Aboveground || В свете софитов

      — Как вы думаете, — осторожно начинает Шинсо после тренировки с Айзавой, точь-в-точь повторяя слова, которые он накануне вечером практиковал перед зеркалом бесконечное количество раз, — должен ли я быть публичным героем?       Пока Шинсо вытирает потные ладони о тренировочную форму, Айзава медленно моргает, явно обдумывая вопрос. И это одна из тех вещей, которой Шинсо восхищается в своём учителе. Дело в том, что из-за множества проблем, связанных с доведением причуды Шинсо до точки прорыва, Айзава, естественно, в курсе обо всех смущающих затруднениях, с которыми сталкивается Шинсо, когда он задаёт кому-то вопрос вне боя (явные подозрения из-за причуды сделали это с Шинсо). Поэтому Айзава очень серьёзно относится ко всем его вопросам. Даже глупым.       Этот вопрос… не из числа глупых, хотя он определённо заставляет Шинсо чувствовать себя глупым.       — Нет, — в конце концов говорит Айзава.       Всего один слог, но отчего-то грудная клетка с размаху пронзается отчаянными, причиняющими боль частицами, словно от ударов. Айзава, не замечая того, что в уши Шинсо будто хлынула кровь, продолжает:       — Твоя причуда гораздо больше предрасположена к подпольной работе, которая не сделает тебя известным. У тебя есть навыки, и ты можешь стать героем любого типа, но это был бы не самый логичный вариант из тех, что тебе доступен.       — О-ох.       Шинсо и сам об этом задумывался. В этом нет ничего нового. И Айзава прав — его слова вполне логичны.       Однако сейчас Шинсо не до логики. Стоять здесь, посреди одной из беговых дорожек Юэй, полуобнимая себя и дрожа, пока лёгкий ветер подхватывает остывающий пот и охлаждает его тело — становится почти невозможным. Он сильно моргает один раз и пытается унять жжение в переносице.       — Верно, — отвечает он, откашливаясь. Айзава, занятый упаковкой второго захватного шарфа, который он принёс для Шинсо, поворачивается и вопросительно смотрит на него. — Ой. Спасибо за совет, сэнсэй. Я… эм. Увидимся в следующий раз, ага?       Айзава кивает, на мгновение поднимая руку в знак прощания, а затем возвращается к изначальному занятию.       Шинсо уходит.       Это короткий и простой разговор. Когда действительно важно — Айзава всегда честен и логичен в своих доводах. На самом деле Шинсо не должен сильно беспокоиться о разговоре, особенно учитывая тот факт, что слова Айзавы — отголоски тех вещей, о которых он сам размышлял бесчисленное количество раз. Помимо этого, Сотриголова — герой подполья. Совершенно не значит, что быть таковым оскорбление. Айзава выполняет важную героическую работу, и его сосредоточенность на подполье во многом объясняет, почему Шинсо равняется на него.       Просто… это не то, чего Шинсо хотел для себя.       Если бы Шинсо был умным, он бы согласился с Айзавой и готовился бы к работе подпольного героя. Если бы он был умным, он бы солгал и утаил свою причуду во время спортивного фестиваля, а не раскрыл бы её во время боя с Мидорией. Если бы Шинсо был умным, он бы использовал свои сильные стороны и компенсировал бы свои слабости.       Но сложно совладать с жаждой стремления, когда Шинсо всегда отчаянно желал, чтобы его признали и приняли. Он хочет стать таким героем, которого в детстве никогда не видел в новостях — кем-то со злодейской причудой, кем-то, кто борется с предрассудками и невзгодами, одерживая победу над прихотями общества, которое отвергает таких людей, как он.       Он хочет быть тем, на кого остальные могут смотреть без недоверия, укрывающегося в их глазах.       К сожалению, Шинсо никогда не был в состоянии помочь своему стремлению, одновременно с этим держать это при себе не представляется возможным. В его животе бурлит страх и не утихает до следующей встречи с Айзавой. К тому же становится ещё хуже — тошнота подкатывает к горлу и омывает волнами всякий раз, когда он смотрит на своего наставника.       Сосредоточиться на боевых приёмах, учениях по спасению или даже на простой физической подготовке — трудно, и Шинсо чувствует, что над его шеей висит дамоклов меч. Зачем он вообще тренируется, если ему с самого начала подрезали крылья? Зачем Айзаве весь этот спектакль?       