Вид из шкафа

В шкафу пахло затхлостью, пылью, старой одеждой и средством от моли, и Сэм очень жалел, что оказался здесь. Впрочем, выйти было бы еще хуже. Чертов дурак Сэм Ваймс! Еще бы сам себе мог хотя бы объяснить, какого беса его угораздило влипнуть в эту историю! Он просто… просто, — что? Просто хотел наведаться к сержанту на чай после службы? Поговорить по душам? Услышать пару-тройку десятков стражнических баек, ведь сержант наверняка полон этих баек как мешок Санты Хрякуса? Приличные люди в таких случаях ждут приглашения, но нет, такой простой путь не для отчаянного дурака Сэма Ваймса! Путь Сэма Ваймса — прокрасться точно вор какой, вскрыть замок и подождать. Что ж. Поделом. Ведь в итоге он оказался здесь. В шкафу. Где пахнет затхлостью, пылью, старой одеждой и средством от моли. По-хорошему ему бы сразу выйти и покаяться, после чего смиренно принять затрещину и хороший пинок под зад, которым его спустят с лестницы. Но он не мог, потому что обстоятельства изменились и ситуация с каждой секундой становилась всё более отчаянной. Если бы Киль был один — тогда было бы проще. Только вот… когда Сэм был в полушаге от того, чтобы сдаться, он осознал, что Киль в комнате не один. Точно тень прошелестела возле окна, и сержант совершенно спокойно произнёс одно лишь слово: «Ты». — Не ожидал? — мягко спросил второй человек. Сэм не узнавал его голоса, но он определённо принадлежал молодому парню. — Наоборот. Мы не закончили разговора. — И о чем же ты хочешь поговорить сейчас? — О, уверен, ты прекрасно подготовился к любой теме, — что-то в тоне сержанта заставило Сэма залиться краской. Он не был искушен в делах сердечных и не был уверен, что верно истолковал интонацию — а потом услышал, как легкие шаги пересекли комнату. Шорох ткани — и что-то упало на пол. Сэм услышал легкий звон, какой издает лезвие. — Так вот зачем ты пришел? — хрипло засмеялся Киль. — Отвлечь и всадить нож в спину? — Сколько недоверия. — Только поэтому я еще жив. Последовала пауза. А потом Сэм услышал тихий вздох, полный такой неги, что вся кровь бросилась к лицу, только чтобы в следующий момент устремиться ниже пояса. Нет, он точно выбрал неправильный день, чтобы наведаться к сержанту! Но откуда же ему было знать, что тот захочет заняться исключительно личными делами?! Теперь остаётся только ждать, когда те закончат свой разговор! …а всё-таки, о чем именно они там разговаривают?.. Сначала Сэм, краснея от удушливого стыда, гневно отмёл эту мысль. Его совершенно не касаются дела других людей! Или касаются?.. Еще один вздох. Влажный звук медленного поцелуя. Боги. Не мог же Киль в самом деле?.. Но тот, похоже, не был осведомлен о том, чего он мог, и чего не мог. Нет, Сэм, конечно, обладал определённой осведомлённостью о том, чем люди занимаются за закрытыми дверями. На уровне похабных шуток и порнографических открыток (самому заняться исследованиями было всё недосуг). Поэтому он и помыслить не мог, что все эти дела сопровождаются звуками — и вовсе не криками, как представляли на картинках, а наоборот: такими тихими, едва слышными, что придется напрягать слух, чтобы ничего не упустить. И уж тем более он не представлял, что эти звуки окажутся настолько… возбуждающими. Подумать только — одних лишь вздохов хватит для того, чтобы всё существо молодого и весьма невинного во многих отношениях младшего констебля начал охватывать жар. Вспыхнули щеки, краска залила лицо. Уши, казалось, и вовсе рдели как угли в камине. А потом этот жар медленно пополз ниже. Сэм чувствовал, что яростным румянцем залито уже не только лицо, но и шея и грудь. Молясь богам, он осторожно, не дыша даже, приоткрыл дверцу шкафа — и обомлел. Он не увидел лежащего на полу плаща и выскользнувших из ножен кинжалов. Словно через трубу, скрывавшую от него весь остальной мир, Сэм видел лишь двух людей на кровати — один сидел на краю, а второй льнул к нему, усевшись верхом на его бедра — и сладкий спазм прокатился по телу, окатывая низ живота таким непривычным и неприличным жаром, что Сэм обязательно устыдился бы этого чувства, если бы мог хоть сколько-то соображать. Однако мыслительные способности уже паковали сумки, отказываясь существовать в голове