Be here

«Nothing’s gonna hurt you baby. As long as you’re with me you’ll be just fine» — Cigarettes after sex       В Кур-де-Фонтейне снова бушевала непогода. Свинцовое небо заволокли темные тучи, предвещающие о скором начале ливня. Еще мгновенье, и его первые капли грузно опустились на землю, постукивая по сводчатым крышам домов, ударяясь об оконные рамы, мелким зноем пробегаясь по асфальтированным дорогам. Прохожие, словно нетерпеливые букашки, в спешке разбегались с затонувших улиц, пережидая дождливое ненастье в своих крохотных убежищах: там, докуда уж точно не доберется неукротимая стихия. И только он, стоя посреди тенистой аллеи, кротко внимал каждому дуновению беспокойного ветра, не смея пошевелиться.              Где-то за горизонтом, в тернистой куче дождевых облаков мелькнула молния. Косматые тучи, томно нависая над поникшей землей, враждебно сталкивались между собой, порождая все новые раскаты грома. Он не мог это контролировать. Пытался. Снова и снова. Но не умел.              Ярые порывы ураганного зноя продолжали колыхать голые ветки. Потухший, будто бы неживой взгляд судьи неподвижно сосредоточился на затянутом грозовыми тучами небосклоне. Накатывающие слезы затуманивали виденье. Они молча выскользали из поблекших глаз, изящной линией скатываясь по бледным щекам. Мелкая дрожь пронзила тело: Невиллет продрог до нитки, но так и не решался уйти. Мелкие капли дождя вскользь пробегали по вьющимся локонам юдекса, придавая его шелковистым прядям несвойственное ощущение тяжести. Атласная рубашка насквозь пропиталась влагой, неприятно прилипая к промерзшему телу.              Навязчивое чувство вины не отступало ни на шаг. Оно настырно въедалось в сознание судьи, порождая в нем все новые сомнения и сожаления. И ни одно принятое решение, ни один вынесенный вердикт не мог бесследно сказаться на этом безмолвном, с виду бесчувственном человеке. А человек ли он вообще?              Познание людских чувств все еще оставалось для него необузданной загадкой. Понимание себя, тот необходимый, центральный аспект личностного сознания, никак не поддавался судье. Невиллет во всем придерживался строгой иерархии законов, следовал лишь объективному голосу разума, отбрасывая мимолетные отголоски эмоциональных переживаний. Верил, что поступает по-совести. Так, как нужно. Так, как следовало бы. Но почему же его действия так часто осуждались? Почему для окружающих его облик неустанно ассоциировался с черствостью и равнодушием, лишенным всякого сострадания? Ответ на этот вопрос никак не находился.              Но он продолжал надеяться.              Продолжал постигать то, что было ему чуждо. Но этого, конечно же, никто не замечал.              Когда неподалеку сверкнула ветвистая молния, с грохотом ударяясь об продрогшую землю, мужчина рвано выдохнул, сжав дрожащие пальцы в кулак. Он вновь был неспособен контролировать это. Но действительно пытался. Пытался притупить томящую слезливость в глазах, в который раз упрекая себя в непозволительном проявлении слабости. А хмурые капли дождя все так же опускались на город, настырно стучась в запотевшие окна. Но ни одна из них больше не попала на вздрагивающие плечи судьи.              Кто-то принес зонтик.              — Льет как из ведра, — бархатный голос прозвучал совсем близко, — а вы без зонта.              Вздрогнув от неожиданности, верховный судья резко развернулся, с явным недоумением поглядывая на собеседника. Он сразу понял, кто был перед ним: с первой фразы, нет — с первого слога. Только один человек на его памяти мог сочетать в себе черты, диаметрально противопоставленные друг другу. Безоговорочная твердость характера, угадываемая в каждой нотке звонкого, властного голоса, перетекала в обворожительную грациозность мыслеизъявлений , так приятно обволакивающих слух. От этого становилось даже неловко. Невиллет попытался незаметно смахнуть жгучие слезы, застывшие в изумленных глазах.              — Благодарю, — сдержанно ответил судья, пытаясь не выдать накатывающую дрожь в голосе, — вам стоило подождать меня внутри.              — Негоже это — мокнуть поодиночке.              Сказав это, Ризли хитро прищурился, расплывшись в искренней, нежной улыбке. Он прекрасно понимал, что происходило здесь. И Невиллет, пытаясь убедить себя в обратном, все равно подсознательно чувствовал, что уже выдал свой секрет. Но от осознания этого его не отяжеляла никакая тревога. Наоборот, печаль, не покидающая судью на протяжении нескольких недель, внезапно отступила, замялась, будто бы заглушилась чем-то приятным. А может быть и кем-то. На бледном лице юдекса появилось что-то наподобие слабой улыбки, а с губ сорвался сдавленный смешок.              Как и ожидалось, дождь почти прекратился. Слабый ветер еще окутывал притихший город, сотрясая голые ветки деревьев. Ризли почувствовал, как неприятный холод въедался в кожу, медленно оседая в сыром воздухе. Он бросил кроткий взгляд в сторону дворца Мермонии и, ловким движением сняв с себя пуховую куртку, накинул ее на плечи судьи.              — Пойдемте внутрь, здесь становится промозгло.              Невиллет благодарно кивнул. Продрогшее прежде тело наполнилось приятным теплом. Невозможно сказать наверняка, было ли то следствием появления нового элемента одежды. Вероятно, истинная причина таилась в другом. Едва заметный румянец осел на щеках юдекса.              — Пожалуй, нам и впрямь пора идти — задумчиво произнес Невиллет, поправляя на плече съехавший край куртки, — мне также есть, что обсудить с вами, господин Ризли.              — Только после того, как согреем вас чаем, месье.              — Вы полагаете, это необходимо?              — Именно. Поверьте, я кое-что смыслю в приготовлении действительно хороших напитков.              Невиллет, не смея возразить, лишь слабо улыбнулся уголками губ, как бы давая свое согласие. И Ризли, довольный собою, радостно ухмыльнулся в ответ. Мелкая изморось продолжала накрапывать, но уже слабо, совсем понемногу. Герцог не выпускал зонт из рук.              Еще мгновенье, и они вместе покинули тенистую аллею, неторопливо направляясь к дворцу. Ризли не досаждал судье вопросами, но он сам, на удивление, выступил инициатором их беседы. И пусть сперва фразы Невиллета звучали неловко, невпопад, он продолжал пытаться выразить их подобающе, старательно обдумывая каждое слово. И Ризли, желая подбодрить собеседника, лишь ободряюще кивал, как бы говоря: «Все хорошо, так держать!» Герцог был первым человеком, который разглядел в нем нечто большее, чем отстраненное беспристрастие. А также был единственным, у кого вовремя нашелся зонт.