Айзава — первый, кто посмотрел на Шинсо с искренней верой в то, что он может стать героем, — первый, кто увидел Шинсо. Он должен знать, что в глазах Шинсо нет стремления к подпольной геройской работе, верно? И если это так, то тянуть Шинсо за собой — не что иное как жестокость.       Шинсо неуклюже наносит основной удар. Они только недавно начали заниматься рукопашным боем, и Айзава пытается тренировать его мышечную память и направлять его удары таким образом, чтобы не сломать запястья. Если бы Шинсо не бил подушечками пальцев, он просто-напросто уже бы вывихнул руку — он слишком отвлечён, чтобы держать запястье прямо, и по мере продолжения упражнения он наносит удары всё сильнее и сильнее.       Он снова отдёргивает руку назад.       — Нет. Остановись. — Ладонь Айзавы — твёрдая и неподвижная, как кирпичная стена — ложится на плечо Шинсо, и Шинсо вынужден замереть. — Если ты не можешь вытащить себя из собственной головы, то тебе не следует сейчас заниматься. Даже имитация боя может быть опасной, а важная часть героической работы — это знать, когда не следует действовать безрассудно. Я не буду стоять в стороне и смотреть, как ты отправляешься в кабинет Исцеляющей Девочки только потому, что ты используешь это упражнение как способ выразить своё разочарование, а не как тренировку, которая должна быть.       И, ох. Это жалит.       Шинсо отмахивается от руки Айзавы и отбрасывает её резче, чем на самом деле намеревался.       — Неважно, — рявкает Шинсо. Красный взгляд Айзавы сужается на нём, и там, где обычно желудок Шинсо скручивается от беспокойства и необходимости исправить своё поведение — его внутренности опаляет тускло искрящийся пепел несбыточных мечтаний, в миг сгорающих дотла.       — Неважно? — спрашивает Айзава. — Я не ожидаю от тебя такого отношения к занятиям, Шинсо-       — Почему вас это вообще волнует? — перебивает Шинсо, вскидывая руки вверх. — Вы явно не думаете, что я смогу это сделать, так какой смысл меня тренировать?       Айзава смотрит на него с мгновенно расширившимися глазами. На лице наставника это с таким же успехом может означать выражение крайнего шока. Ещё более суровой является тишина, повисшая между ними, как петля. Чем дольше Айзава не отвечает на вопрос, тем сильнее петля скручивается вокруг шеи Шинсо.       — Неважно, — давится Шинсо, но на этот раз его голос гораздо тише; он пытается убедить себя в словах так же, как и Айзаву.       Однако уголки глаз покалывает, а дыхание не замедляется, хотя прошла целая минута с тех пор, как они прекратили спарринги. Он никого не убедил, и он примерно в десяти секундах от того, чтобы унизить себя ещё больше, потому что ему хочется расплакаться, как ребёнок.       Шинсо разворачивается на пятках и бежит.       Он оставляет свои вещи в тренировочном зале. Если Айзава решит покончить с ним и вышвырнуть его с геройского курса, то не похоже, что эти вещи вообще ему понадобятся. Он понимает, что это драматичная мысль, но она оседает у него в горле, как тернистая яма, которая разрастается с каждой секундой, потому что внезапно на него давит осознание: Айзава впервые отказывается рисковать с причудой Шинсо, когда Шинсо настолько резко вспыхнул по отношению к нему.       Он думал, что Айзава верит в него. Оглядываясь назад, Шинсо понимает, что просто никогда не осмеливался удостовериться в этом убеждении.       Захватный шарф по-прежнему висит у него на шее — подарок Айзавы, который он никогда не снимает во время тренировок. Шинсо не снимает его не только потому, что нужно привыкнуть к лишнему весу, но и потому, что он ему просто нравится. И впервые с тех пор, как шарф у него, Шинсо применяет его не для учебной тренировки. Он использует шарф для раскачки и карабканья, чтобы достичь вершины школы, которая настолько изолирована, насколько это вообще возможно. Шинсо злится, но не покидает школьную территорию; он отказывается быть нарушителем и не собирается выходить за пределы кампуса.       Помимо прочего ему не помешало бы навострить слух — он не единственный, кто сюда приходит.       По опыту Шинсо лучшим лекарством от неослабевающего давления, связанного с неоправданными ожиданиями от другого человека — это поглаживание кошки. Кошек либо невозможно разочаровать, либо они вообще не возлагают никаких надежд на людей. Однажды, оказавшись на крыше общежития, ему удалось всего пару раз погладить кошку, которая там живёт. Но сейчас он чувствует, что сегодня будет один из тех редких случаев, когда она подпустит его ближе.       