confess

Майлз знает — то, как его взгляд задержался на бёдрах Мигеля, его заднице, не может быть чем-то платоническим. Отнюдь. Такого просто не может быть, и на самом деле всё началось совсем не так. Но после того, как они с Мигелем наконец-то наладили отношения, он стал позволять себе смотреть дольше. Он позволял себе смотреть, позволял себе буквально пялиться. Просто позволял себе всё это, не нуждаясь в своём внутреннем разрешении на все эти взгляды. Он представлял. Послушайте. Не то чтобы это было для него сложно, ясно? Серьёзно, после всей этой истории с Пятном, спасения его родной вселенной, того, что его Apá остался целым и невредимым, и того, что они с Мигелем впервые хотя бы приблизились к адекватному диалогу? И после того, как они стали способны действительно проводить время вместе, начиная с коротких моментов, когда они разговаривали друг с другом только при необходимости, а затем, в конце концов, даже выполняли некоторые миссии вместе? Мигель О'Хара сделал всё возможное, чтобы извиниться перед Майлзом за свои действия, что... определённо больше, чем Майлз ожидал от него. А потом Мигель берёт себя в руки, чтобы, наконец, кинуть Майлзу извинение? Ну, во-первых, последнее действие реально удивило Майлза, потому что это значительно превзошло все его ожидания. А потом Мигель О'Хара опустился на уровень с ним, поравнявшись ростом и… чёрт возьми. Опустился перед ним на колени. Буквально, блять, встал НА КОЛЕНИ. Сказать, что Майлз был застигнут врасплох, было бы сильным приуменьшением того, что он почувствовал в тот момент. Лучше даже сказать, что он был ошеломлён, чертовски удивлён, слегка напуган... Эти слова подходят намного больше. Но самое главное? Он был взволнован. Взмахнул руками. А ещё ощутил глубокую честь и уважение. Видеть эту огромную массу человека, Паука, стоящего перед ним на коленях, было чертовски странно, и Майлз не знал, что было бы лучшим разрешением всей этой ситуации. Чтож, Мигель опустился на колени, ища зрительного контакта с ним — и хотя Майлз терпеть не может продолжительный зрительный контакт, вся ситуация заставила его сделать очень интимное исключение. Он в ответ посмотрел Мигелю в глаза, а затем присел — опустился на колени — на пол прямо перед более крупным мужчиной, положив руку ему на колено, чувствуя, что тому нужен физический контакт, будто ему необходимо было заверить Мигеля, что он здесь и останется рядом до тех пор, пока он нужен. Этот человек так низко склонился перед ним, и Майлз просто не мог смотреть на это. Так что в один момент Мигель по собственной воле прервал зрительный контакт... Майлз потянулся к нему сам. Он протянул руку и приподнял подбородок мужчины. Мягко, даже не подталкивая и не оттягивая, просто направляя его голову большим пальцем по подбородку. Глаза Мигеля сверкнули в ответ, наполненные непролитыми слезами — то, чего Майлз тоже не ожидал когда-либо увидеть, и, откровенно говоря, не был уверен, не почудилось ли ему. Но он оказался прав. И Мигель говорил всего с несколькими паузами между словами, только чтобы прерывисто вдохнуть и продолжить то, что он говорил, а это были- Сплошные извинения и похвалы. Искренние, насколько мог судить Майлз. Глаза мужчины блестели от слёз, когда он извинялся перед Майлзом и говорил ему, какой он, по его мнению, прекрасный, а Майлз всё ещё держал его за подбородок, наблюдая за ним. Осознание происходящего на мгновение вызвало у него небольшой внутренний кризис, потому что он не хотел отпускать старшего, чувствовал, что это было бы неправильно, особенно в такой момент. Так Майлзу просто пришлось смириться и позволить себе скорректировать то, как он — за неимением лучшего слова — относился к Мигелю. В конце концов он положил ладони