Дурная кровь

      С перевязанной рукой нести таз с цветочной водой у Джемина не получалось, и он, надув губы и бесконечно вздыхая, следил, как гвардеец занимается утренними процедурами принца. Ренджуна это раздражало и забавляло в равной мере: маркиз вёл себя, как расстроенный ребёнок, упрямо отказывающийся признавать, что болен. Он принес завтрак, стиснув зубы так, что лицо побледнело, и Ренджун, перехватив едва заметно трясущийся поднос, коснулся его ладони.       — Не надо, рана может открыться.       Он всего лишь не хотел глупых превозмоганий, но Джемин поглядел так, словно не мог поверить своим ушам:       — Я в порядке. Сам виноват.       Бледность его лица разбавилась румянцем смущения, и Ренджун покачал головой. Маркиз выглядел почти мило вот так, с розовыми щеками, блестящей чернотой глаз, прикрытой стыдливо ресницами. Он облизнул губы, щедро смазанные косметическим, сладко пахнущим бальзамом, переступил с ноги на ногу.       — Могу я… помочь вам причесать волосы?       Он поглядел с такой надеждой во взгляде — с накинутым на плечи камзолом, не налезающим из-за объемной перевязи, беспокойно ожидающий ответа, и Ренджун вздохнул. Джено это бы не понравилось, но им нужно было научиться сосуществовать всем вместе.       — На столе есть щётка.       Просияв улыбкой, Джемин развернулся на каблуках, и, взяв с туалетного столика щётку для волос, осторожно склонился над ним. Мурашки засуетились на шее, когда чужие пальцы коснулись нежно чувствительного затылка, принимаясь распутывать пряди.       — Вы и правда виноваты сами, — фыркнул Джено, следя за движениями рук, но яда в его тоне было куда меньше, чем раньше. — Теперь не сомневаетесь в моей способности защитить принца?       Боже, они снова начинали ссору. Раздражённо стукнув чашечкой о блюдце, Ренджун обвинительно уставился на друга, и тот виновато поджал губы. Маркиз, обычно не оставивший бы подобное без не менее острой ремарки, смерил Джено долгим взглядом. Движения его оставались такими же размеренными, он будто бы больше ласкал, чем расчесывал волосы.       — А вы не сомневаетесь в этом? — спросил он задумчиво. — Не всё можно решить грубой силой.       Оба они были наивны. Грубая сила, точный расчёт — иногда они не имели никакого значения, продавливаясь, словно картонная коробка, под неумолимым весом власти, и Ренджун знал это лучше, чем хотел бы.       С того эпизода в саду прошло три недели, и отношения гвардейца с маркизом слегка потеплели — если можно считать потеплением отсутствие явного пренебрежения, — и Ренджуну начинало казаться, что ситуация стала налаживаться. Джемин заплатил доктору, соврав о том, как получил эту травму, и никто не пришел наказать Джено. Он ни разу не был пойман за тем, что копался в вещах, читал переписки или подслушивал, и потому внезапное напряжение, витавшее в воздухе, переглядывания с Джено за завтраком, столь явно бросались в глаза. В чем причина такого поведения выяснилось сразу же, стоило Ренджуну отодвинуть в сторону пустую тарелку.       — Вам пришло письмо.       Из-за пазухи Джемин извлёк конверт из белой, плотной бумаги с тиснением, и желудок сделал сальто, в кровь плеснулось ядовитое волнение. Ренджун знал эту печать слишком хорошо. Личная корреспонденция наследного принца, Чон Джехена. Он получал письма от брата каждую неделю, и за прошедшие три года в столе успели скопиться десятки подобных белых конвертов. Будто опавшие листья, они шуршали, когда Ренджун открывал ящик, чтобы сунуть туда очередные исписанные мелко страницы, и взгляд невольно цеплялся за ровные ряды, написанные витиевато и чисто.       На самом деле чистоты в текстах этих не было не капли.       