Успокойся

В каком-то смысле, несмотря на весь свой оптимизм, он ожидал, что где-то обязательно возникнут проблемы. Он готов был к любой из них, к чему-то, что разрушило бы мир, возможно, но Хаширама сильный, и он думает, что может справиться со всем. Чего он не ожидает, так этого что проблемы возникнут у него. Неожиданно маленький кабинет Хокаге превращается во фронт боевых действий, дорога до кланового квартала оборачивается нейтральным участком логистики, но клановый квартал на тыл не похож никак — хотя бы потому, что Тобирама сюда больше не заходит. В каком-то смысле, он действительно чувствует себя так, как на войне. По крайней мере, деревня не разделяется на два лагеря, Тобирама это умеет: рявкнуть так, что отшибает любое желание лезть в конфликт, но в воздухе это чувствуется. Чувствуется, как аккуратно все вокруг ходят вокруг взбешённого Хокаге и яростного Главы клана Сенджу, не зная, с какой стороны к этой ситуации поступиться. Даже хорошо, что Мадара в это не лезет: — Я уверен, что вы можете разобраться с этим сами. И его бесит, каким признательным взглядом смотрит его брат на Мадару в такие моменты. Их спасает то, что они хотят помириться друг с другом, потому что Хаширама помнит, каким Тобирама может быть. Он с того случая отца не назвал не то, что отцом, но даже Главой клана. Несмотря на всё своё равнодушие к языку, формальности, культуре, Тобирама умеет прекрасно танцевать среди дистанций. — Это что-то, что присуще Тобираме-сану, — слушает он разговор Шикару-сана и Тэмотсу-сана. — При разговоре с ним прекрасно можно понять, как он к тебе относится. И Хаширама сейчас чувствует это на своей шкуре лучше всех: от тёплого, привычного и родного «аники» Тобирама переходит к холодно-равнодушному «Глава клана Сенджу». Это ранит больше всех оскорблений и длинных гневных слов, которые Торью хорошо умеет говорить. Хаширама не думал, что… это может стать такой проблемой. В конце концов, он старший брат, он хотел лучшей участи для своих братьев, несмотря на то, что он признавал, что Мадара был… достаточно надёжным в целом. Но это «надёжный» его не убеждает никак. Мадара его лучший друг, он знает каким он может быть, но больше всего остального его, наверное, смущает, как серьёзно это принял сам Тобирама. Это чёртов крик, который ему кидает в лицо, как грязное полотенце, обвинение в том, что сам он не лучше Сенджу Буцумы — Он был нашим грёбаным отцом!; Если он был тебе отцом, то он был твоим отцом! Мне тот человек был никем. — это просто гнойный нарост, который он не ожидал, что там будет. Тобирама, спокойный, милый, надёжный, умный Торью, стальной, железный и упрямый, он предпочитал тихо решать проблемы. Так тихо, что порой Хаширама и не знал, что какие-то проблемы вообще были. Тобирама следовал тенью за Главой клана, за Хаширамой, молча делая свою работу, просто делая то, что ему хотелось, нравилось или то, что было необходимо, но было кое-что, о чём Хаширама банально забыл из-за того, как давно они с Тобирамой смотрели в разные стороны. Они работали вместе, делали многое ради создания этой деревни, этой Конохи, у них не было причин для конфликтов, по крайней мере, таких, каких нельзя было бы решить за час-два. Он забыл, что Тобирама никому не подчиняется. Он мог сделать что-то, что вы его попросите, только если он сам считает, что это нужно сделать, или у него просто была блажь это сделать, или ещё Мудрец весть что. Если бы Тобирама не стал Хокаге, это было бы только проблемой гипотетического Хокаге, что Тобирама ему не подчиняется. Он помнил, как пил с Мадарой, и как у того горели глаза, когда он рассказывал, как Тобирама размазывал Хьюга по полу (метафорически) за фактическое рабство внутри клана. Но Хашираме казалось, что родственные отношения стоят немного в другой категории. Ками-сама, да сам ритуал ухаживания