на обе щеки мужчины, растянув их ровно настолько, чтобы пальцы коснулись скул Мигеля, а ладони лежали по обе стороны от его подбородка. Кожа мужчины была тёплой и сухой под его прикосновениями, лёгкие царапины от его щетины покалывали ладони Майлза. И Мигель, казалось, просто... таял от его прикосновений. С последними словами Мигель судорожно вздохнул и сморщил нос, когда слёзы наконец хлынули наружу, потекли из уголков и донышек его глаз вниз по лицу, по линиям пальцев Майлза и капнули вниз с подбородка мужчины. Мигель застонал и пробормотал что-то, включавшее в себя ещё одно извинение, завершившееся словами, — Моралес... Майлз, чёрт возьми, — и перешедшее в ворчание. Поначалу Майлз был поражён проявлением уязвимости, но, услышав, как Мигель бормочет себе под нос нелестные вещи о себе, снова заговорил, слегка повысив голос, чтобы убедиться, что мужчина обратит на него внимание: — Нет, — решительно сказал он, его руки перестали обхватывать лицо Мигеля, одна легла ему на затылок, а другая на плечо, он немного изменил свою позу, чтобы наилучшим образом успокоить человека, которого он видел в самом уязвимом состоянии, в каком он вообще мог видеть его до этого. Его ответ привлёк внимание Мигеля, но мужчина всё ещё выглядел пристыженным, его брови нахмурились на высоком лбу, а слезящиеся глаза только подчеркивали, каким измученным он выглядел со впалыми щеками и тёмными кругами под глазами. Мигель выглядел почти так же, как когда Майлз впервые встретил его, только без слёз, но тогда он излучал такую же напряжённую энергию, близкую к отчаянию. Теперь Мигель выглядит просто опустошённым. Потерянный, измученный и пристыженный. Майлз решает, что этот образ ему не идёт. Поэтому, обхватив голову Мигеля, он мягко наклонил её, чтобы посмотреть мужчине в глаза, возвращая тот глубокий зрительный контакт, которого этот человек, казалось, искал и которым правда наслаждался, но который не особо нравился самому Майлзу. Однако это, казалось, подействовало на Мигеля успокаивающе, поскольку мужчина чуть-чуть выпрямился и по собственной воле слегка приподнял голову, чтобы лучше разглядеть Майлза. Внезапно Майлзу показалось, что он смотрит не на отчаявшегося и испуганного человека, а на преданного, смотрящего снизу вверх на существо, которому он планирует поклоняться до конца своих дней, взволнованного и благоговеющего перед его славой. Майлзу и в голову не приходило, что этот взгляд может принадлежать Мигелю О'Хара, и от этого у него что-то сжалось внизу живота, аккуратной дорожкой пройдя через торс и огибая грудную клетку. Майлз собирался что-то сказать, но что? Ах. — Я думал, мы в расчёте, чувак, — говорил Майлз с лёгкой усмешкой, чувствуя, как его губы растягиваются в мягкой усмешке, его руки проводят дорожки к плечам Мигеля — это действие словно закрепило его присутствие рядом с мужчиной, обеспечивая тому уверенность в нём физическими доказательствами. — Не нужно никаких извинений или чего-то в этом роде, чувак. Мы уже прошли через это, и мне этого достаточно. — Pero- …это ничего не изменит, — умолял Мигель, — То, какие слова я сказал тебе вначале — тогда я совсем тебя не знал, недостаточно хорошо! Но ты доказываешь и продолжаешь вновь и вновь показывать, какой ты хороший паук и эмпатичный человек — это всё просто говорит мне о том, насколько чертовски несправедливым я был к тебе, раз за разом. И мне потребовалось так чертовски много времени, чтобы, наконец, найти чёртов момент, чтобы поговорить с тобой наедине и принести тебе прямые чёртовы извинения, которых ты заслуживаешь! Всё, что Майлз смог вспомнить в этот момент — множество раз, когда его посылали на задания или даже он сам отправлялся на задания вместе с Мигелем, и как этот