***
Бывший босс звонит не совсем в то время. Не то чтобы для него у Куроо есть специально отведённый час, но звонок раздаётся прямо в эпицентре перестрелки с очень опасными ребятами. Песня глушится на фоне какофонии звуков взрывов и выстрелов. — Ай воз мейд фо лавин, — подпевают где-то сзади, приукрашивая мелодию автоматной очередью совершенно не в ритм. Он бы возмутился, если бы не был занят небольшой разминкой: по левому флангу в него без остановки палили в четыре руки. — ёр, бэйби. — Бо, это очень мило, — Куроо кувырком откатывается влево и одним умелым движением руки избавляется от назойливого стрелка. Второй парень со смесью шока и ужаса смотрит то на него, то на своего мёртвого напарника, и полностью скрывается за бетонным ограждением. А вот это зря: Куроо только начал входить во вкус. — Но не мог бы ты взять трубку? Звонок причинял некое беспокойство своим воздействием, потому что противников как-то резко стало слишком много. И стреляться они стали куда лучше. — Бро, я бы с радостью, но я тоже слегка занят! — кричит Бокуто с другого конца, совершенно не обращая внимания на неумелого мальчишку, который так и не смог попасть в изворотливого Куроо, а потому перешёл на Бокуто. Но это было фатальной ошибкой, потому что Бокуто Котаро не пришибить каким-то детским кольтом. А вот пушкой помощнее — очень даже! Куроо уходит от летящего в его сторону кулака, по пути ещё несколько раз огибает препятствие в виде пуль, и с силой прикладывается плечом к плечу друга, отпихивая того с прицела. Бокуто секунду в непонятках смотрит на скрутившегося в три погибели Куроо, потом одним выстрелом избавляется от угрозы и раскатисто смеётся глядя на попытки Куроо размять больную руку. Последний стреляет в него убивающим взглядом, но долго смотреть не получается — пальба открывается с новой силой и приходится вновь разбежаться в разные стороны. — Мы отходим! — в наушнике рявкает Коноха, который вообще-то в операции участвовать не должен был. На фоне слышится рёв моторов и явно лишние голоса. Которые Куроо, к сожалению, узнаёт. — Да вы смеётесь! — Что там? — Бокуто оказывается рядом, прилегая спиной к спине. Он выглядит сосредоточенее, отточенно меняя обойму в — уже третьей! — беретте, и серьезно оглядывает сложившеюся ситуацию. А ситуация сложилась следующая. На горизонте маячит два кадиллака, за которыми выезжает — господи, кто едет разрешать оружейный конфликт на этом (выд)? — ярко-красный кабриолет. Но проблема в том, что Куроо знает, кто ездит на таких машинах, и напрягается ещё до того, как видит водителя. Он на пробу стреляет в стекло кадиллака — непробиваемое, а следом от нечего делать шмаляет по колёсам порше. И, какое несчастье, попадает только по капоту. — Аккуратнее! — верещит тот, чье лицо Куроо не ожидал тут увидеть. Он его вообще уже больше никогда не ожидал увидеть после того, как разгромил его бар в Токио. А потом, когда машина тормозит, нежданный гость снимает свои тёмные очки и оглядывается на месте проишествия. — Ты?! — Я, — улыбчиво приветствует старого знакомого автоматным залпом Тецуро. — Как невежливо! — и стреляет в ответ. Завязывается новая волна грохота, поднявшейся пыли, пуль и непонятных звуков. И всё это шлифуется орущими басами с салона кабриолета. — Ай фогот щи толд ми, — снова ударяется в песни Бокуто. Хорошо, что он занимается оружием, а не вокалом. Что-то и Куроо пытается подсвистывать, которому куда сложнее, чем Бокуто. Потому что его старый друг решил направить свои силы именно на него. — Да почему я-то?! — всё-таки негодует он, когда пролетающая пуля маузера царапает ему бедро. — К Бокуто Котаро у меня претензий, ай-сука, нет, — ответом орёт Ойкава. Ещё бы у него были претензии к человеку, который выглядит больше, чем его машина. А потом вопит не своим голосом: — Моя машина! Бог существует. Куроо злорадствует. Куроо падает на пол, когда злой Ойкава направляет свою пушку на него. Ну чё началось-то? Нормально же общались. Он собирает всю свою волю и силы в кулак и решает стратегически важным действием отступить. Команда Ойкавы — человек пятьдесят, команда Куроо-Бокуто-лучшие-мальчики — меньше дюжины. Безусловно, они вдвоём смогли бы раскидать всю эту компанию неудачников, но как-то маловато им заплатили за такое задание. А в заднем кармане джинс опять назойливо трезвонит телефон. Куроо, отстреливая какому-то мальчишке ладонь, раздражённо берёт трубку, зажимая её между ухом, свободным от наушника для связи, и плечом. И говорит человеку, который в него целится: — Подожди, у меня звонок. Куроо поднимает одну руку, потому что другая теперь занята телефоном, вверх и цепляет указательным пальцем крючок, чтобы дуло смотрело вверх. Как бы показывая, что не собирается стрелять. А когда его любезный оппонент от чужой наглости аж оружие опускает, Куроо и вовсе разворачивается, вальяжно расшагивая по газону. Он даже не успел разглядеть контакт, но когда он слышит голос — стопорится прямо в центре боя. Пули, как мухи, пролетают мимо него, и Куроо чувствует себя главным героем пафосного боевика, пока не вспоминает, что за спиной всё ещё живой Ойкава с оружием. Это огорчает. — Почему у тебя так шумно? Сначала Куроо думает: «Да не может быть». Потом думает: «Да нихуя — может, ещё как». «Очень не вовремя», — думает в итоге Куроо. — Интересно, — он кашляет от пыли, что ещё не осела после напыщенного появления Ойкавы, — что это у меня спрашивает Дон мафии. Стареете, Отец. Слух подводит? И как в наказание за его дерзость Главе, щеку царапает нож. Куроо разворачивается, собираясь высказать этому ниндзя-косплейщику всё, что он думает о людях, что без предупреждения нападают, но утыкается животом во что-то острое. А потом поднимает голову — и ещё раз натыкается на что-то острое. — Я тоже тебя не рад слышать, — в трубке всё ещё сидит старик, — но я позвонил не на чай пригласить. Ты стал забывать, в каком тоне со мной лучше разговаривать. — Прошу простить, Некомата-доно, — вежливо начинает Куроо, на что слышит хмыканье в телефоне, — но когда тебе в живот и шею упираются два идеально наточенных «карателя» — не то чтобы удобно подбирать слова. — Надеюсь, там тебя и прирежут, — тихо шипит Некомата, — и Куроо готов поспорить на сто баксов, что сидит с лучезарной улыбкой — но тут же добавляет уже громче: — Кто тебя поймал? — Понятия не имею, — честно признаёт Тецуро, не успевший обидеться на бездушную реплику бывшего босса. А они, вообще-то, были как отец и сын! Как сок и берёза, как пистолет и обойма, как Ромео и Джульетта… — Злой, короткий, выстриженный под троечку, крашенный и, вероятнее всего, работает на СДУ. Кого-то напоминает? Лично мне слегка внешне на Яку походит. Но его рожу я, к сожалению, помню. — Не напоминает. Но ты должен выкрутиться, потому что у меня для тебя и твоего большого друга дело. — Ну уж помогли, — Куроо пыхтит, пытаясь заломать коротышку, а потом до него доходит, какой сегодня год и кто он такой: — Подождите, какое, к черту, дело? — Срочное, — вставляет где-то в далеке Наой. Отлично, его ещё и на громкую поставили, ну вот что за люди? Куроо матерится, пиная маленького и злого человека ногой со всей дури, потом кидает в него его же острие, которое тот не напрягаясь ловит, и приковывает парня к полу своим ботинком. Как знал — обул сегодня именно берцы. — Бокуто не будет на вас работать, — глубоко и сочувственно (сам себя не пожалеешь — никто не пожалеет) вздохнув, сказал Куроо. Он и сам не собирался, но это первый звонок от самого Некоматы за пять лет, а значит вообще должен быть благодарен за то, что его оставили живым. Параллельно он оглядел состояние на поле боя. В целом, ничего нового: Ойкава истерит; Бокуто, весело напевая что-то под нос, откидывает всех, кто попадётся под руку; Коноха, подоспевший почти к концу мероприятия, дерётся с кем-то в рукопашной; какой-то молоденький парень, чье имя Куроо не знает, совершенно игнорирует истерящего на него Ойкаву. И он уже начинает ему нравиться. — Бокуто-сан — не проблема, — едва не шепчет чей-то тихий голос. Куроо обманывается этой ловушкой на секунду: голос не тихий — голос разочаровывающе знакомый. — Акааши Кейджи? — недоверчиво переспрашивает Куроо. «Бокуто-сан — не проблема?» — ядовито повторяет нелюбитель Акааши Кейджи внутри Куроо. Нет, Акааши Кейджи в целом неплохой человек и очень удобен мафии, хоть и не работает на них, но одержимость им Бокуто Куроо не понимает, не воспринимает и не может терпеть. Он считает, что это нездоровая ерунда, которую стоит избегать, и его бесит, что Бокуто так не считает. Акааши Кейджи невероятно красив, умён, местами остроумный и, гад такой, бесконечно хитёр. Почти сам Куроо, только слишком воспитан и недостаточно харизматичный. — В точку, Куроо. — Мы не сможем, — слабо отнекивается Куроо, лихорадочно пытаясь найти чёткую причину для отказа в голове и чёрный глок в горе трупов. В конце концов он выхватывает какой-то пистолет у бледного парня, явно державшего огнестрелку первый раз за всю свою короткую жизнь, и отпускает беднягу в дальний путь одним выстрелом. — У нас серьезная операция в Чили, и я сейчас очень занят, Некомата. А потом, подумав, добавляет: — Дон. Но не отключается. Пропускает мимо ушей раздраженное цыканье старика, и ждёт окончательного вердикта. Потому что сбрасывать трубку в телефонном разговоре может только Отец, за ним остаётся последнее слово всегда без исключений. А Куроо, хоть и недоумок (привет, дорогой Яку), хоть и праведный дегенерат (чтим память, Укай Кейшин), хоть и с лишней хромосомой (Дайшо, вот ты идёшь далеко и на все четыре стороны), но не самоубийца. Он вообще-то очень умело избегает смерти, которая в его спину не дышит — стучит, а иногда стреляет из симпатичного M249 SAW. И быть убитым бывшими сослуживцами — точно не то, ради чего он изворачивается как уж на сковородке добрую часть своей жизни. Куроо позволил себе зевок, но он явно зря это сделал: зевать на побережье, где раз в десять минут кто-то умирает, а свистящие пули почти все нацелены в тебя, в целом, — идея плохая. Он не сразу понял, что произошло, когда его уронили прямо на бетонный пол пантона, а потом поднял взгляд на клятого Ойкаву, что уперся ему в бок холодным дулом. Музыка из динамиков машины до сих пор играла, кстати. У Ойкавы плохой музыкальный вкус, кстати. — Что там у тебя опять происходит? — измученно вздыхает Отец, как будто это Куроо заставил его позвонить ему. Он не покладая рук работал на всю портовую общину, дослужился до почетного звания подручного в славной криминальной иерархии и слинял строить свои бандитские дела. А всё ради чего? Ради того, чтоб как собачка прибежать по первому зову. Ну что за жизнь. — Милая беседа в не очень приятной компании, — делится Куроо и зачем-то растягивается в ухмылке, которую Некомата точно не видит, но с вероятностью процентов шестьдесять сможет услышать в этой многозначитаельной отдышке. «Куроо, надо отходить», — во втором ухе прорезается Коноха. Куроо хочет сказать, что ему вздохнуть некогда, не то что болтать с ним, но Бокуто — храни его Господь! — отвечает сам, и он с чистой совестью срывает наушник. Если можно с чистой совестью сорвать штуку, которая стоит как подержанный автомобиль на ходу. — Я почти обиделся, — слизывая кровь с умело подбитой губы, ерничает парень, у которого Куроо одолжил пистолет на время. Он честно вернёт. — Это Ойкава Тоору? — несмело интересуется Акааши Кейджи на той стороне линии. Куроо игнорирует вопрос, потому что Ойкава Тоору кидает в него — Куроо уже не может остановиться — пустую обойму. — Бро! — кричит Бокуто и бежит прямо на свернувшегося от смеха Куроо. За ним — разруха, груда тел и радостно разглядывающий оружие Лев Хайба с Конохой с пушкой на плече, что строго контролировал все действия младшего. — Че случилось? — Он, — Куроо тычет пальцем прямо в скривившегося Ойкаву, — он кинул в меня пустую обойму. И заливается смехом наново. Он не может понять, чем занимался Ойкава эти года три с последней встречи: деградировал или учился метанию? Какой идиот вообще будет собираться на перестрелку с одним оружием за пазухой? Он не говорит про второй глок за поясницей, но ножик то хотя бы можно было свистнуть у своего подручного-ниндзя. Театрально смахнув слезу после того как отсмеялся, Куроо возвращает своё внимание телефону и прикладывает его к уху опять. — Что нового случилось, пока меня не было? — В Гааге до утра, отель, — старик обращается к Наою — своему верному помощнику, правой руке и консильери мафии — с просьбой раздобыть название и координаты отеля, — разберёшься. Ждём вас. И последнее предложение означает совершенно не то, что сказано. Оно значит, что если Куроо не обьявится в поставленное время в назначенном месте — их задачей будет найти его, а не то, зачем они звонили. Быть на мушке криминального авторитета — уж поверьте, не особо приятная ачивка. У Куроо их штук пятнадцать - и это только в Европе. Куроо с испорченным настроением суёт свой телефон обратно, в задний карман, и готовится нападать, но теперь звонят Ойкаве и он очень вежливо просит подождать. Ну, а Куроо что? Куроо человек воспитанный, конечно, он подождёт, а пострелять в Ойкаву всегда успеет. — А? — тот переспрашивает, видимо, что-то не расслышав. — Роттердам? Какой отель? Ало! Я ничерта не слышу! Что у тебя шумит там так? Какой вертолёт? Да какой отель! Какой вертолёт, спрашиваю? Куроо не подслушивал, так просто сложилось. И вообще, это Ойкаве стоит говорить потише — он отвлекает. — Что-то мне подсказывает, — Куроо шипит и отдёргивает руку Конохи с ваткой от рассечённой брови и с хрустом разминает шею, — что у нас общая точка назначения. Варианта только два: либо Куроо сейчас пристрелит парня напротив и дело с концами — вряд ли они едут в одно место просто мило побеседовать; либо они правда едут просто мило побеседовать. Ойкава оборачивается и хмуро смотрит на развесёлого Куроо, который ждёт хоть какой-нибудь весточки, чтобы решить, чем заняться дальше: выстрелить в чужое колено, дать прикладом в зубы или мирно разойтись, обязавшись заглянуть на бутылочку пива в каком-то отеле Гааги. — Ну что? — нетерпеливо хмыкает Бокуто. Человека, с лёгкостью закинувшего на плечо огромный Утас двенадцатого калибра, не стоит заставлять нетерпеливо хмыкать, потому обезоруженный Ойкава говорит следующее: — Я не понял нихрена, но Ива-чан сказал, — Куроо не знает, кто такой Ива-чан, но надутое лицо Ойкавы после разговора с загадочным Ива-чаном Куроо очень привествует, — чтобы я «подкинул» к аэропорту всю вашу дружную четвёрку. Он кривляет Ива-чана, и Куроо не понимает, как этот человек со всей своей инфантильностью дожил до тридцати лет. «Чья бы корова мычала», — замечает голос Некоматы в голове. Куроо отмахивается от него — и в жизни хватает с него этого деда. Сейчас, по четко выстроеному Конохой плану, они должны были успешно завершить Чилийскую операцию, собрать все свои манатки, остаток денег за работу, и срочным рейсом лететь в Сицилию — позагорать, провести рейд какого-то местного ковбойского захалустья, посмотреть на красивых девчонок и выпить вкусные коктейльчики. Из Сицилии их путь строился в следующем порядке: Сан-Франциско-Венеция-Амстердам-и снова Сицилия. Просто потому что Куроо любит загорать, девочек и Италию, а Бокуто — вкусные коктейли. Но, по-видимому, сейчас на их судьбе лежал рейс Чили-Гаага. Очень срочный и один единственный. — Всмысле? — поднимает бровь Бокуто, который всё ещё не в курсе. — Всмысле? — вторит ему Коноха, который тоже не в курсе. — Всмысле? — спрашивает Лев, который просто повторяет за всеми, кто старше по званию. Куроо обдумывает, как бы правильнее уведомить всю его бойкую команду о том, что его следующие слова не подлежат обжалованию. В итоге говорит: — Мы летим в Гаагу, — Куроо быстрее отворачивается от парней и смотрит на Ойкаву, чтобы избежать пояснений. — А он с нами, видимо. — Боже упаси, — тот зачёсывает свою модельную укладку, которая не меняется со времён Второй мировой, и предвзято-оценивающе оглядывает их скромный состав. — У меня незаконченные дела по отчёту с погромом вашей жалкой организации, — «Ой, Ойкава, завали еб…». — А если сказать правду? — Куроо выгибает бровь так, что лицо обычного человек свело бы судорогой. — Иваизуми сказал лететь следующим рейсом, — не особо долго противился Ойкава. — И едем с одним условием: челкастый усаживается в багажник.***
Челкастый зажимает колени между Конохой и Львом, чьи ноги занимают больше места, чем они все вместе взятые, а сам усаживается на спинку. Конструкция не особо надёжная — при сильном манёвре Куроо запросто улетит куда-то в далёкие края, а сомневаться не стоит — Ойкава такие манёвры любит. Но им повезло больше, чем Ойкаве, которому приходится тесниться с машиной в машине. Бокуто, плечи которого едва не выпихивают владельца из его же тачки, уютно расселся спереди. — Не очень комфортненько, — делится Бокуто, почесывая живот. Ему приходится умещать ноги так, чтобы не проломить бардачок. Ойкава раздражённо цыкает, но ничего не говорит. За всю их недлинную поездку ему уже два раза успел позвонить Ива-чан: первый — чтобы проконтролировать, точно ли он взял команду Куроо с собой; второй — чтобы просто поорать. Куроо всё ещё думает, что, кем бы ни был Ива-чан, — человек он неплохой. Странно получилось, что Иваизуми — совладелец СДУ, а Куроо ничего о нём не знает. Когда он уходил из мафии, этот парень только начал ошиваться в шестёрках. А потом Бокуто резко разворачивается, ненароком задевая всех пассажиров кабриолета, и лицо его выражает шок. Или он просто решил проветрить рот — он может. — Бро, бро, скажи этому, — Ойкава мрачнеет ещё больше, когда Бокуто кивком подразумевает его таким обращением. Он начал меркнуть ещё когда понял, что громкость Бокуто нельзя скорректировать или сбавить, а говорить Бокуто любит много, — чтоб вёз нас куда-то в другое место. Нам нельзя в аэропорт Гааги. Теперь спектр эмоций «этого» расширяется до трёх: ужас, отрицание и господи-что-угодно-только-не-это. Куроо, уже готовый согласиться просто ради того, чтобы наблюдать за этой постной миной всю дорогу, спрашивает ради приличия: — Почему, бро? И без того угрюмый Коноха, которому сразу идея работы на мафию не понравилась (ой, да ему вообще мало что, кроме тишины и чая с молоком нравится), отвечает вместо их общего большого друга. — Потому что месяц назад вы его разгромили в щепки, — говорит он так, словно не считается соучастником. Словно он не подготовил им всевозможные ходы наступления и отступления. В целом, звучит как аргумент. Вряд ли невесёлые голландцы такие забывчие, как Куроо. Парни они серьезные, может, даже мстительные — откуда знать Куроо, который был там командировкой всего пару раз. И то, один — проездом, второй — перестрелкой. — Это, конечно, грустно и плохо, но от меня вообще не зависит, какой будет