означал, что родственники одобряют или нет будущую вторую половинку своего младшенького. Но, кажется, Тобирама считал это не более, чем формальностью. Он считал, что был способен сам решить, что ему нужно от жизни, может, с опорой в качестве семьи, но без их «ценного» мнения. Он бы выслушал их всех, конечно, учёл бы то, что они так думают, но любые требования он просто отодвигал в сторону. — Мито-чан, — говорит он куда-то в колени своей невесты, пока она гладит его по его бедовой голове. — Что я делаю не так? В каком-то смысле, он уже третий раз приходит к Тобираме для того, чтобы извиниться, но, кажется, с каждым разом они оба просто делают всё хуже. — Ты просто думаешь, что у семьи есть какие-то привилегии, — говорит она, и он поворачивает голову, чтобы встретиться с ней взглядом. — Это не так. По крайней мере, для Тобирамы-куна. — В смысле? — Ты думаешь, что вред, который может принести тебе семья, может быть прощён, потому что они семья, — терпеливо объясняет она, разбирая печать, которую ей принёс Тобирама со словами Я её слегка переделал, кое-что уничтожил с её помощью, а потом я пошёл туда ещё раз и вот печать, можешь, пожалуйста, разобраться, — Что ничего не может разрушить кровные узы. Тобирама-кун же... семья для него не значит кровь. Он вскакивает, точно его ударило током. — Что??? — Что ты так удивляешься, — хмыкает она. — Это же Тобирама-кун. Если путь Мадары-сана заключается в том, чтобы сражаться с людьми и богами из-за того, что он может, то путь Тобирамы-куна — делать то, что ему хочется, не считаясь с авторитетами и кумирами. Единственный, чьё мнение он будет принимать, так это его собственное. Хаширама садится, немного ошеломлённый услышанным. В каком-то смысле, он даже не думал, что его брат может быть настолько исключительным. — Семья, общество, боги — почти ничего не имеет значения, — она задумчиво смотрит на печать. — Даже ото-сана восхищает то, каким независимым Тобирама-кун может быть. — Меня самого теперь восхищает, знаешь. — А теперь иди, посмотри в его глаза цвета шарингана и скажи ему это в лицо. — Что бы я без тебя делал. — Иди-иди. А то уже надоело смотреть на вашу войну. Передай, что жду его на обед, даже он опять будет плеваться от количества перца. И Мадару своего пусть с собой захватит, раз уж в последнее время они всё равно идут в комплекте. — Я начинаю тебя бояться.

***

Мито помнила, какой она была в юности. Если описать одним словом — водоворот. Характер у неё был тяжёлый, и с возрастом это не изменилось. Единственное, что она научилась делать, так это убеждать окружающих в том, что тяжесть её темперамента — их проблема. Хаши в той же юности был до ужаса похож на своего отца. Он был упрямым, порывистым, как все юноши, и считал правильными только свои действия и свою точку зрения — единственно верной. Хаши замечал полутона, даже умело пользовался их наличием, но сам он не был таким никогда. Она, наверное, его потому и выбрала. Из-за того, что он не был... средним. Хаши был самым упрямым, самым сильным, самым — и первым во всём. Себе она могла признаться что выбрала его как жениха принцесса клана намного раньше, чем как мужчину женщина. Её не волновало тогда, каким он будет как мужчина. Ему она понравилась сама намного раньше, причём, возможно, тоже как принцесса раньше, чем как женщина. И за его плечом красными глазами за их плясками наблюдал его брат. Она не понимала Тобираму в юности. Для неё он был странным молчаливым и угрюмым мальчишкой, который был постоянно себе на уме. Тем больше её вводил в недоумение восторг отца по поводу этого мальца. Он не был самым сильным, у него была слабая кожа и хрупкое тело, он был худой, как палка, и весь какой-то нескладный. Единственное, что привлекало, возможно, так это взгляд. Мито, живя в Узушио, видела разные