человек, очевидно, изо всех сил старался узнать мысли и мнение Майлза, выслушать его, а затем, если те соответствовали сложившейся ситуации, он объединял часть или принимал даже весь предложенный Майлзом план целиком, за место своего собственного. Да, он не извинился напрямую, но он делал всё возможное, чтобы загладить свою вину своими действиями и всем прочим, и это было более чем ясно самому Майлзу. Это было совсем не честно по отношению к нему, вот что понял из этого Майлз, и он ничего не мог с собой поделать. Он наклонился вперёд и нежно прикоснулся макушкой ко лбу Мигеля. Они были так близко друг другу всё это время... С момента их совместного захвата Пятна и всего остального, что последовало за этим. Мигель удивлённо втянул носом воздух, поражённый этим действием, и Майлз решает использовать чужое замешательство в своих интересах. — Хах, — рассмеялся он, внезапно осознав, насколько он близок к Мигелю О'Хара, лидеру Паучьего-общества. — Ты в самом деле не хочешь дать себе разгрузиться, не так ли, Мигель? — небрежно спросил Майлз, его тон непринужденный, даже разговорный. Тёмно-красные глаза Мигеля сверлят его, но, находясь так близко, Майлз не может почувствовать ничего, кроме лёгкого замешательства, почти исходящего от этого человека. Майлз снова прижимается головой к голове Мигеля, всего один раз, а затем снова садится на корточки. — Чувак, я знаю, что мы всегда сами себе злейшие критики, но ты не должен быть таким строгим к себе. Я знаю, некоторым из нас очень легко таить обиду и всё такое, но ты сделал более чем достаточно, чтобы показать мне, что считаешь меня способным и равным себе, да? Я имею в виду… — он пошевелил рукой, на которой красовались универсальные часы-портал, губер, — или как ещё его назвать — наклоняя циферблат к Мигелю, а затем обратно к себе, — то, что у меня есть часы, доказывает твои слова, не так ли? Мигель выдыхает что-то, что может быть слабым фырканьем в глубине его горла, и качает головой. — Всё, что я пытаюсь сказать, это то, что ты заслуживаешь большего, — говорит Мигель, — Мне жаль, что я не сделал этого раньше, то, как ты... расширил моё понимание! Обо всём! О Мультивселенной, о том, что вообще значит быть Человеком-пауком! Майлз, это абсолютно невероятно, и ты заслуживаешь всех похвал и даже больше! Это всё более чем ошеломило Майлза, и их с Мигелем беседа продолжалась в том же духе в течение нескольких часов, и в конечном счёте Майлз почувствовал, что это стало основой того, во что превратилась их с Мигелем дружба. На данный момент прошли месяцы с тех пор, как это произошло. Даже нет — чёрт возьми, неужели прошло уже полгода? Возможно, это не так уж и много, но хрен его знает. Поход по измерениям для Майлза всё ещё, по крайней мере, частично доступен из-за обновления часов на его губере, Мигель ковырялся в них и изменял примерно несколько месяцев, пока Майлз, наконец, не был официально принят в Общество, примерно через две недели после того, как у них наконец-то случился момент тет-а-тет, который так долго ждал подходящего времени. *~*~*~ В любом случае, в чём суть — Майлз знает, что он пялится, ясно? У него могут быть оправдания (он всегда рядом, трудно не пялиться), причины («типа, он как будто постоянно напряжён, я не понимаю, как, чёрт возьми, человек может быть таким... отточенным??») и просто слегка панические реакции, когда его ловят на том, что он пялится — (к счастью, до сих пор его палил только Хоби, и панк отвёл его в сторону, вначале проверив его на наличие лихорадки, прежде чем они перешли к по-настоящему плодотворному диалогу) — но Майлз очень хорошо знает, что для этого есть лишь одна реальная причина. Причина — чёртова улыбка Мигеля О'Хары. Казалось, этот человек действительно