ваша точка прибытия, — Ойкава предостерегающие пристёгивается, потому что каждое движение Бокуто может стоит ему жизни — вряд ли даже самый удачливый человек на планете сможет выжить после выхода из машины на скорости сто тридцать в час. Куроо поднимает ладонь в жесте «стоп», произносит многообещающее «сию моменто»; ворочится, пытаясь долезть до заднего кармана в своей позе на скорости сто тридцать в час, и набирает последний исходящий. — Нам нельзя в Гаагу, — повторяет реплику Бокуто Куроо, как только слышит в трубке мучительный вздох. Нет, ну как будто это ему нужна вся эта поездка, честное слово. — Почему? — терпеливо спрашивает Некомата. Браво, вот это выдержка! — У нас были… — он мнётся, подбирая нужные слова в лице Конохи. Но в его лице читается только — «Я вообще не подписывался на это, думай сам», как будто он, Куроо, виноват в этом. Ну что за люди. — Небольшие тёрки. — Он пророчески видит, как старик закатывает глаза на слово «тёрки». — Как бы, не то чтобы смертельно, но с вероятностью процентов семьдесят — нас убьют. — Какое счастье! — хор голосов звучит в ответ и теперь закатил глаза Куроо. — Я не думаю, что есть поводы переживать, когда вас прикрывает мафия, Куро-сан. И опять он — самый умный. — Я не переживал — я предупредил. И отключается, как самый настоящий ганста. Потому что может себе позволить. Потом, правда, ему прилетит по шее за наглость, но это будет потом. Кто вообще думает о последствиях? Коноха Акинори. — Вы — как хотите, но я с вами не полечу. Я, может, и не самый умный, но человек всё-таки разумный, — он складывает руки на груди и отворачивается в сторону разворачивающихся видов прекрасного Сантьяго. — Нет, не переубедите. Но никто и не собирается.***
Заботливо высадив на какой-то обоссаной обочине своих отныне лучших друзей (так мило поболтали, обязательно не повторим), Ойкава так сиганул с места, что Куроо пришлось прикрыть рот рукой. Потому что этот дрифтер-неудачник крутит финты, когда уместно и когда не очень. Билеты они — Коноха — заказывают по дороге. Куроо настаивает на люксе, Бокуто поддерживает, потому что Бокуто поддерживает все идеи Куроо, а Коноха пессимистически напоминает о наболевшем: вряд ли стоит так тратиться перед тем, как быть растреленным на месте прибытия. Куроо же, как всегда, спорит — перед смертью можно и вкусить хорошей жизни. Бокуто встряёт с напоминанием: их встретят их люди. И кто из ожидающих хуже — «их люди» или голландцы, Куроо пока определиться не может. Льва в очередной раз игнорируют, потому что: Причина раз: он ещё маленький. Причина два: у него нет жизненного опыта. Причина три: — Я боюсь летать. Куроо нехотя откинул в кусты два Риччи, к которым успел привязаться. Они были ему как семья и бла-бла, а ещё — вообще-то, он будет чувстовать себя достаточно некомфортно обезоруженным, пока все вокруг пытаются его пристрелить. Мафия, конечно, не предаёт, но и доверять им особых оснований нет. А потом разворачивается и складывает бровь в саркастическом изгибе. — То есть лезть под пули, когда сказали сидеть в машине — это ты первый, а на самолёт — так всё, обделался? — У тебя в любом случае нет выбора. У него в любом случае нет выбора, потому что билеты уже куплены, чемоданы собраны, а пушки выкинуты. И Куроо не полезет за ограждение доставать свой револьвер обратно. Он придерживается позиции, что если расставаться — то навсегда. Аэродром встречает очередью до Гонконга, душным помещением и толпой, по виду, живущей тут: спальные мешки, чашки с дурацкими рисунками и помятые футболки. Но Куроо не боится овербукинга, который здесь, скорее всего, процветает. Он всё ещё помнит, где расположены кусты с дюжиной огнестрелок, которыми он, к несчастью всего аэропорта, очень хорошо владеет. Если закрыть глаза на отсутствие благоприятной обстановочки, кондиционеров и пересушенного сладковатого воздуха — почти Гаага. Можем повторить. Но глаза приходится открыть, растерянного Льва под руку взять и пошуршать на стойку регистрации, как отвественному взрослому. Потом, как ответственный взрослый, пофлиртовав с миленькой сотрудницей, вернуться на занятое место в зале ожидания и ожидать: чуда, самолёта или злобных ребят из мафии. Удобно лететь на легке, без кучки тяжёлых сумок и даже рюкзаков. Лев и Бокуто играют в карты, которые последний всегда носит с собой в нагрудном кармане джинсовой жилетки, Коноха что-то пишет в блокноте, который носит в руках, а Куроо подкидывает в ладони попрыгунчик, который бессовестно украл у ребёнка по пути. Теперь и он будет иметь свой талисман. — Слушай, а ты уверен, что это не ловушка? — вдруг спрашивает Бокуто, собирая колоду с их импровизированного столика (они одолжили чей-то огромный чемодан на время, и им всё равно, против ли кто-то). — В плане? — лениво отзывается Куроо. Он даже не открывает глаз, только слегка ведёт голову в сторону друга. — Ну, крёстный папуля, туда-сюда, все дела, — Куроо не видит, но чувствует создаваемые жестикуляцией Бокуто порывы ветра, и в этой жаре даже такие мелочи кажутся чем-то приятным. — Я думал над этим, — признаётся Куроо. Всё-таки слишком просто отреагировал Дон мафии на своевольничество. С другой стороны — и мафия у них не совсем обычная, и к заскокам Куроо все привыкли. — Но если бы они хотели нас убить — сделали бы это раньше и не сюсюкались так. Им известно о наших передвижениях так или иначе, твой предмет обожания ради этого потеет. Коноха уже даже не смотрит так выразительно на него. Только устало массирует закрытые веки пальцами и откидывается на жесткую спинку кресла. Мафия при любых обстоятельствах не даст убить их другим (это тонкий намёк на Гааговских лётчиков или кому они там успели насолить), потому что это традиция. Предателя всегда убивает член Семьи. А старикан, слава Всевышнему, соблюдает все обычаи. Из дряхлых динамиков парень с плохим английским попросил всех, кто собрался в рейс на Гаагу, пройти на посадку и ещё какая-то ерунда, которую Куроо не разобрал. Коноха бубнел что-то о том, что им стоит попрощаться друг с другом, пока есть время, а Бокуто разглядывал билеты. — У нас места друг от друга далеко, — заметно омрачаясь, говорит Бокуто. Он отдаёт Куроо, который тут всё ещё ответственный взрослый, документы и проходит в главный коридор, ведущий к взлётной полосе, первым. Его сумка, некогда заполненная пистолетами доверху, свободно болтается на плече, когда Бокуто быстро шагает мимо панорамных окон. Куроо последний раз смотрит вдаль — туда, где ещё виднеются остатки горячих Чилийских видов. Горизонт укрылся красным маревом, пока за закатом прятались остатки дневной жары. Солнце прощалось, наступала ночь — любимое время суток Куроо. Вночи он сливался с темнотой, прятался в тени и делал все свои плохие дела, пока никто не видит. Запутаться можно во всех организациях, собравшихся приветствовать безобидный квартет бедняг-фрилансеров. Столько чести — аж льстит, Куроо бы обязательно потешился, если бы на руках имел хоть метательный нож. Хоть палку. Хоть что-то, кроме двух зажигалок, пачки сигарет, бутылки воды и украденного попрыгунчика. В целом, можно попробовать кидаться картами Бо, но тогда ему уже придётся разбираться с Бокуто Котаро — а это куда хуже всех вместе взятых неприятелей. И когда Куроо думает, что подсчитал все знакомые лица, которые предстоит освежить в памяти, Бокуто, купаясь в последних лучах связи, звонит тому, кого точно не хватало в этом салате унылых людей с пушками наперевес. — Юкиэ! — громко здоровается Бокуто и привлекает внимание всего автобуса. А потом отдаёт Юкиэ Широфуку приказ, кстати, автобус всё ещё смотрит на них: — Собери ближних, много оружия и командуй прямо до Зестинховена. Ты где сейчас? Да, мы летим. Да, с Куроо. Теперь на них косятся с опаской. И их, в общем-то, можно понять. Сомнительные татуировки, невесёлые телефонные разговоры и хмурое лицо Конохи — букет недоверия и подозрительности, но он оскорбляется всё равно. Потому что на него тоже поглядывают искоса, а он вообще-то почти порядочный гражданин… Где-то стран двенадцати сразу. Больше-меньше — не суть. Из автобуса они тоже выкатываются первыми. Перед ними стелится вид на средненький самолёт с грязным трапом. На улице уже почти полностью стемнело, а в сумерках разгулялся ветер. Куроо, путешествующих в одной майке, даже слегка поёжился. Вот так они и стояли, поочерёдно вздыхая: Коноха — скрестив руки на груди, Бокуто — уперев в бока, Лев — по швам, а Куроо, сгорбившись, вальяжно сунул ладони в карманы. Стояли и смотрели на бедный самолёт, который вряд ли долетит в целостности, а если и долетит — очень пожалеет. Куроо предчувствует что-то недоброе.***