взгляды. Зависть, гнев, похоть, радость, благодарность, высокомерие, успех, любопытство — Узумаки, учитывая всю сложность общения, умели выражать то, что они хотели сказать, одним лишь взглядом. У Тобирамы взгляд был равнодушный. Он выглядел так, как будто ему было всё равно, где находиться — здесь или где-то ещё, — всё равно, что есть и где спать, всё равно, кем быть. Его не интересовали взгляды, наполненные интересом, он не обращал внимания ни на что и отвечал только в том случае, если к нему обращались напрямую, полностью игнорируя намекающую тишину и паузы в разговоре. Он не... вписывался. Как будто вообще был не отсюда, не из этих мест, как будто он не был Сенджу. Юная Мито некоторое время пыталась брать покровительство над несуразным мальчишкой, надеясь слепить из него человека. Намного позже она поняла, что это бесполезно. Даже не сама дошла до этого факта, отчего было весьма стыдно. Ей сказал отец. Сама Мито, которую никто бы не остановил, продолжала бы гоняться за призраком в лице одного беловолосого Сенджу, пока бы окончательно не потерялась бы в тумане домыслов и заблуждений. Мито признавала полутона, Мито видела мир весьма подробно — как она думала. Хаши был человек, которому был важен его авторитет. Он брал ответственность за людей, он был будущим Главой клана, он приказывал людям — он знал о своей власти. Мито была абсолютно такой же. Несмотря на то, что однажды она выйдет замуж и ей придётся войти в семью мужа, она навсегда осталась бы воином, шиноби и принцессой. Сенджу Буцума тоже был человеком, знающим о своей власти. Тобирама был тем, кому было плевать на авторитеты. Слушайся меня. С чего бы? Я принцесса. И что? Она ужаснулась тогда. Как можно так поступать — такое вообще возможно? Мито не могла представить себе жизнь, где она бы не подчинялась отцу, где члены клана не подчинялись бы Главе, где на учение Мудреца, возможно, плюнули бы, потому что не стали бы ему подчиняться только потому, что он имеет силу. — Торью, он... — её отец ухмыльнулся, задумчиво потёр подбородок. — он независим, понимаешь? Человека формирует общество, он следует его канонам, старается быть частью общества — это основа выживания, верно? Все мы хотим жить. Торью из тех редких людей, которым не нужна для этого какая-либо поддержка. Он всё может решить сам. Только кто-то такой же упрямый, как Буцума, может думать, что его младшего в клане возможно удержать. Она... боялась его некоторое время за это. Пока не поняла, что, в каком-то смысле, она завидует. Ей самой хотелось быть такой же. Её восхищал человек, который... был способен на то, чего она не смогла бы никогда.

***

— Меня начинают бесить эти политические письма. — Тебя всё в последнее время бесит, нии-сан, — легко отвечает Каварама. Меня немного ужасает то, что его интересует политика, потому что упрямый, выносливый и предельно честный Сенджу в политике? Это будет катастрофа. — Но нам надо разобраться с трупами тех незадачливых, которых ты безжалостно вырезал. — Они напали на меня первыми. Их было шестьсот, это явно была засада. — Я в курсе. Но их Каге утверждают обратное. Я завис. — Их Каге??? — О, у Хаширамы-сана тоже сегодня было такое выражение лица, — восторженно заметил Изаму. — А вообще да, Каге. Вы же прочли те письма наших политических соперников, верно? — Э... Если быть объективно честным, то да, я их прочёл. Если субъективным, хрен я что-то помню из последних нескольких недель рабочего угара (если ещё забыть про безобразный конфликт с аники, который удалось решить к обоюдному облегчению сторон). — Эге, — передразнил меня Изаму. Когда они успели стать такими нахальными? То ли дело милашка Итама, который просто хочет лечить людей, или Кэйташи, который просто хочет лечить зрение. Ну, Изуну можно забыть, он плохой пример для подражания, но он хотя бы помнит про субординацию. Иногда. Учихи