позволил себе расслабиться после того, как наконец смог вслух извиниться перед Майлзом... Его впалые щёки будто снова медленно наливались, а тёмные круги под глазами словно светлели и исчезали. А ещё он просто… Продолжает. Шутить. С Майлзом, с Мисс Джесс, с Гвен и с... ну, не со всеми Пауками, которые с ним разговаривали, но определённо ещё с несколькими из них! И всякий раз, когда он это делал, когда ухмылялся или когда заливался смехом, он при этом обнажал свои клыки. Он запрокидывал голову, если его пробивал особенно сильный смех, и Майлз не мог не чувствовать внутреннего удовлетворения всякий раз, когда ему самому удавалось спровоцировать такую реакцию. Это было... Чрезвычайно приятно, всегда. Так что Майлз не считает — на самом деле, не может — как само собой разумеющимся, что ему теперь разрешено — и на самом деле очень даже приветствуется — тусоваться в лаборатории Мигеля, в его офисе-лаборатории-хрен-пойми-что, пока мужчина там. Может, старший и работает, но они стали активно проводить больше времени вместе, и начали они с того, что Майлз сначала сам разыскал мужчину, после всех этих извинений и всего остального. Они проводили больше времени вместе, как во время работы Мигеля, так и в конце концов, когда мужчина заглядывал к Майлзу, когда тот делал домашку или рисовал какие-нибудь наброски. До сих пор встречи происходили только в пределах штаб-квартиры «Паучьей-сети», но когда Майлз подумал об этом, он понял, что не был бы против, если бы Мигель тусовался с ним в его собственной вселенной. Да, он считает, что ему, вероятно, было бы не слишком уютно где-нибудь у всех на виду с Мигелем в его костюме паука, но мужчина доказал, что способен отложить в сторону эту часть себя, если понадобится. То ли он восстанавливается после особенно тяжкого столкновения с какими-то злодеями, то ли наконец всерьёз воспринял предложения Лайлы, Мисс Джесс и Питера Б., но Майлзу уже несколько раз удавалось увидеть Мигеля О'Хару в повседневной одежде. И каждый раз это было одинаково неожиданно и восхитительно. Да. Да. Он уже думал о Мигеле О'Харе как о восхитительном человеке. Майлз знает, что он обречён. Чтож… Он позволяет себе смотреть. Просто смотреть — это ведь не преступление, верно? По крайней мере, не должно быть им. Ну и что с того, что в последнее время он всё больше и больше завороженно наблюдает, как Мигель смеётся, улыбается и подшучивает над ним? И какая разница, что в его альбоме появилось ещё больше рисунков крупного мужчины, его улыбки в профиль, его, стоящего спиной, усердно работающего за клавиатурой своего компьютера, и ещё много всякого такого? И что с того, если Майлзу снятся яркие сны об этом человеке и его заливистом смехе, о том, как близко он стоит, о том, как он смотрит на него с тем странным выражением в глазах, которое он видел так ясно вблизи, когда Мигель приносил ему свои извинения? Майлзу не нужно чувствовать себя виноватым из-за этого. Нисколечко. Кроме того, Мигель О'Хара вне его досягаемости. Майлз, вероятно, тогда неправильно истолковал выражение его лица, потому что он ни за что не смог бы действительно увидеть в его глазах столько преданности, веры и того, что, возможно, даже было любовью. Абсолютно нет. Ни за что. Так скажите ему, почему в следующий раз, когда он будет болтаться в лаборатории Мигеля, мужчина сам просто небрежно посадит его на консоль, проходя мимо него? Мигель проносится мимо него и продолжает общение, будто только что не произошло ничего странного, передвигая его с небрежным замечанием типа, «Подвинься, Майлз, мне нужно ещё немного места. Просто держись крепче». Это заставило Майлза дрожать изнутри, его глаза широко раскрылись, когда он — как и было велено — цепляется за край консоли