чёрт возьми, непозволительно и неприемлемо, и вообще, он всё ещё любит свою ушедшую с поста героя Леди, и будь она здесь, давно бы ударила его своим йо-йо за подобное, обругав и смешивав с грязью, такой обратной прекрасному чистому небу.       — Вот только им так совсем не кажется, — продолжает Леди Бёрд с лёгкой усмешкой, весёлой и игривой, как шампанское с последнего рождества. — Представь, каково им: летишь и думаешь: «Вот бы не упасть и не сдохнуть, вот бы не упасть и не сдохнуть.»       Агрест смеётся, потому что это действительно забавно. Прикрывает рот ладонью, сконфуженно пряча смех за кашлем, но, кажется, Леди Бёрд всё понимает. Он ломает в себе грёзы о свободной напарнице, потому что, наверное, та несвободна даже побольше его. Плещущаяся смиренная печаль на дне голубых глаз, кажется, это только подтверждает. Красно-чёрная маска закрывает верхнюю часть лица, опускает тень на глаза, но их голубизна всё ещё пробивается сквозь эту черноту.       — Кстати, — вдруг дёргается напарница и весь её силуэт опутывает красно-кровавым свечением около закатных лучей. — Хочешь полетать? — спрашивает, протягивая ладонь, в которую тут же ложится чужая.       Небо одинокое и бескрайнее — отражается в лазурных, как-то самое небо, глазах чересчур слаженно, как так и надо. Леди Бёрд скользит по нему, сжимая руку Адриана, и выглядит так обречённо и покорно, будто — вот так дела — уже устала кричать треклятое: «Вот бы не упасть и не сдохнуть, вот бы не упасть и не сдохнуть.»       Леди Бёрд совсем не птица. Леди Бёрд — манящее недоступностью небо.       А Адриан, если честно, всё ещё чертовски о нём мечтает.