и их поклонение строгой должностной инструкции. — Песок, Туман, Облако, Камень. Ни о чём тебе не говорит? — А! Офигевшие сопляки. Следует признать, деревня как военная организация шиноби — чрезвычайно эффективная структура, особенно по сравнению с кланом, который обычно имеет какую-то одну организацию. Настолько, что спустя год у нас уже есть пять сильных основных Деревень, к которым присоединились сильные кланы стран, а не одна Коноха. Мы держим настолько высокую планку, что, чтобы привлечь внимание клиентов, остальным приходится прибегать к таким уловкам, как копировать название деревни и её Главы. Единственное, что меня немного беспокоило: Коноха как организация должна была снизить необходимость шиноби. В конце концов, я всё ещё думаю, что искусство использования чакры исчезнет через какое-то время — через сто лет, двести, тысячу, неважно — однако, к тому времени Коноха должна продолжить существовать. Мы создали грёбаный город, первую столицу мира шиноби, мне хотелось бы, чтобы она осталась и процветала, даже если только как часть наследия нашего мира. — Мне кажется, я вас порчу. — Нашу вежливость? Безусловно, — Каварама покачал головой. — Но нашу эффективность? — Это называется хамство. — Никто не виноват, что эта одна из эффективных стратегий поведения, — заметил Изаму. — А ещё вам необходимо подумать о том, чтобы начать брать себе учеников. — Лет через десять, когда уйду в отставку. — Наглость — второе счастье, да, Хокаге-сама? — Изаму фыркнул. — Ладно, вернёмся к этому позже. На повестке дня — встреча пяти Каге. На ум приходит две стратегии. Уже нельзя отменить того, что самый сильный человек в деревне является её Главой, так что нужно играть от этого факта. В каком-то смысле, он даже удобен. С одной стороны, сейчас мы выходим на международную политическую арену, тем более, в мире шиноби, первое впечатление будет важно. От чего плясать? Можно представить Коноху как пацифистичное селение, стремящееся сгладить все конфликты, и у которой есть сила, из-за чего она и может задать настрой на этой встрече. В каком-то смысле, Коноха и так будет там самой сильной Деревней, у нас уже есть сеть логистики, мы уже принимаем и выполняем миссии и у нас решены все внутренние конфликты — в отличие от Тумана, где собрались многие отбитые на голову с философией силы (как они построили деревню вообще с такими начальными данными) и Песка, где по наследству передаётся ненависть к тем, кто живёт в более мягком климате и на плодородной земле. Чувствую себя немного виноватым за это, но чакра хвостатых ядовита и отравляет окружающую среду после их смерти, так что... Ладно, сейчас не об этом. С другой стороны, мы самая сильная деревня на этой встрече. Мы просто можем причинить так много проблем, чтобы они разгребали это ближайшее десятилетие и не вякали. А там я уйду в отставку, и это уже будет не моя головная боль. — Позови Мадару, пожалуйста. Их лица переменились. Блин, забыл как мы на них действуем. Здравомыслия ради, это то, чем занимаются люди в отношениях: дерутся, гуляют, работают, спорят о техниках, целуются. Последнее окружающих немного шокирует: как будто они до этого поцелуя никогда не видели. Ханжество. Лицемерие. Фу. — Что бы там ни думал, прекрати немедленно. — Я не могу! — красный, как рак, Каварама закрыл лицо руками. — Вы просто всегда такие двусмысленные! Даже у аники с Мито-сан не так... не так, короче! — Да что не так-то? — Тобирама, — помяни чёрта, и он появится. Очень красивого и привлекательного чёрта. — Смущаешь сопляков, и без меня? — Отлично, что ты здесь, — я ухмыльнулся. — У меня к тебе деловое предложение. Мадара приподнял бровь. — Надо кого-то убить? — Пока нет, к сожалению, — я в притворной грусти покачал головой. — Вам с Хаширамой всего лишь надо создать так много проблем, как вы сможете.