Если встреча не очень хороших ребят — что-то недоброе, то Куроо определённо стоит начать брать деньги за расклады на будущее. Но это если забегать вперёд. — Тут жёсткие кресла, — жалуется Бокуто, который почти вежливо отжал место рядом с Куроо у запуганного парня, и пытается уместиться своими ста киллограммами в кресло, рассчитанное на среднестатестического человека. — Я говорил — надо было шиковать! — напоминает Куроо о том, что он всегда прав. Льва тоже удобства авиакомпании не особо устраивали: его конечности катастрофически не умещались никуда. И только Коноха чувствовал себя отлично и с комфортом. Кто бы сомневался, что из всех их монстро-компании человеческие условия подойдут только самому обычному книжному червю. — Шиковать будете на оружии, — яростно шикает тот, который самый обычный книжный червь. — У нас, конечно, куча денег и так далее, но, извините, буквально все наши траты уходят на ваши развлекухи в погромах! Бокуто и Куроо переглядываются. — Он не разбирается, — кивают они друг другу. Куроо разлядывает покоцанную мультимедию. Поддевает её ногтем — почти отваливается. Пока никто не заметил, с силой впечатывает её в сидение и мирно улыбается развернушемуся в перепуге человеку, что сидел в том кресле. — Зачем тут вообще нужна функция музыки, — громче, чем стоит, возмущается Куроо. Но вряд ли ему кто-то что-то предъявит, потому что пятнадцать минут назад они все слышали про вооружённую компанию, что уже выезжает, чтобы встретить их по прибытии. — Джастин Бибер и две арабские песни. Бро, кто это слушать будет?! Женщина, демонстративно заткнувшая уши берушами, опять недовольно скривилась, и Куроо обещает себе напомнить ей об автобусном разговоре, если она ещё раз так посмотрит на него. А обещания он, лучше поверить на слово, держит. — Тут есть очень плохая документалка на четыре часа, — непонятно зачем поделился Бокуто, а потом наклонился — насколько это возможно в его положение — и завлёк внимание Конохи, старательно делающего вид у противоположного иллюминатора, что он с ними не знаком, он их не знает и вообще: почему это вы шумите, молодые люди. Единственный, кстати, кто сел на своё место по билету. — Коноха, посмотри, там что-то нудное. Тебе должно понравиться. Куроо усмехается. На смех его не хватает, потому что даже при всей его энергии — в его возрасте перестрелки уже негативно влияют на организм. Наверное, ему стоило бы поспать пару часов. Всё равно делать в этом душном самолёте совершенно нечего. Спать ему всё-таки не стоило. Не только потому что его разбудило что-то тяжелое, прилетевшее ему в лоб. Это, конечно, тоже в ряде причин, но главное, о чём он забыл — головная боль после сна в самолёте. Куроо матерится и открывает глаза, потирая ушибленное место. Поднимает взгляд и натыкается на кулак, от которого уворачивается в последнюю секунду — рука почти пробивает насквозь спинку. Вопросов у него больше, чем ответов — это закон жанра. Но больше остального интересует, куда делись его весёлые друзья и Бокуто. Он вертит головой: все в панике, Котаро в коридорчике дерётся с кем-то прямо за перепуганной стюардессой. Лысый, достаточно тягостный мужчина стоял над ним и очень медленно моргал. «Контуженный» — облегчённо выдыхает Куроо. Это даёт ему фору как минимум в реакции. Сила удара у него, безусловно, ужасающая и опасная, но она ничего не стоит, пока он не попадает в цель. А Куроо, уж стоит поверить, мастер в увиливании от тяжёлых предметов. Например таких, как этот кулак с побитыми костяшками. Новый приятель с хмурыми чёрными бровями и неприятной щетиной, как и ожидалось, не успел за резвым и отдохнувшим Куроо, пропустив неслабый удар под дых. Вторым стал удар по шее — Куроо знал, что где-то там есть точка сонной артерии. А так, как точного расположения он не помнит, приходится лупить везде и всё. Бокуто отлично справлялся с несколькими противниками по правую руку, по левую — не очень хорошо орудующие подручными предметами Лев и Коноха, на которых налегает целый один парниша. Куроо подкрадывается незаметно. Насколько позволяет царящая вокруг вакхааналия: гражданские в панике. Но благодаря тому, что пассажиры перепуганные, Куроо может чётко отделить цели от мирных. И первым будет тот, кто очень невежливо накинулся на двоих его товарищей. Их немного, но они все — в бронежилетах, с ножами и одинаковыми камуфляжными штанами. Судя по тому, что первого, которого он вырубил, вероятнее всего, контузило, эта бойкая команда — военные. И пока Куроо не совсем вяжет их общие намерения. Они много кому насолили, но чтоб перейти дорогу вооружённым силам? Мало верится. Исходя из полученной боевой информации за всю свою тяжкую жизнь, Куроо может предположить, что первые ножны мужичек прячет на бедре, а вторые где то за спиной. На бедре нужны, чтобы отвлекать, а следующие уже служат по назначению. И, по обычаю, Куроо оказывается верен в своих предположениях. — Бо, кто эти слабенькие ребята? — кричит через весь салон Куроо, пинком скидывая вырубленного солдата в угол. — Пехота? — догадывается Бокуто следом. Куроо поворачивается к бледной и чересчур молоденькой стюардессе с самой лучезарной улыбкой из возможных в сложившейся ситуации. Он бы оценил её в пять из пяти по доверию, но блондинка почему-то не спешит с ним откровенничать. — Мне и моим друзьям, — он кивает в отключенных парней, — нужна комната для уединения. Тут есть что-то больше, чем этот проход метр на половину? Приходится слегка открыть ей вид на ножи, распиханные по карманам, чтобы поторопить мыслительный процесс. Девушка несмело кивает в сторону кабины пилотов. У Куроо нет времени на колкости и шуточки, приходится действовать как можно оперативнее. — Коноха, Лев — контролируйте салон. Бокуто, бери их на спину и тащим. Конохе не особо нравится перспектива контроля салона, но это лучше, чем тесная кабина наедине с лётчиками, Куроо и Бокуто и полумёртвыми напавшими на них бойцами. — Это угон самолёта? — уверенно, но настороженно интересуется тот, который старше. Он сжимает пальцы на штурвале, но Куроо знает, к чему это может привести, потому дружелюбно предупреждает: — Мы вас не потревожим, если вы перестанете чесать руки в строну специально отведённого патерсона, — он лыбится во все тридцать два. — Летим, куда летели, и не обращаем внимания на наши душевные разговоры. Родной кольт патерсон Куроо всё-таки конфискует. Потому что доверием к этому угрюмому усачу он не пропитался, а умереть от шальной пули перед встречей с Отцом будет моветоном. Он-то человек воспитанный. — Итак, чувачки, — первый оклемавшийся в непонятках уставился на Куроо. Он, кажется, был главой (и даже слегка человеком разумным) всей этой полуорганизации, а потому это было очень удобно: говорить с остатками мозга через контузию Куроо не имеет ни малейшего желания. — Что ж вы нам расскажете? И тут Куроо резко подскакивает с услужливо выделенной табуреточки, рванув к мужику. Он дулом револьвера, который пафосно вертел в руках до этого, раздвигает челюсти и шарит по полости рта. — Что вы делаете, Куроо-сан? — японское обращение отдаётся болью в висках. Сразу вспоминается балка, что приложилась к его лбу с нехилой силой в центре Токио. — Куроо-сан не даёт ему умереть, — отвечает Бокуто за спиной, сложив руки на груди. — С дулом во рту? — насмешливо спрашивает выглядывающий с прохода Коноха. Ему было велено сидеть и следить за пассажирами, пока ситуация не разрешится, но ему, видимо, надоело. — Простите, сеньор… — надо же! У второго молчаливого пилота и голосок прорезался, и тошнота прошла. Он был испанцем, если Куроо ещё не растерял все свои навыки. Он плохо, почти ужасно говорит на английском, но попытку Куроо оценил. — Сообщили о смене маршрута. Нам приказано садиться в ближайшем порту. Пилот рядом гневно сжал штурвал — хотел, судя по всему, по тихому опуститься, но младший не стал рисковать. И правильно сделал. Куроо, занятый «разминированием» чужого рта, кивает Бокуто. Не то чтобы Бокуто особо требовалось разрешение. Это чистая формальность. — Ну что ж, — Бокуто упер ладони в высокие кресла и уставился в стекло, за которым плавно плыли облака. — Это не должно было быть захватом, но так уж вышло. — Он почти невинно пожал плечами. Это вообще не должно было сопровождаться оружием. — Можете передать своим большим боссам, что это они виноваты. Летим в Гаагу и никаких отклонений, усекли? Он наклонился, поочерёдно заглядывая в лицо каждому, и не отвлекаясь подсунул под себя табуретку. Слишком отвественно Бокуто отнёсся к роли надзирателя пилотов, однако пока Куроо занят кое-чем другим — это лучше, чем хорошо. Кстати о «кое-чем»: солдат так стремился умереть, что едва не разжевал ствол, но Куроо уже нашёл заветную капсулу. Не брезгуя, полез в рот пальцами, которых тут же чуть не лишился — сучёныш! Пришлось возиться дольше, открывая пистолетом пасть шире и выкатывая почти незаметный шарик на ладонь. — Можешь поиграться, только не ешь, — он кинул его в Льва не глядя. — Ну что, мудила, расскажешь, кто твой заказчик? Он кинул взгляд на своих некогда сослуживцев и нервно сглотнул. Куроо понимает, на что тот надеялся — что его новый друг полезет искать ционид и в другие рты, а он сам пока поищет варианты к отступлению. Но Куроо не идиот. Как минимум — не полностью. — Они не нужны нам, — Куроо, вытерев до этого пушку о штанину, постучал ею мужчине по виску. Себе побрезговал, уже забыв, как полминуты назад лез в чужой рот рукой. — Они овощи. Только ты тут чего-то стоишь, лейтенант. Так что я жду чистосердечное с подписью на стол, и может быть ты даже выживешь. — Я плохо язык английский. Куроо со вздохом вмазал ему по лицу, а потом разом поднялся с корточек и добил пинком. Ничего путного он, уставившийся стеклянным взглядом в Куроо, не скажет, а тратить нервы на беспечные разговоры в планы не входило. — Как ты понял, что он — лейтенант? — спросил Коноха, скучающе царапая обложку книги. Он что, отжал у кого-то книгу? — Номер подразделения — перекрывающая татуировка. Там сведённые звёзды, — сурово поджимая губы, говорит Куроо. Если задумываться об этом без летящего кулака перед глазами — выглядит слишком подозрительно, чтобы быть неправдой. А