Даже сентиментальные, нежные воспоминания их общего юношества оказались окрашены в грязь и багрянец. Быть может, потому Джехён каждый раз выбирал вязкий алый воск, чтобы поставить печать.       Свежий конверт всё ещё хранил запах его духов, он льнул к бумаге, пропитывал её горьким древесным дымом, резкостью жасмина и животным, терпким мускусом. Ренджун задохнулся ароматом на мгновение, сжал в пальцах бумагу. Что такое Джехён написал, раз эти двое так глядели на него? Несомненно, Джемин уже был в курсе содержания письма — как и несколько раз до этого. В канцелярии вскрывали корреспонденцию аккуратно, не повреждая печать, и явно личному слуге пленного принца, приставленному приказом короля, сообщали о содержимом одним из первых. Джено, в свою очередь, хмурился на письма Джехёна каждый раз, так что это не было неожиданностью.       — Нам оставить вас? — спросил маркиз, забирая пустой поднос, и Ренджун кивнул.       Он ненавидел эти письма беспомощно, жутко. Каждый раз ждал их, а потом неделю тратил на то, чтобы забыть, начать снова и снова. Он даже не слышал, как закрылась дверь за их спинами, всё сидел, бесконечно долго, неотрывно глядя на конверт в своих руках, пока не решился сломать печать и извлечь сложенные вдвое листы.       Джехен писал, что отец болен. Ему становилось всё хуже с того момента, как Ренджун покинул Юг, и королева потихоньку захватывала бразды правления. Это не было удивительно, она всегда желала убедиться в том, что именно её сын, Джехён, станет следующим королем. Ренджун на роль эту никогда не претендовал, но даже теперь, оказавшись так далеко от родины и престола, не покинул поля её зрения. Отчасти в этом была вина брата: он писал из раза в раз что вернёт его обратно, и Ренджун знал, стоило Джехёну вступить на престол и получить право распоряжаться, он сделает это первым делом.       Позволить выродку, грязному бастарду снова оказаться так близко, влиять на будущего короля — для королевы-матери это был кошмар наяву. Конечно, она не собиралась сидеть, сложа руки. И теперь… теперь Джехён женился.       «…Я уже видел её, эту бледную суку. Она дочь герцога Ким, главного советника. Одна мысль о том, что королева решила подложить её под меня, вызывает столь сильное омерзение, что я едва сдерживаюсь от того, чтобы не плюнуть девчонке в лицо. Даже не стал запоминать, как её зовут. Она пахнет просто отвратительно — вываренными в сахаре ягодами, так, что меня мутит, улыбается заискивающе и тупа, как пробка.       Я скучаю по тебе безумно. Всё вспоминаю наше детство, как мы проводили дни вместе в саду, твой смех и сияющие глаза. Ты так хорошо играл на пианино и пел, и я очень хотел, чтобы ты спел на мой день рождения. Как давно это было… Будто во сне, в другой жизни.       Ты снишься мне так редко — снов этих я боюсь, ведь проснувшись, обнаруживаю, что тебя со мной нет; и страшно жду их, ведь хотя бы тогда могу быть рядом. Помнишь нашу беседку в западной части сада? Я сидел там на днях, и всё думал о дне перед твоим отъездом, как мы были там вдвоем. Вспоминаешь ли ты эти дни и меня хоть иногда?       Милый, сейчас на севере холодает, и я надеюсь, ты одеваешься тепло. Ты не болеешь? Хорошо ли спишь? Чем занимаешь свои дни?       Я приеду с дипломатическим визитом, нам с королем Севера стоит обсудить некоторые вопросы касательно внешней политики. Напиши, что ты хотел бы получить в подарок.       С любовью, твой Дже».       «С любовью» Ренджун протолкнул внутрь глотком ледяной воды из графина, но она ничуть не помогла охладить голову. Джехён уже был здесь, в Крионе, и закончилось всё скандалом. Королева никогда не допустила бы повторения этого визита, если бы не получила взамен нечто равноценное. Невеста. Джехён почти не знал её, но уже ненавидел так отчаянно. Он не имел шанса отказаться от брака, да и получи хоть мизерный, пользоваться им не стал бы: Джехён был настоящим наследным принцем, он осознавал необходимость этих мер лучше, чем кто-либо. Ему нужен был сын, его плоть от плоти и кровь от крови, законный продолжатель королевской династии. Семейное счастье было крайне редким гостем в благородной семье, Джехён свыкся с подобным положением вещей с самого детства: отец, холодный и отстранённый, изменяющий его матери, не имеющий права развестись и жить с той, которую любит. Королева, целью всей жизни считающая возведение на престол сына, чтобы укрепить могущество рода, стоящего за большей частью государственных решений.       Эгоистичному, неизменному желанию личного счастья было не место на политической арене, особенно, если обладаешь не всей полнотой власти — Джехён понимал это лучше всех. Согласиться на брак с нелюбимой женщиной наверняка казалось ему выгодным решением для того, чтобы задобрить королеву и получить право отправиться в северные земли на переговоры. А Ренджун… Ренджун снова становился разменной монетой. Его чувства не имели никакого значения, Джехён даже не подумал спросить о них, да и зачем? На самом деле, ему всегда было плевать.       Схватив чистый лист, Ренджун обмакнул перо в чернильницу, и рука его застыла на долгое мгновение.       «Иди к чёрту», — вертелось в голове. — «Иди к чёрту, сукин ты сын».       Кровь клокотала в груди от гнева, туманила рассудок. Стиснув перо в пальцах, Ренджун вывел на бумаге «Здравствуй, Дже».       Он справился на прошлой неделе, справится и на этой.       Джено нервничал слишком заметно, и потому Ренджун рассказал ему о содержимом письма раньше, чем планировал — тот едва слышно грязно выругался, поджимая губы и метая глазами молнии:       — На кой чёрт он собрался сюда, если женится? Сидел бы во дворце, да готовился к церемонии. Когда он наконец оставит тебя в покое?       Делиться догадками о том, почему старший брат согласился на женитьбу, Ренджун не стал, как и своими мрачными прогнозами относительно того, когда Джехён решит забыть о его существовании.       — Ты же знаешь, всё не так просто. Но это ничего, мне просто нужно будет немного потерпеть.       Он подавился собственными словами, напоровшись на острый, мрачный взгляд друга. Джено вздохнул тяжело, шумно, и пальцы его сжались на рукояти меча. Ренджун говорил это раньше. Год назад, когда Джехён приезжал в прошлый раз, и полтора, когда летом он…       — Я буду просто жить дальше, — оборвал собственные мысли Ренджун. — Ты же знаешь, я очень упрямый. Я ведь решил, что никому не позволю сломать меня.       Хотя всё стремительно становилось хуже, он не собирался сдаваться. Даже если единственным, что он мог делать, было терпеть, сцепив зубы.       На Джемину, заглядывающему в окно из сада, словно кот, вдобавок к большим любопытным глазам не хватало разве что треугольных ушей и стоящего трубой хвоста. Голова его показалась раз, другой и третий, неспеша проплыла туда-сюда, и Ренджун, захлопывая книгу, закатил глаза.       — Я вижу вас, — сказал он, и Джемин, успешно завершив свои попытки привлечь внимание, уложил руки на подоконник, а потом ловко подтянулся, чтобы усесться рядом.       Был он в нарядном бархатном камзоле черного цвета и брюках в тон, рубашке, распахнутой на груди чуть более, чем было бы прилично, и высоких сапогах.       — Почему вы не хотите идти на бал? — спросил он, оправляя костюм. — Вам не нравятся такие мероприятия?       Он опёрся о ладони, подставив лицо скупому осеннему солнцу, и сияющий бриллиант на цепочке, прячущийся в вороте его рубашки, ослепил Ренджуна на мгновение. На Джемин выставлял себя так, будто предлагал сладкий десерт на золоченом блюдце, но не то, чтобы Ренджун впервые видел красивого мужчину. В конце-концов, рядом с ним всегда был Джено, да и Джехён…       — Такие, это какие? — фыркнул Ренджун, скрещивая руки.       