***

— Они... счастливы так, понимаешь? — чай на закате был удивительно хорош, Иошинори-сан удивительно благодушен, а камни от битвы удивительно не долетали до места, где они сидели. — Поверь мне, я в людях разбираюсь. Прямо за его спиной Мадара-сан и Тобирама-сан танцевали в битве, по-другому не сказать. С криками, подначками, валянием на земле и могущественными разрушениями. Удивительно сильные остолопы без тормозов. Хотя, им грех жаловаться. — Они, считай, разрушили мир шиноби, — Шикару-сан резко повернулся к Хашираме-сану. — А ты не смейся! Сам не лучше! Ходил, улыбался, "извините-простите", а как кто-то про выродка заикнулся — где теперь наш горный массив на границе со Страной Травы? Где, я тебя спрашиваю? — Как тебя это разозлило, — посмеиваясь, заметил Тэмотсу. В последнее время он научился с улыбкой принимать то, какой большой, умный и проницательный ребёнок им достался в руководители. — Этот бардак теперь десять лет разгребать, — Шикару-сан спрятал лицо в ладонях и простонал, будто сам себя добивал: — Десять! На несколько мгновений Тэмотсу стало его даже жаль. Если бы это было возможно, Нара предпочли бы жить в мире, где нет никаких проблем. И как бы им всем не хотелось относиться к миру с таким же пофигистичным принятием, как к нему относился Тобирама-сан, они постоянно старались переделать его под этот идеал. В отличие от Тобирамы-сана: тот решал только те проблемы, которые считал своими, и то, не всегда. Конфликт с Хаширамой-саном это показывает более чем. Однако, как говорит Тобирама-сан, мир, в котором ничего не происходит, это мир, в котором все умерли. — Ты вот о чём подумай, — Иошинори-сан поставил чашку. Мимо его щёки на скорости света пролетел осколок чего-то и проделал в земле небольшой кратер. — Что у нас будет через десять лет? Шикару-сан поднял лицо, выглядел он при этом крайне удивлённым. Мимо стола с криками и визгами, как две пятилетки, кувырком прокатились вышеупомянутый Тобирама-сан со своим возлюбленным. — Э? — Что у нас будет через десять лет, Шикару-сан, — повторил для него вопрос Тэмотсу. — Что у нас будет, что у нас будет... — бормотал Шикару-сан, как сумасшедший. Внезапно он прекратил, его глаза расширились до размеров блюдца. — Они там целуются опять. — Хаширама-сан, оставьте этих двух в покое. Я вам уже говорил, им хорошо. — Ладно-ладно, — пошёл на попятную Хаширама-сан. Отпил чай. — Просто заметил, чтобы вы за посуду больше не волновались. — ОН УХОДИТ В ОТСТАВКУ, — закричал Шикару-сан. Тэмотсу видел его в таком состоянии только один раз: когда его тогда ещё даже не невеста взяла в заложники своего тогда ещё жениха и сказала, что хочет замуж за Шикару, потому что он умный. Короче говоря, Шикару-сан выглядел так, будто его обманули: весьма возмущённым. — Через десять лет он уходит в отставку! Вот сволочь! В ответ ему донеслось: — Рад, что вы такого высокого мнения обо мне, Шикару-сан! — Я тебе это ещё припомню, — пригрозил он кулаком. — Так и знай, я запомню эту подставу! Тобирама-сан рассмеялся, искренне и открыто, так, как делал всё чаще в последнее время. — Это проблемы будущего меня, Шикару-сан. Тэмотсу улыбнулся. Ему очень нравились эти люди. Ему нравилось место, которое эти люди создали, и нравилось то, что он вместе со своим кланом является частью этого замечательного места, Конохи. Может, Тобирама-сан и прав. Может, когда-нибудь исчезнут ниндзя и самураи, может, когда-нибудь чакра станет просто красивой легендой, может, их жизнь станет просто строчкой в чьих-то хрониках — это не так важно, если честно. Больше всего Тэмотсу нравилось, что здесь и сейчас они существовали — смеялись, жили, любили, дурачились, бесились, обижались, создавали проблемы — и это было самое прекрасное, что он видел в своей жизни. Коноха процветала, и он искренне хотел, чтобы она оставалась такой, какой она у них получилась.