дальше объясняет уже для молодых (Льва и чуть-чуть блеснуть перед пилотами): — Такое бьют недалёкие. Нас хотели просто предупредить. — Или вас не восприняли всерьёз, — как бы невзначай провоцирует Коноха, но Куроо слишком занят размышлениями. — Нас невозможно воспринимать никак иначе — только всерьёз. В ином случае бригада отключенной пехоты окажется у тебя в спальне. Тоже в виде предупреждения. Если бы у них было больше времени, чем впритык — несколько лишних часов, они бы опустились где-то в Роттердаме, добравшись до нужного места машиной. Теперь теория с подставой ещё больше походит на правду. Старый дед — прости Господи, — даёт им малые сроки, подослал каких-то наёмных военнослужащих и даёт направление как раз в тот город, в котором из них стопроцентово сделают решето восемнадцатым калибром. Непонятно одно: чего он хочет добиться? Под его контролем столько информации, что для убийства ему не нужно столько ухищрений. Со всей нелюбовью, Куроо не может не признать мощь и влияние мафии, потому что он сам их выходимец. Он знает, что к чему и когда происходит после ориентировки на предателя, вот только на него ориентировки не было — его не трактуют предателем. Если бы на Куроо Тецуро подал в розыск Дон — Куроо бы первым об этом узнал и тут же забыл от удара по голове. Старикан всегда любил загадки и головоломки, он прививал — нет, больше отдавал эту любовь и ему самому. Они часто разговаривали по возможности между тренировками, лет в двадцать Куроо думал, что из него растят приёмника. Но объявился Наой, пропал сам Некомата и вся их мафиозная схема пошатнулась: кто-то перестал доверять и попытался уйти, но был убит; кого-то выгнали; Куроо вышел из дела, сбежав и скрывшись на два года. Работать приходилось анонимно, от лица каких-то невообразимо хороших бандитов. Он был горд подкосить ситуацию на рынке — они на пару с Бокуто семимильными шагами смещали конкурентов Мафии, набирая статус и репутацию. А когда Куроо окончательно убедился в том, что преследований не было замечено больше полутора года, он эффектно раскрылся в деле с ограблением банка. Хотел бы он сказать, что весь преступный мир перевернулся — да те только поджались и выдохнули спокойнее, когда не увидели новых лиц.***
— Сколько нам ещё лететь? — капризничает Бокуто, пытаясь найти на панели из этой кучи ненужных — нет, серьёзно, сколько Куроо не смотрел, никто из парней так и не нажал ни одну из них — кнопочек циферблат со временем и не отрываясь при этом от наблюдения за путем. За лобовым стеклом расстелался не совсем рассвет, но что-то очень красивое и нежное. Завораживающие облака отливались бледно-розовым, пока профиль Куроо отражал солнечные блики. Близился день и пекло, в которых опять придётся выживать. Это надоедает. Рядом, привалившись на сидящего около стены Куроо, сопят Коноха и Лев. Бокуто не сомкнул и глаза, а Куроо, как бы не хотел, уже не может даже задремать. — Часа три? — предполагает Куроо и достаёт портсигар. На него искоса косится пилот постарше, но Куроо отвечает убийственным взглядом «если я не покурю сейчас — я убью вас всех вашим же револьвером, и вообще, следи за штурвалом, парень», и тот правда отворачивается. — Полтора-два, — несмело поправляет молоденький и Куроо приходит к соглашению, что ему нравится этот мальчик. Он обязательно попробует завербовать его, если выживет. — Бро, покури в туалете, тут люди кривятся. — Правда? И чего ж они так недовольны, — почти искренне удивляется Куроо и продолжает сидеть на месте. Срать с высокой горы он на людей хотел, ему надо отдохнуть перед тяжёлым — а оно точно будет тяжёлым, — утром, а не блуждать по самолёту в поисках, где бы закурить. — У меня аллергия на табак, — говорит усатый так, словно Куроо это чем-то мешает. — А у меня на тупых людей. — И как тебя от самого себя ещё не обсыпало, — мимоходом зевает на плече Коноха и Куроо может порадоваться. Он бы определённо огорчился, если бы не услышал такой шуточки от самого остроумного члена их коллектива. — Хотите лететь с трупом и стажером? — какой дерзкий, ты глянь. Куроо бы рассмотрел и его, как кандитаруру в их контору, однако, извольте, — два Конохи хорошо, но лучше один. — Хотим, — непреклонно кивает Куроо и затягивается.***
Куроо перехватывает скользящий к нему по бетону робарм мини, следом ловит уже по воздуху и уже в движении две обоймы к нему, не успевает вежливо поблагодарить и кричит сквозь гул и эхо выстрелов: — А бронежилет? — Тебя всё равно хрен убьешь, — ответно орёт Яку Мориске, перезаряжаясь с самым угрюмым видом. «Ну спасибо» — тихо цыкает Куроо и прячет за своей спиной Льва. — Это что? — Яку, не отвлекаясь от пальбы, кивает Куроо за плечо на долговязую фигуру. — О, это Лев! — знакомит их Куроо. Десять минут назад, когда они спокойно сошли с рейса и практически чистосердечно извинились перед пилотами, Куроо не ждал на этой вечеринке так много людей. Справа от него раз за разом повторяется: «Полиция Гааги, бросьте оружие». Слева — стреляется Яку и его ловкий отряд мафии. За спиной возится Бокуто, а прямо по курсу — кажется те, кому они устроили плохой день в прошлый раз. Вот незадача. — Бо, — Куроо подзывает и Бокуто, и Льва, и Коноху одновременно. Потому что, если первый — уже готов отжать у кого-то пушку, два последних — растеряны. — Что-то я не наблюдаю нашей любимой подружки. По его стратегии, которую пришлось выстроить в самолёте, потому что других развлечений не было (слушать Бибера и арабов Куроо напрочь отказывался): они с Бокуто садятся к Яку, а молоденьких отправляют в машину Широфуку. Та увозит их и они всей весёлой компанией действуют уже от следующий событий. Сказочке конец, жили-были все долго и счастливо. Но Юкиэ не была бы Юкиэ, если бы не: — Не успела, — Бокуто огорчённо вздыхает. — Пока созвала всю команду, пока то-сё, пятое-десятое, сама ещё была на другом конце света. Короче, самим выкручиваться. Ох, восхитительно. Теперь им точно придётся участвовать в мафиозной проблеме. — Куроо, мать твою, прыгай в тачку! — Куроо только сейчас заметил выбитые входные двери и огромный чёрный хамер. Странно, потому что не заметить такое — ещё надо постараться. — Не хочу, не буду, — отнекивается Куроо, стреляя прямо. Он попал кому-то в ноги, бинго! Но потом он посмотрел на Яку и во взгляде прочитал, что ему всё-таки стоит прыгнуть в машину, если он хочет в будущем прыгать ещё хоть куда-то. — Бо, бежим в машину, — Куроо отточенным движением руки проверяет барабан кольта, который был изьят в самолёте, и кидает его прямо в Бокуто. С него должно хватить трёх патронов. — Но мы только приехали! — Мне тоже обидно, бро, — со всем своим сожалением и печалью на лице Куроо выглядит как сиротник и стреляет в руки парню, что целился в Яку со спины. Потом кричит: — Будешь должен! Куроо хочет влезть на водительское сидение, но в итоге едва успевает вернуться от пули. Нет, серьёзно, если старик хотел прибить его — необязательно было заморачиваться с такой операцией, с него бы хватило одного патрона прямо в сердце. Он смотрит в салон, на водителя, и поднимает одну бровь. — Пресловутый Ива-чан? — со смешком спрашивает он и собирается пристрелить парня к черту. Но парень больше не настроен убить его. Какое счастье, а нельзя было сразу сначала посмотреть в лицо, потом — палить? — Куроо Тецуро, — он кивает, приветствуя, но Куроо всё ещё не убедили в том, чтоб не запачкать салон чужим мозгом. Мужчина, лет тридцати на вид, с мелкой щетиной и тяжёлым взглядом не пытается отвести от своего лба дуло. Он кладёт оружие на соседнее сидение и спокойно поднимает руки. — Я Ивайзуми. У вас с нами, СДУ, временное перемирие. Опусти пушку и садись в машину, Некомата ждёт. Куроо не знает, почему этот странный парень думает, что у Куроо есть основания доверять ему, который вдобавок ко всему подозрительному, что он имеет, ещё и с Ойкавой работает. Куроо вообще не склонен верить людям, которые контактируют с Ойкавой больше суток на постоянной основе. — Долго придумывал? — Куроо ухмыльнулся. Он посмотрел за спину — туда, где Бокуто уже умостился между сидениями и подобрал пушку, которой чуть не прострелили череп Куроо с минуту назад. — Куроо! Блядский! Тецуро! Я сказал тебе! Сесть! В ебаную! Тачку! — с расстановками орёт подбежавший к нему Яку и суёт в руки какую-то сумку. Мориске оббегает машину, запрыгивает — просто сесть ему рост не позволяет — на переднее кресло и толкает руку Ивайзуми. — Поехали. Куроо едва успевает завалиться в салон прямо на колени Бокуто. Он перезаряжает позаимствованной из неизвестного мешка скобой оружие и точным выстрелом убирает водителя машины, что выехала из здания по их следам. Потом он высовывается из окна почти полностью, раздражённо сдувая с лица мешающие пряди, и стреляет по колёсам. Ему это просто нравится до ужаса. — Наши все на хамерах? — Куроо вовзращается на сидение, чтобы зарядить новый пистолет. — Наши? — скептически переспрашивает Яку, и Куроо только сейчас заметил, насколько тот постарел за пять лет. У него уже собрались морщинки у глаз, а взгляд стал ещё острее, чем был, — он едва не молодая версия Некоматы. Куроо впирается в него своим любимым взглядом — работает на всех, кроме Яку Мориске — и, он не уверен, видит ли это кто-то, кроме заглянувшего смотревшего в него через зеркало Ивайзуми, но Куроо заскрипел зубами так, что желваки заходили по челюсти. Яку смотрит в ответ без тени улыбки — как всегда, в общем-то — и явно ждёт, когда Куроо надоест играть в эти гляделки. И ему надоедает, когда по заду машины палит кто-то из их неулыбчивых друзей. — Ваших, — кидает он озлобленно и высовывается, чтобы прицельными выстрелами избавиться от полицейской машины. Водитель попытался вилять, но ему же хуже — Куроо первым делом отстреляет шины. И если за рулём не Ойкава Тоору или кто-то из их Токио-дрифт команды, то особого труда это не составит. А вот у них сказочная малышка, которая раз в сорок дороже волочащегося за ними полицейского форда, и где-то в столько же быстрее. Вдобавок ко всем вышеперечисленным льготам — у них за рулём не дилетант или просто заядлый водитель, а профессиональный гонщик. И хоть тот не специализируется — Куроо читал досье ещё в далёком две тысячи двенадцатом — на габаритных машинах, он в любом случае мастер. Авто заносит от очередного резкого поворота. Ивайзуми в последнюю секунду успевает вывернуть колеса и обойти мчащего по главной дороге ягуара. Нет, ну лучше бы за правонарушителями следили, а не за бедными мафиози охотились, честное слово! — У нас только две машины, — говорит Яку, любезно передавая Куроо сигарету. Такой он добрый в последнее время. — Вторая едет по обходному маршруту, так что всех сзади — ликвидировать. Куроо поймал себя на желании сказать, что он понял, но вовремя себя отдёрнул. Яку в костюме навевал то самое время, когда Куроо бегал по всем поручениям. Как зная, о чём он сейчас думает, Яку стянул с себя пиджак и закатил рукава белоснежной рубашки. Что, жарковато? — Костюмчик жмёт? — всё потешался Куроо, который сидел в салоне в льняной майке и восхитительно удобных джинсах. Яку не обратил на него внимания, насколько Куроо может знать из своего положения за окном. — И ты даже не пристрелишь меня? — недоверчиво спросил Куроо с сигаретой в зубах: руки-то заняты. Он не ждал фееричного приветствия, но как-то даже обидно, что никто на его жизнь не покушался. Не считая, конечно, устрашающих ребят в форме сзади. — Держусь из последних сил, — честно признался Яку, тоже закуривая. Он закинул руку на открытое окно и в этом жесте проглядывалось что-то такое ностальгическое, старое. Куроо бы даже расплакался, но у него на прицеле ещё две машины. Погоня ужесточилась через несколько минут, когда они только подумали, что отцепились от бандитских преследователей. Куроо слишком привык к криминальным городкам, в которых полиция либо боится ввязываться в местные разборки, либо ей просто всё равно. Но Гаага — чёрт возьми, центр Гааги — очень правомерный город. Большой и охраняемый туристический город. Почему именно Гаага, вашу ж мать. — Сядь! — рявкает вдруг Яку. Куроо смотрит на него выжидающе, потому что по багажнику всё ещё стреляют! Яку же продолжает что-то выискивать в боковом зеркале, не разрешая Куроо высунуться. Он, конечно, не тот, кто чисто из вредности захочет покомандовать (особенно, когда им сейчас прострелят колёса!), однако Куроо всё равно жаждет ответов. Хотя Куроо может даже отчасти благодарен. Совсем малую часть. У него нет списка особо любимых поз, в которых он высовывается из окна хаммера, но эта — точно на последнем месте. Вся спина затекла. — Никто тебя видеть с мафией не должен, усёк? — быстро обьяснился Мориске и перезарядился. В момент, когда Яку сам отстреливается от врагов, ему звонит телефон, и он не очень рад, когда поднимает трубку. Только непонятно чему — вестям или внезапному звонку. — Ты сможешь скинуть хвост? — спрашивает нервно Яку, приложив телефон к груди. Ивайзуми посмотрел на него, как на идиота — и тут Куроо был с ним согласен целиком и полностью. Яку серьёзно спросил это у парня, держащего в своих владениях несколько нелегальных картингов? Маразм крепчал, сосуды гнулись, и крыша съехавши была! — Может, — сквозь зубы прошипел Яку. — Куда ехать сейчас? Куроо ещё пару минут маялся, ожидая вердикта: старик — а он был уверен, что на проводе именно тот — очень долго распинался, как для своего обычного состояния. Куроо думает, что ему оказывают слишком много чести со встречей. Ещё больше он думает о том, как будет расплачиваться — мафия, оказывающая мечтательным простолюдинам услуги, не делает безвозмездно ничегошеньки. И когда Куроо говорит ничегошеньки, он имеет в виду даже невинную баночку газировки, за которую некоторые счастливчики расплачивались головой. Он определённо не боится, потому что что-то всё-таки подсказывало — позвали его не просто так. Да, с ним безоговорочно разберутся и заставят платить по счетам, но это будет потом — а «потом» Куроо очень любит. За время, пока «потом» не наступит, Куроо может придумать не без косяков работающий, не особо адекватный и вменяемый, но план. А дальше уж как-то выкрутится. Тот, который Ива-чан — Куроо не может представить, как Ойкава вообще остался живым, называя так человека, подобного Ивайзуми — тоже времени не терял. Позвонил кому-то, но говорил тихо. Под воем коповских сирен и стреляющего рядом Бокуто слова совсем терялись. Куроо выхватывал что-то вроде: «быстрее», «серый» и «едем». — Ну, и? — ещё один тревожный звоночек — Яку никак не отрегировал на подобного рода обращение, что свидетельствует о крайней степени его сосредоточенности. Точно что-то плохое услышал. — Едем по первоначальному плану. Если приведём за собой это, — Яку кивает назад. Он чётко проговаривает последние слова, чтобы Ивайзуми услышал и понял всю серьезность происходящего. Хотя, по скромному мнению Куроо, он в этой машине и так самый серьёзный. — Нас убьют вместе с ними. Очевидный блеф, потому что они едут даже не в какое-то убежище или секретное укрытие. Они едут в сраный отель посреди сраной Гааги. Чья бы эта гениальная затея не была, Куроо почти уверен, что её зачинщик — чёртов предатель мафии. Он, а не добропорядочный Куроо, который всей своей душой трясётся за судьбу организации. Машина сворачивает посреди переулка в какой-то не самый благоприятный район. Куроо думал, что тут таких не существует. Вокруг всё тёмное и грязное, по стенам пополз мутный мох, а проросли растений скрывались в окнах местных жильцов. У него аж в глазах от контраста потемнело. Только ехали — всё было таким приторным и красивым, что тянуло блевать радугой, но миг — и обычные трущобы. Безрезультатно поблукав по лабиринту из домов, они всё же наткнулись на что-то похожее на машину. Куроо не то чтобы особо расстроился, хотя и ездить на таком точно не привык. Он не представитель лакшери жизни, не привереда, но, извините, серый ниссан выглядит хуже всех возможных вариантов. И он совершенно не согласен с тем, что это для маскировки. Ему кажется, что с такой машиной на них будут оборачиваться ещё чаще, чтобы поглумиться с этого ужасного вида. Он выглядит в ней совершенно не круто. Яку же считает, что Куроо нигде не выглядит круто, и теперь с ним не согласен Бокуто. Ивайзуми предпочитает оставить свои возмущения при себе и лишь тяжко вздохнув двинулся к водительской двери. Яку щелчком взвёл курок. — Прости, парень, — Яку и бровью не ведёт, утыкая дуло в лопатки, — но мы пока не доверяем тебе. Куроо, лезь за руль. У Куроо на всё найдутся отговорки. — То есть мне вы доверяете? — почти смеясь, спросил Куроо. Какая ирония. — Я, конечно, польщён, но ты видел как водит этот Ива-чан? А вот я эту рухлядь не заведу даже. — Придётся, — снисходительно спокойно (даже чересчур, как для того, в кого целятся) говорит Ивайзуми. — Он прав. Я буду контролировать ситуацию сзади, но если на след опять присядут — я и мои парни умываем руки. — Требуешь — соотвествуй? — весело хмыкает Куроо и брезгливо ведёт пальцами по дерматиновой обивке руля. — Только Бо пусть садится вперёд, Яку на меня морально давит. Сам Яку даже взглядом не удостоил, со скрипом усаживаясь рядом. Закинув в бардачок пистолет, пачку сигарет и какой-то мусор из карманов, он повернулся боком к лобовому стеклу и посмотрел в лицо Куроо серьёзно. — Ты один раз нас нагрел уже, чего тебе стоит вместе со своим дружком сейчас вывести машину подальше и закопать в лесу? — Как грубо, — Бокуто с заднего места шутливо стучит пистолем по подголовнику Мориске. — Люди меняются, друг, слышал такое? Навигатор — ого, в этой тарантайке даже такое просветления человечества есть! — громко пискнул, выводя на маленький поцарапанный экранчик маршрут. Вот только судя по карте — ехать по этим дебрям им ещё долго, а Куроо уже готов вывернуться от стоящего запаха. Он включил радио, шипящие звуки которого фонят громче самой музыки, но эта гробовая тишина, что нагревалась с каждой секундой — или от пассивной агрессии Яку, или от прожигающего всё своим взглядом Ивайзуми — напрягала Куроо больше, чем шатающаяся коробка передач. Господи, они точно доедут на этом? Дорога забита и последние надежды Куроо отстреляться как можно быстрее теряются где-то в щелях наступающей пробки. Да такими темпами можно было посадить на водительское место Ивайзуми — всё равно никуда не сдвинуться. Куроо такое положение дел не устраивает, а когда Куроо не устраивает какое-то положение, Куроо придумывает что-то, чем он сможет заполучить контроль этого положения. Он учитывает все риски, пересчитывает все возможные оскорбления, которыми его покроет Яку и совершенно точно помнит устав: «шаг влево, шаг вправо — расстрел». Но Куроо в таком состоянии сам Бог вряд ли остановит и он, пожалуй, самую малость пользуется этим. — Куда ты руку тянешь? Мы на мёртвой точке, — закрывший глаза