такого паскудного подонка как Сэм, устроившийся подглядывать за чужими ласками. На пол полетела и темная рубашка, и вот уже смуглые руки сержанта скользили по узкой, но крепкой спине юноши, резко контрастируя с его бледной кожей, которая как будто бы никогда не видала солнца. А потом Киль склонился ниже, прижимаясь к груди молодого человека. Сэм не мог разглядеть, что именно там сделал сержант, но юноша аж весь вскинулся, запрокидывая голову. — Что, нравится?.. — насмешливо уточнил Киль, ненадолго отрываясь от чего-бы-он-там-ни-делал. Юноша не ответил, Сэм увидел, как тот снова притянул голову Киля к своей груди. Боги, до чего же горячо это выглядело! Руки Киля тем временем вовсю оглаживали худой зад юноши сквозь ткань узких темных брюк, а юноша вел себя совсем не так, как все эти совокупляющиеся толпы на порнографических открытках. Он не кричал, он не извивался как припадочный, он не нёс какой-то возмутительно-пошлой околесицы. Вместо этого он чуть постанывал, льнул навстречу Килю, очевидно, теряя голову от ласк и желая продлить их, получить еще, как можно больше, завладеть всем вниманием, всеми силами, всей любовью. Черные как смоль длинные волосы рассыпались по обнаженным плечам, водопадом спадали по спине, когда юноша запрокидывал голову, отчаянно ловя ртом воздух, изнемогая от возбуждения и наслаждаясь им. Сэму казалось, что это длится вечность. Раскаленную от стыда и желания вечность он сидел в этом шкафу, где пахнет затхлостью, пылью, старой одеждой и средством от моли, — и смотрел. В глубине ошалевшего от возбуждения сознания панически билась мысль о том, что если его обнаружат — его ждет что-то куда серьезнее подзатыльника. Сержант точно не придет в восторг, чего уж говорить о юноше, который таскал с собой столько оружия… однако они пока что были слишком заняты друг другом, милосердно спасая Сэма от вероятности быть замеченным. Сержант лишь ненадолго прервался, чтобы избавить юношу от остатков одежды, обнажиться самому и снова усесться на край кровати, и у Сэма пересохло во рту. Но не мог же Киль — в который раз за вечер подумал Сэм — не мог же он в самом деле сейчас?.. Мыслительные способности уже отбыли в далекие края со всеми вещами, оставляя мерзкого извращенца Сэма Ваймса во все глаза подсматривать за тем, как — боги! все боги и все демоны! — юноша медленно подается навстречу проникающему в его тело члену. Поначалу, ему это, кажется, не очень нравилось — Сэм видел, как напрягается спина, как юноша прижимается лбом к лицу сержанта, как будто чтобы скрыть смущение от собственной неопытности. Но он упорно подавался навстречу члену, опускаясь всё ниже, пока сержант придерживал его за ягодицы, не позволяя насадиться с размаху на всю длину. Несколько мучительно долгих минут Сэм, нервно закусывая губы, изнывал от совершенно неожиданного для него желания самому прижаться поцелуем к бледной коже на лопатке, приласкать, помочь расслабиться, сделать юноше приятно. Но, очевидно, бережные ласки сержанта брали своё и без дополнительной помощи — движения становились размашистее, увереннее, а тяжелое дыхание через нос сменилось приглушенными, сладкими стонами. Всё это выглядело куда лучше, чем на любой самой яркой открытке, и было в сотни раз горячее. — Еще, — торопил юноша. — Ах, еще! — однако сержант отказывался подчиняться и лишь целовал его, то и дело соскальзывая губами на подставленную изящную шею. В этот момент осознание ошарашило Сэма как удар в солнечное сплетение — желание быть там. Желание быть тем юношей, чтобы его касались, брали, любили… Ведь это должно быть по-настоящему приятно раз юноша так сладко стонет, и на мгновение у Сэма свело внутренности от самой идеи поменяться с юношей местами. От мысли ощутить поцелуи на своей шее, ощутить, как в его тело входит этот член, чтобы с его губ срывались вздохи, переходящие порой в откровенные стоны. Сэм провел ладонью по груди, отчаянно воображая, как прикасается к этому юноше — и как прикасаются к нему самому. Сухо сглотнув, Сэм опустил руку ниже и сжал член через грубую ткань штанов, еще не смея опуститься до того, чтобы ослабить шнуровку. Как будто это будет последний рубеж, перейдя который, он падёт