руками и пятками, прижав их к нижней стороне стола в момент, когда Мигель опускает его. Он не знает, сколько времени ему требуется, чтобы вновь сосредоточиться, но он определённо трезвеет в следующий раз, когда Мигель снова проносится мимо него и небрежно похлопывает его по щеке (!!!), продолжая заниматься тем, над чем работает. Майлз вновь лишается дара речи, но при этом чувствует себя так, словно в его животе и грудной клетке порхают бабочки, описывая круги и формы, известные только им самим. Майлз остаётся сидеть как вкопанный, наклонившись в том же направлении, куда ушёл Мигель, пребывая на консоли, но страстно желая последовать за мужчиной. Но он остаётся сидеть. Потому что Мигель посадил его сюда. На самом деле он даже не может поёрзать, потому что обнаруживает, что полностью захвачен движениями Мигеля, осознаёт, куда идёт мужчина и как он двигает руками. Что абсолютно нормально. Как будто ничего не произошло. Как будто тот не перевернул всё с ног на голову всего несколькими движениями. А Мигель продолжает печатать, время от времени проводя руками по голографически проецируемым экранам, заставляя их двигаться или прокручиваться дальше. Отбрасывает их в сторону и подтягивает другие. Отстранённо Майлз ловит себя на том, что пытается вспомнить, кто сейчас находится на активной миссии, кто бы это мог быть. Но в его голове сплошная пустота. Имеет ли это вообще значение? Он решает, что это не так. Во всяком случае, не так уж много. Что сейчас важнее, так это наблюдать за Мигелем в действии, таким плавным в движениях, даже когда он находится за экранами и постукивает по клавишам, заученно петляя по своему рабочему пространству. От этого становится более чем ясно, что он точно знает, где что находится, что естественно. В конце концов, это его лаборатория. Но что-то в этом по-прежнему настолько гипнотизирует и привлекает внимание, притягивает Майлза. И затем Мигель делает финальное движение размашистым жестом, закрывая несколько экранов перед собой, а затем сжимает руку в кулак в воздухе, зовёт Лайлу и просит её выключить экран и немного самой за всем присмотреть. Лайла на мгновение появляется в своей голографической форме, отдаёт честь Мигелю, машет рассеянному Майлзу, всё ещё сидящему на консоли, и снова резко исчезает из поля зрения. Огни последних экранов и консолей тускнеют так же быстро. А теперь Мигелю нужно всего лишь сделать один, два своих больших шага по небольшому пространству, и он оказывается между коленями Майлза. Он стоит между его коленями, и Майлз смотрит на него снизу вверх, как будто он в оцепенении, бабочки в его животе внезапно останавливаются, как будто они, как и он, полностью сосредотачивают всё своё внимание на том, как Мигель улыбается ему, и как улыбка превращается в ухмылку, которая обнажает его верхние клыки. Если бы Майлз был склонен к выдуманным преувеличениям, он бы сказал, что у него ёкнуло сердце. Однако оно просто внезапно начало биться с удвоенной скоростью, ускоряясь при виде острых клыков и прищура Мигеля, когда во внешних уголках его глаз появляются едва заметные морщинки от смеха. Беспомощный и осознающий, что он действительно по уши увяз, Майлз просто улыбается в ответ. Он не знает, что за дурацкое выражение у него сейчас на лице, но он видит, как улыбка Мигеля становится шире, а затем его заключают в объятия. Эти большие, тёплые, мускулистые руки. Которые обвивают Майлза без каких-либо проблем, заморочек и вопросов. Одна из ладоней Мигеля ложится ему на поясницу, и такое ощущение, что она, чёрт возьми, покрывает это место целиком. Майлз отчаянно хныкнул, а мог и не хныкать. Это заставляет Мигеля правда рассмеяться, что больше похоже на хихиканье, и он на мгновение крепче прижимает Майлза