Яку перехватывает чужое запястье в сантиметре от ручника. — Какой чуткий, — лыбится Куроо. Он оценивает обстановочку по сторонам: в соседней тойоте истерит ребёнок; в той, которая подальше, за рулём женщина наводит порядок на своём лице; а через два ряда, на противоположной стороне, стоит таксист. У него есть пару метров дистанции от других машин. Вроде ничего потенциально опасного не наблюдается. Единственное, чего он не учёл — скорость. Этот пожухлый ниссан едва десять километров с места наберёт, и это не совсем рушит — скорее напрягает весь его план. Хорошо, что косяки у Куроо — изюминка. Никто не идеален. Куроо почти не причастен к тому, что машину заносит и она каким-то случайным образом прибивается к пешеходному ограждению и таранит другие машины. Он даже и не хотел жать педаль в пол, но выбираться-то надо как-то из неудобной ситуации. И, Боже, Яку, ты ничерта не помогаешь, когда метелишь плечо! — Какое из слов «мы не должны привлекать внимание» ты не понял? — Мориске особенно больно стукнул, потому Куроо перестроился так, чтобы Яку бил в менее болючую точку на спине, — дегенерат! Надевай! Яку кинул в Куроо тёмные очки и чёрную кепку с логотипом какого-то репера. Куроо посмотрел на вещи, посмотрел на Яку и снова на вещи. — Что? — Надень, сказал! — взревел Яку и пришлось послушаться, пока тот сам его не одел. Ивайзуми сзади очень выразительно цыкнул и Куроо бы послал его, если бы не заметил в зеркале полицейский мопед. Блин, он забыл об этом! По его — не забываем, что неидельному, — плану полицейский бобик должен был пристроиться в автомобильный затор и не погнаться за ними. Ну просчитался, да, его ошибка. — Восхитительно! — едко комментирует Яку и вжимается в кресло с недовольной рожей. — Не слушай его, бро, это было круто, — Бокуто заботливо кладёт свою огромную ладонь на плечо и ободряюще сжимает так, что почти ломает его. Куроо напряжённо думает. Куроо стрессово закуривает. Куроо торжественно принимает гениальное решение и тянется к револьверу за поясницей. Он кидается его в Бокуто уже второй раз за сегодня и сосредоточенно возвращает обе руки к рулю. В конце дороги, на перекрёсте, уже перекрыли движение и Куроо судорожно перебирает возможные варианты, пока Бокуто отстреливается — опять! — от мотоциклов. — Едь в объездную, — с недовольством советует Ивайзуми и придвигается ближе к середине, показывая что-то в навигаторе. Спасибо, мужик, но Куроо едва может оторваться от дороги. — Видишь эту серую линию? Там есть Богом забытая дорогая. С неё ты выйдешь на главную, вас там ждут. Мориске повернулся с двумя вопросами. Но сначала он рывком выключил не в тему играющие какие-то испанские мотивы. Хотя странно — кому, как не представителю испанской мафии должно такое нравиться. Ивайзуми парень смышлённый, Яку не пришлось даже произносить вопрос вслух, чтобы тот нехотя, но начал говорить: — Я просчитал возможные ошибки, — он пожал плечами — видит Куроо в зеркало. — И не думаю, что стоит обьяснять, почему мне нужны союзники, а не обуза. — Обуза? — с издёвкой переспрашивает Куроо. — Бро, он назвал мафию обузой. — Он про тебя, идиот, — Яку трёт переносицу. — Старик тебя убьет? — пробует Куроо и уворачивается от меткого удара. И не поймешь — это потому, что он назвал старика стариком или потому что посмел предположить, что правильного Яку Мориске накажут. И Куроо на самом деле совершенно не понимает, что за дело, если пришлось обьединиться со сторонней группировкой, — почти вражеской! — созвать их с Бокуто дуэт, — предательский, кстати — ещё и так печься о сохраненности временного союза. Сделать вывод из сказанного Ивайзуми можно следующий: с мафией или без — этот вопрос их интересует тоже, а значит дело не в деньгах. Так что ж там тогда за работа такая, чтоб заинтересовать столько криминальных лиц? Или, скорее, почему Куроо до сих пор не слышал об этом ничего. — Но вам нужны союзники, — Яку заходит с другой стороны и Куроо почти горд: это он научил этот кусок камня манипулировать, — а заручиться больше ничьей поддержкой у вас возможности нет. Это просто взаимная выгода. — Это жалкая уловка, — голос Ивайзуми звучит разочарованно и Куроо порывается дать ему в нос — видел бы он, что было с манипулятивной стороной Яку десять лет назад! — Так нам тебя тут высадить или до остановки подкинуть? — Куроо ехидничает, сворачивая с главной дороги. Это было тяжелее, чем казалось, потому что дорогая шестиполосная, они в центре, а спереди поджидает наряд полиции — не очень выгодное положение. «Было бы куда выгоднее, посиди ты спокойно в пробке» — подсказывает голос Яку в голове. Куроо цыкает. — Яку, пока мы тут не очень заняты, — пропыхтел Куроо, сворачивая прямо в щель между машинами, — может, расскажешь всё-таки суть дела? А то я скоро лопну от нетерпения. — Босс расскажет. Вот всегда он такой немногословный. Едва не с пелёнок того знает, бок-о-бок росли, а как что — так он Куроо вообще не знает и никогда не видел. И это старик называет семьей? Факт того, что он киданул их без вестей стоит опустить. Полицейская сирена отдалялась, но всё ещё настойчивым звуком билась о виски. Бокуто крыл тыл их машины и Куроо даже не переживал, что полицейский их достанет. Он переживал, что они попросту не выедут из этого клятого поля. Кочки, бурьяны и колючки — это именно та местность, по которой стоит перемещаться на такой машине. Он старательно огибает препятствия, но уже к середине ему надоедает этот аттракцион и просто едет напролом. Неудобно и некомфортно, но зато не тухнуть в пробке! Со временем даже полисмены отцепились. У Куроо к концу поездки назревает уже целая полка вопросов, на которые Яку ответить не может, Некомата отвечать не станет, а остальные вряд-ли знают ответы. Что ему делать с этой неуютной викториной в голове — кто б знал. Иль к Богу ж обратиться, мирно почитая все заповеди, пока отстреливается от плохих ребят. Может, попробовать выудить что-то с Наоя — он мужик нормальный, да и с Куроо они всегда на дружеской ноге. Если небольшое недоразумение пять лет назад не загипсовало эту ногу. Он считает, что человека, которого вы хотите почти вежливо о чем-то попросить, стоит хотя бы ввести в курс дела, а не просто поставить перед фактом, мол: поди туда — не знаю куда, сделай то — не знаю что. Но когда мафия вообще делала что-то так, как считал Куроо? Иногда даже кажется, что старик местами планирует всё ему назло. — Можно я уже сниму эту херню? — Нет. Куроо не слушает, накидывая очки на кепку сверху. Потому что он тут — водитель, и от него тут зависит, доедут они или нет. А если он продолжит смотреть на мир через эти коричневые, абсолютно не крутые, заляпанные и точно дешёвые очки, в конце концов — ослепнет. И тогда свои супер-важные задания будут выполнять сами. Интересно, как вершится судьба Ивайзуми, когда информация дойдёт до старика. Куроо не знает, укладывали ли они формальный нормативный акт, но даже если нет — с его стороны опрометчиво и глупо рушить относительно нейтральные отношения с такой маленькой, но внушительной семьей. Мафии, в общем-то, тоже не выгодно объявлять войну относительно удобной группировке Токио. И как из этого Некомата выйдет сухим из воды — Куроо любопытно посмотреть. Наконец вдалеке появилась обочина. Чуть позже в текстурах Куроо прогрузились и две стоящие машины. Одну он узнал сразу — виделись недавно, такое трудно забыть. А второй был джип — обычный и ничем не примечательный. — Бокуто, скажи мне, что я не ошибся, — радостно заявляет Куроо, притормаживая у подножия небольшой горки — эта развалина по ровной поверхности еле катится, на холм точно не заедет. — Ты не ошибся, — безпрекословно отвечает Бокуто, громко хлопая дверью машины. На улице пекло, как в аду, и Куроо даже на секунду подумал, что Яку, когда почти силой натянул на него козырек, просто так своеобразно выразил свою заботу. Это был бы хороший вариант, если бы Куроо не знал, кто такой Яку. Где-то процентов шестьдесять из его предполжений составляют идеи с каким-то способом убийства. — Какая встреча! — орёт Куроо снизу и задирает голову, щурясь от яркого солнца. Яку пинает его ногой и приходится взбираться по траве, пока он ещё может ходить — нет, серьёзно, к концу дня он точно покалечится. — Это ты мне? — с излишним пафосом закуривает Ойкава, сидя на капоте всё той же красной порше. Куроо одаривает его косым взглядом и упирает руки в боки, когда останавливается около чёрной машины. — Я надеялся, что твой самолёт потерпит крушение, — с картинной досадой вздыхает Куроо. — Я не хочу работать с этим убийственным дуэтом, — парень, крутивший ключи от джипа возле открытой двери, раздосадованно посмотрел на запыхавшегося Яку. Из машины кто-то пискнул «Бокуто!» и Бокуто со своей улыбкой от уха до уха поднял на руки молоденькую девушку. Он заботливо посадил малышку на одну руку, чтоб её сарафан не задирался от ветра, и завалил ребёнка вопросами про всё на свете. — А ты ко мне так не хочешь кинуться? — провожает взглядом Куроо и усмехается, скрещивая руки. Такетора Ямамото смерил Куроо таким взором, что Куроо почти пожалел, что вообще открыл рот. Этот парень к малейшей оплошности относится, как к катастрофе — было наивно полагать, что он сможет простить Куроо так быстро. Но он уже куда лояльнее, чем был три года назад при их крайней и не очень удачной встрече в Балтиморе. Прогресс на лицо. — Мы уезжаем, — констатирует Ивайзуми, усаживаясь на пассажирское видение кабриолета. — Как? — в один голос подрываются Ямамото и Ойкава. — Куда? — опять одновременно, и теперь они уже недовольно смотрят друг на друга. — Я разорвал союз с мафией, — даже не оправдывается перед своим дружком мужчина. — А меня ты спрашивать не пробовал когда-нибудь? — Куроо кажется, что с этой истерикой Ойкава даже ногой топнет. Десять ему или тридцать — один хрен идиот. — Я сказал, мы уезжаем, — и Ойкава слушается. Куроо чувствует себя каким-то неполноценным — и нет, голос Яку в голове, это не потому что он таким родился — после без малого грустной прощальной сцены. Ивайзуми плохой актёр — всё это так сумбурно, несуразно и подозрительно, что Куроо допускает мысль о том, что это планировалось заранее. И пока оставит её при себе. Яку и Такетора о чём-то переговариваются — кажется, Ямамото рассказывает ему о чудном звонке Ивайзуми, а девочка-полторашка с невинными щечками и испытующим умением заговорить трупа смеялась с шуток Бокуто. Куроо стоял на краю и курил, глядя на просторы Гааги. Машин на этой дороге почти нет, скорее всего, она ведёт в какое-то заброшенное или не туристическое место.***