безвозвратно. Однако то, что он видел, явно не способствовало его спасению от искушения! Весь мир затмило это видение — изящное тело, изгибающееся в крепких, загорелых руках сержанта, бледные ягодицы и блестящий от смазки член, проникающий в уже такое податливое и наверняка невероятно горячее отверстие. Еще и эти звуки, похожие на приглушенные шлепки, в то мгновение, когда юноша опускался до самых бедер сержанта, а затем резко поднимался, чуть выпуская член — чтобы снова принять его как можно глубже. И это было до того дурно — подсматривать за этими ласками, — что у Сэма кружилась голова и в груди боролись противоречивые желания сбежать, выдав себя, и остаться, чтобы увидеть всё до самого конца. А потом стало лишь хуже. Киль мягко остановил юношу, который, совершенно потерявшись в собственном возбуждении, рьяно насаживался на его член, и шепнул ему на ухо пару слов. На мгновение Сэм испугался, что его увидели. Но Киль всего лишь уложил юношу на спину, лицом к изножью кровати так, что волны черных волос свисали с края матраса, и снова улегся промеж его разведённых ног. Теперь Сэм видел лицо юноши, его раскрасневшиеся от поцелуев, искусанные губы, еще лучше слышал сладостные, но такие тихие, робкие почти что стоны. И к испепеляющему желанию неожиданно примешалась колкая, мучительная зависть. Ведь этот юноша попросту слишком хорош для него. Он никогда не захочет быть с Сэмом. И всё, что Сэму оставалось — смотреть. Смотреть и знать, что он этого не забудет, что эти яркие и такие сладостно-порочные образы надолго поселятся в его весьма неискушенной фантазии. Киль склонился ниже, впившись пылким поцелуем в подставленную шею, и, кажется, это было исключительно правильным решением, потому что юноша зашелся в беззвучном стоне, закатывая глаза. Он вздрагивал всем телом и так цеплялся за сержанта двумя руками, что наверняка оставил на его коже следы. Сэм почти ощутил, как эти воображаемые царапины саднят на его собственной спине, и понял, что больше он не выдержит. Стараясь быть как можно тише, он кое-как расшнуровал штаны и обхватил член ладонью, стараясь вторить темпу движений, за которыми наблюдал. Да, это было уже за гранью допустимого и приличного, и Сэм чувствовал себя ужасным, дурным человеком — но никогда он не был настолько возбужден, и уже знал, что надолго его не хватит. Скрипела кровать, кожа влажно липла к коже с каждым толчком, с зацелованных губ срывалось громкое дыхание, сержант говорил что-то едва слышным ласковым, хриплым шепотом, а волны черных волос вздрагивали так же, как вздрагивало все тело юноши — пока он не не замер, напрягаясь всем телом и жмурясь. Это зрелище стало последней каплей для Сэма, который так невозможно остро представляя себя и на месте сержанта, и на месте юноши, что едва ли бы в тот момент вспомнил собственное имя. Сердце билось так тяжело и шумно, что Сэм был совершенно уверен, что сержант при всей его внимательности, обязательно его услышит. Семя остывало на руке, становясь липким и неприятным, и Сэм очень хотел вымыться. И штаны постирать. И шкаф отмыть до зеркального блеска. Временно утолённое желание затихало, и способности мыслить уже робко просовывали голову в дверной проем, интересуясь, не пора ли им вернуться. Не опасайся так Сэм неосторожным движением выдать себя и получить заслуженную кару за чрезмерное любопытство, он бы попытался уйти, пользуясь тем, что двое на кровати отвернулись, укладываясь удобнее. Киль осторожно прижал юношу к своей груди, бережно перебирая его растрепавшиеся волосы, а тот, закрыв глаза, лишь тяжело дышал, чуть улыбаясь. Сэм прижался затылком к стенке шкафа и осторожно сполз вниз, садясь на голени. Видимо, придется подождать, пока уснут, и потом только убираться восвояси. *** Впрочем, он не догадывался о том, что о его присутствии Сэм Ваймс — командор, сэр, герцог, а ныне еще и сержант Киль, — знал с самого начала. Ведь эти яркие и такие сладостно-порочные образы надолго поселились в его тогда весьма неискушенной фантазии: всё, что он увидел, пока сидел в шкафу, где пахло затхлостью, пылью, старой одеждой и средством от моли. И Сэм Ваймс не мог сказать наверняка, жалел ли он, что в тот вечер оказался здесь.