к себе, прежде чем отойти на полшага настолько, что Майлз уже чувствует, как он тянется обратно к мужчине, но также и настолько, чтобы он мог посмотреть ему в глаза. — Кто же знал, что мне нужно было просто обнять тебя, чтобы заставить замолчать, а? Будем иметь это в виду на наших следующих миссиях, — поддразнивает Мигель. Его глаза всё ещё прищурены. Его улыбка такая настоящая. Голова Майлза кружится-кружится, кружится-кружится-кружится, его сердце бьётся так быстро. — Да, — Майлз ловит себя на том, что его голос звучит немного хрипло, когда слова срываются с губ, — Это может пригодиться в будущем. Но хочешь знать, что было бы лучше этого? Мужчина такой настоящий, но в то же время кажется, что он просто не может быть таким на самом деле. Но руки Мигеля на его бёдрах тёплые, он смотрит на него сверху вниз, и его пристальный взгляд притягивает Майлза ещё сильнее. — Что же это может быть? — спрашивает Мигель. — Это, — говорит Майлз и притягивает Мигеля к себе и немного вниз, чтобы он мог вытянуться и соединить их губы. Целый хор бабочек в его животе затихает, и всё, что он может слышать в течение нескольких мгновений — это глухие удары своего сердца о грудную клетку, звон в ушах и собственное тяжёлое дыхание, когда он отпускает мужчину и задаётся вопросом, не облажался ли он только что. В ответ Мигель снова подходит к нему ближе, сокращая и так небольшое расстояние между ними, и вновь кладёт на него руки, одна возвращается к пояснице, другая — к щеке, когда он целует его в ответ. Он целует Майлза в ответ, и кажется, что весь мир вокруг них теряет фокус, потому что всё, на чём Майлз может сосредоточиться — это мелкие детали, которые он не может не замечать в данный момент- Тепло прикосновения губ к губам Рука Мигеля на его щеке, как нежно он прижимает её к нему Мягкое причмокивание их губ, когда они соединяются и вновь отдаляются Дрожь, пробегающая по его телу, когда Мигель прикусывает его нижнюю губу, он чувствует лёгкое покалывание от двух верхних клыков, которые не впиваются в губу, но чертовски близки к этому Тихий стон, который он не может сдержать, вырывается из него Тихий удовлетворённый вздох, который издаёт Мигель, когда руки Майлза ложатся ему на плечи Чувство «о, ты не спишь», которое проходит сквозь Майлза, как тончайший отзвук, когда они наконец расступаются, и он обнаруживает, что тихо задыхается, когда Мигель улыбается ему, так мягко и искренне. Майлз не может сделать ничего другого, кроме как улыбнуться в ответ. На этот раз он чувствует, что слегка наклоняется в сторону Мигеля, как подсолнух к солнцу. Его собственная улыбка, вероятно, выглядит слегка беспомощной, слегка одурманенной, слегка потрясённой. — Всё в порядке? — спрашивает Мигель. — Более чем, — отвечает Майлз, чувствуя, как его лицо слегка краснеет, а сердце становится честным. — Хорошо, — говорит Мигель, возвращая ту улыбку, которая абсолютно обезоруживает. Мягкую. Счастливую. Одурманенную. Удовлетворенную и полную надежд, и, и- Всё. Абсолютно всё это и даже больше. О, и будет ещё кое-что, в этом Майлз абсолютно не сомневается. Будет больше, будет лучше, а будет и хуже, но у него есть то, чего он хотел, и у Мигеля тоже. Внезапно Майлз понимает, как Мигель смотрел на него, когда тот опустился перед ним на колени. Он чувствует, как его сердце наполняется теми же чувствами, неверием, теплом и надеждой. Потому что они оба воспользовались своими шансами, и вот они здесь. Поэтому, когда он сидит там, рука об руку с Мигелем О'Харой, Майлз Моралес не думает о том, повлияет ли всё это на мир за пределами. Скорее всего, так оно и будет, и это невероятно, но... Сейчас это не имеет значения. — Да, чувак, — Майлз улыбается, сияя от радости, — у нас всё хорошо.