Маркиз неопределенно пожал плечами, и бриллиант на его груди вспыхнул. Нет, Ренджун не мог смотреть. Это было неправильно.       — Ну, веселые. Там ведь можно выпить вина, потанцевать и поделиться последними сплетнями, — Джемин стушевался, когда Ренджун приподнял бровь, и поспешно добавил: — Конечно, последнее не обязательно. Разве вам не наскучило проводить все дни здесь, в одиночестве?       Сплетни, ну конечно же. Просто потрясающе.       — Я не один, со мной Джено, — улыбнулся скупо Ренджун. — И вы. Мне этого достаточно.       Маркиз вспыхнул, и губы его приоткрылись — он опустил взгляд вниз, выпрямился и принялся крутить в пальцах пуговицу на манжете. Следующие его слова Ренджун едва расслышал:       — Может… вы всё же пойдете? Пожалуйста?       Было во взгляде его что-то, говорящее о том, что отказ здесь был не предусмотрен. Но Ренджун, будучи собой — всё таким же упрямым и настойчивым, как тогда, одиннадцать лет назад, — отвернулся в сторону и сказал:       — Нет, Джемин. Я не пойду.       В том, что подобное поведение может выйти боком, Ренджун прекрасно знал: подобная настойчивость маркиза, ходящего вокруг на мягких лапах, вряд ли была его личной инициативой. Да вот только снова окунаться в ту отвратительную атмосферу притворного почтения, шепотков за спиной и язвительных комментариев он не собирался. В прошлый раз, полгода назад, его пытались вынудить выпить, продержав в жарком помещении бального зала больше семи часов без капли воды. В том вине было что-то, Ренджун имел неосторожность глотнуть из бокала — напиток прокатился по гортани огненным шаром, плеснулся жаром в кровь. Голову от него повело, и колкие, щекочущие мурашки пробежались вдоль спины под тонкой тканью рубашки. Дурман?.. Или настой средиземных диких пряностей?.. Это был лёгкий наркотик, способный в достаточной концентрации не просто расслабить, а пробудить самые низменные, грязные желания. Все те люди глядели на Ренджуна, на бокал в его дрожащей ладони — они ждали, когда он сдастся, потеряет контроль над собой. Уже который год надеялись увидеть что-то, способное удовлетворить их жадное любопытство. Узнать, насколько много из того, что они передают из уст в уста, правдиво.       А теперь двор Севера желал выяснить, как Ренджун будет выглядеть и вести себя, услышав новость о женитьбе старшего брата, готовящегося занять законное место на троне. Того самого брата, что пишет ему сомнительные письма каждую неделю, злословит свою будущую супругу и предается в красках воспоминаниям об их прошлом, проведенном вместе, «скучает по нему безумно».       — Король хотел бы, чтобы вы спели, — напряжённо пробормотал Джемин.       Он дёрнул за пуговицу на рукаве так сильно, что нитки, держащие её, порвались, и чёрная бусина осталась в его раскрытой ладони. Ренджун поглядел на неё в немом ступоре, в голове вертелось навязчивая строчка, так и не сумевшая стереться из памяти: «Ты так хорошо играл на пианино и пел, и я очень хотел, чтобы ты спел на мой день рождения».       Этот высокородный ублюдок желал унизить его прилюдно. Показать всем своим придворным и приглашенным гостям, что имеет власть получить то, о чем мечтает Чон Джехён, наследный принц Южного Королевства.       — Я сказал нет. И это решение окончательное, — отчеканил Ренджун.       Гнев обжег его, взорвался порохом в груди. Едва удержавшись от того, чтобы швырнуть книгу на пол, он поднялся. Нет, он не мог находиться здесь больше не минуты. С грохотом захлопнув дверь в ванную комнату, Ренджун заперся. Рухнув на потрёпанную скамью, обитую мягкой тканью, он подтянул ноги к груди, свернулся клубком.       Почему они все просто не могли оставить его в покое?