Куроо ошибся. Куроо ебануться как проебался, когда подумал, что Некомата из тех людей, которые смогут расположиться в непримечательной гостинице даже ради безопасности. Он чувствует себя даже слегка неудобно, когда на ресепшене озолочённого отеля встречает как с иголочки одетую администраторшу в своей скудненькой майке с узкими джинсами и идиотской кепкой в руках. Не хочется ступать на идельно вычищенный пол лифта в своих чумазых кроссовках. Но приходится, скрепя сердце, — и встречать, и наступать. Внешний вид ему, как любому достаточно уверенному в себе человеку, совершенно не мешает подмигнуть одной работнице, улыбаясь девушке в регистратуре, и безошибочно случайно задеть молодую уборщицу на нужном этаже. Яку то и дело закатывает глаза, как мама ухватывая его под локоть, и зло причитает о том, как ему надоела эта работа. Они мирно вышагивали по коридору, в котором красный бархат стелился поверх ковролина, а роскошная архитектура здания почти ощутимо толкала в спину, заставляя выпрямиться с гордо поднятым подбородком. Куроо такое видел чаще, чем хотелось, и уже привык, но это не значит, что он перестал восхищаться интерьером. Окна обрамляли белые шторы, а вид стелился на не менее богатый город. Перед нужной дверью Куроо чуть замялся, переминаясь с ноги на ногу. Он положил руку на ручку, намереваясь провести ключ-карту, но поднял взгляд и выжигал глазами цифры номера. Не мог решиться. Как бы он не оттягивал этот момент — пока он не зашёл туда, он свободен и волен в своих действиях, но переступая порог, Куроо подписывает себя если не на смертный приговор — то на тягостную ношу. — Открывай, — подталкивает Яку неожиданно спокойно и терпимо. — Никто тебя не пристрелит. Сегодня, по крайней мере. Обнадёжил, парень, спасибо. Куроо придерживается варианта «Ну, раз Яку говорит не убьют — значит не убьют», пока они проходят в комнату. Куроо знал, что это пять звёзд, президент де люкс, гарден вив и всё включено, и не удивился, когда увидел широкий интерьер и позолоченные ручки. В центре комнаты, что совмещалась с прихожей, стоял круглый диван. Три-в-ряд на нём сидели Лев, Коноха и Наой, а за ним, около панорамного окна, открывающего вид прямо на голубые облака и чистое небо, стоял Некомата. Ничуть не изменившийся со спины, низкорослый, седой и задумчивый Некомата, что сложил руки в замок за спиной и наблюдал течение жизни там, внизу. Сегодня он в идеально белом выглаженном костюме, что символизирует его крайнюю сосредоточенность на насущных делах. — Здравствуй, — Некомата и не шелохнулся, здороваясь. — Доброе утро, Дон, — у Куроо язык не повернулся сказать «Босс». И он не знает, имеет ли на это право. Он, в общем-то, не знает ничего. — Давно не виделись, сынок, — Некомата страшно улыбается, усаживаясь на отдельный стул. Потом ехидно спрашивает: — Всё ещё в доставке носишься? — Я пропустил достаточно для того, чтобы наёмников стали называть доставщиками? — парирует Куроо, также опускаясь на диван. Он возвращается к своей привычной манере, теряя страх буквально за секунду. — Не смеши меня, малец, какие из вас наёмники? — Некомата закуривает, наслаждаясь звуком скрежета зубов Куроо. Коноха посылает ему ментальные сигналы глазами: «Чувак, зубы дорогие — мы столько не зарабатываем». Или он просто хочет спать. Куроо пока не понял. — Не знаю, — деланно расслабленно тот пожимает плечами в ответ. Настроение у него тут меняется быстрее, чем у Ойкавы. — Раньше в верхних рядах мафии были одними из лучших. Вряд ли особо растеряли навыки. Пока обстановка не накалилась до температуры свинца в заряженном глоке, Яку быстро сообразил виновато склонить голову и встать на одно колено. Боже, ну что за королева драмы? Куроо сейчас расплачется, терпеть не может эти исконные обычаи. — Простите, Босс, — Яку то ли скривился, то ли зажмурился — хрен поймешь, когда он на коленях ещё мельче, чем в полный рост. — По моей вине союз с СДУ был разорван. Я осознаю все риски и готов понести наказание. — Встань, — бросает Некомата легко и смотрит прямо на Куроо. Да так смотрит, словно каждую косточку видит. — Я думаю, это не твоя вина. Куроо не может возмутиться, хотя очень хочет, но от строгого взгляда его спасает его любимый бро, ввалившийся едва не кубарем в номер. — Бокуто Котаро, — осведомляет Наой без единой эмоции. Хотя Куроо думает, что это должно звучать куда радостнее, потому что, ну, это же Бокуто Котаро! Бокуто же думает, что с ним здороваются. — Привет! — он машет рукой всем присутствующим и пихает Куроо локтём. — Чего кислый такой? Бокуто — такой Бокуто. Коноха на диване прячёт глаза за ладонью, массируя виски, а Лев радостно выпрямляется. Видимо, эта вечеринка уже и ему надоела. — Иди отдыхать, Куроо, — вздыхает Некомата, — вместе с друзьями. Поговорим позже. — Мне нужны ответы, — требует более нагло, чем ему положено, Куроо. Но он в целом человек наглый и даже смерть его вряд ли от этого остановит. — Я сутки сюда в неведении добирался, чтоб меня в койку уложили? — Тецуро, тебе нужно отдохнуть, — Наой угрожающе поднимается с чёрного кожаного дивана и почти за руку выводит Куроо из апартаментов. Несчастливая троица самостоятельно выходит следом. У Куроо предательски зачесались кулаки, пока он, сдерживаясь из последних сил, вытирал со лба пот. Он глубоко задышал под счет до десяти, расслабил тело и сосредоточился на одной точке на спине идущего впереди Бокуто. До закрытия обряда ему осталось выпить чай с ромашкой и включить что-то из классической музыки — проход в астрал открыт. Для него важно оставаться главной фигуркой на доске и контролировать все ячейки. Свою вспыльчивость ему скрыть сложно, сложнее будет только выбираться из того, куда его эмоции его и затащат, если он не сможет удержать всех в своём поле зрения. Вдох. Лидерские качества помогают в жизни, особенно в такой, как у него. Куроо повезло с тем, что его характер позволяет заговаривать зубы даже самым серьезным противникам. «Язык мой — враг твой!» — один раз сказал Куроо и теперь говорит это при любом неудобном случае. Широкий шаг. Как принять поражение? Он, только переступивши порог аэропорта Гааги, проиграл эту пятилетнюю войну. Только поэтому старик не убил его и не приказал Яку избавиться от тела. Он был слишком занят радостью от того, что Куроо Тецуро сам приполз к нему с белым флагом и перемирием, чуть не назвав того боссом почти сразу же. Выдох. — Ваши номера — шестьсот два и шестьсот четыре, — Манабу передаёт Куроо и Конохе ключи. Даже улыбается приветливо, чем напрашивается на хук в челюсть, но Куроо, вашу мать, подавляет эмоции. — В третьем корпусе есть буфет, советую выспаться. Он бубнел ещё какие-то вводные инструкции этим зелёненьким олухам, хавающим всю лапшу со слюнявчиком, пока Куроо устало плёлся по коридору шестьсот второго номера. Ему пришлось скинуть несколько килограмм железяк, а один глок и вовсе ухватить с собой в ванную — кто ж знает, что и кому в голову взбредёт.***
Разбудили их приблизительно в третьем часу ночи звонком. Куроо, после восьмичасового сна с распиханными по карман пушками, чувствовал себя хуже, чем без него, но Яку два раза не повторяет — сказал пора встать, значит пора. Больше всех возмущался Коноха, но его бубнёж был бодрящим, пока Куроо в спешке звонил на ресепшен — ему резко понадобился крепкий кофе. Немногословный Яку отправил этаж и комнату сообщением и подписал, что это собрание. Он бы даже обиделся, потому что Мориске как всегда пользуется рассылкой, а не пишет лично ему, если бы у него было на это время. Наой — или издевается, или злорадствует — позвонил им ровно за пятнадцать минут до назначенного времени, восемь из которых Куроо потратил на то, чтоб разбудить Льва. Куроо так и заходит в комнату — с маленькой чашечкой кофе, в незастёгнутой и помятой рубашке, обнаруженной в комнате (он готов отказаться от статуса мафиози, если его больше не будут заставлять это носить). Куроо считает: раз-два-три… В сумме восемнадцать пистолетов. О, теперь двадцать два, и шесть из них — приветливо смотрят в него. — Бокуто, а они весёлые, — громко говорит Куроо, выглядывая за дверь, через которую только что ввалился в комнату, а потом поворачивается обратно и натыкается лбом на ещё одно дуло. — Ну ты-то куда? И это было прямо сейчас.