Или ему просто хочется так думать, потому что иначе он сотрёт собственные зубы в пыль от того, как сильно он ими заскрипит от разочарования. За день Шинсо может вытерпеть не так много предательств.       Шинсо приземляется на крышу, сбрасывает с себя захватное оружие и кидает его на край. Сейчас ему кажется неправильным носить шарф на себе. Взамен потере он высматривает маленькое трёхцветное пятнышко; кошка греется у одного из тёплых вентиляционных отверстий прачечной. Он садится рядом, скрестив ноги, и протягивает руку, издавая тихий звук «тшш-тшш».       Кошка пялится на него почти воинственно, шерсть светится белым и оранжевым в лучах вечернего солнца, и совершенно очевидно, что когда она спустя долгую паузу наконец потягивается и направляется к Шинсо — это её личное развлечение.       Во всяком случае — она приходит. Это больше, чем Шинсо мог предложить Айзаве.       — Эй, — раздаётся грубый голос прямо над ухом, и Шинсо подпрыгивает так сильно, что кошка срывается с его колен резким скачком, оставляя очертания когтей на лодыжках, где носки едва ли могли его защитить.       Рука Айзавы хватает его за плечо прямо как во время тренировки. Но вместо того, чтобы припечатать Шинсо на месте подобно блокаде, создаётся впечатление, что он оставляет ладонь для теплоты и стойкости вопреки вечернему ветру. Айзава накидывает брошенный Шинсо шарф обратно ему на голову.       — Не оставляй оружие захвата позади, когда ты на высоте, иначе у тебя будут проблемы.       Шинсо замирает под новым давлением и молится, чтобы учитель не почувствовал учащение его пульса. Осознание того, что на крыше с ним находится Айзава, а не какой-то злодей или одноклассник, не слишком успокаивает, как должно быть. У Шинсо наверняка большие проблемы.       — Эй, — сдавленно произносит Шинсо.       Айзава долгое время ничего не говорит, предпочитая вместо этого присесть рядом, скрестив ноги так же, как Шинсо. Айзава настолько близко, что их колени почти соприкасаются, и Шинсо борется с желанием отстраниться и обнять себя за ноги.       Айзава, всегда внимательный, должно быть улавливает его дискомфорт.       — Ты не против, если я сяду рядом с тобой?       Шинсо кивает, уставившись в колени. Он занят тем, что потирает отпечатки кошачьих когтей; крови нет, но ранки жгутся. Трёхцветная кошка в этот момент поворачивается и принюхивается к воздуху, навострив уши в сторону Айзавы и глядя на него с безопасного расстояния.       Яма в желудке Шинсо дымится. Он не может смотреть Айзаве в глаза, и ему нужно придумать хорошее извинение, чтобы наставник принял его обратно. Трудно что-либо выдавить из себя и преодолеть эту тернистую яму, где скапливается ненависть к себе, потому что… он-ненавидит-тебя-он-никогда-не-доверял-тебе-он-думает-что-ты-будешь-злодеем-       — Мне жаль, — выпаливает Шинсо одновременно с извинениями Айзавы. Шинсо вздрагивает, вскидывает голову и смотрит на наставника.       — Что? — выпаливает Шинсо, потом спохватывается и прикусывает губу. Дерьмо. Неужели он действительно спрашивает после всего, что только что произошло?       — Мне жаль, — повторяет Айзава, отдавая свой разум и безопасность прямо в руки Шинсо. Шинсо никогда бы ничего не сделал с ним, если бы в этом не было абсолютной необходимости, но в данный момент он не уверен, что вообще смог бы, поскольку протянутый ему жест заставляет его пошатнуться.       — Я… явно причинил тебе боль, — продолжает Айзава, — и в мои намерения это не входило. Я всегда был жёстким преподавателем, но в последнее время я стараюсь совершенствоваться ради тех учеников, которые лучше учатся под более мягкой рукой. Моя ошибка в том, что я использовал подход, который вредил твоему обучению.       — Это не… — Шинсо делает паузу, ссутулив плечи. Рука Айзавы по-прежнему на его плече, и он со стыдом обнаруживает, что благодарен за поддержку. — Мне всё равно, если вы жёсткий. Вы всегда справедливы. Я не из-за этого вышел из себя.       — О, — это всё, что Айзава может сказать в первую секунду, но он быстро приходит в себя и говорит дальше: — Тогда что произошло?       — …Вы подумаете, что это глупо, — отвечает Шинсо, протягивая руку к кошке. Возможно, если он сможет поставить на фон этот разговор, он сможет притворится, что ничего не происходит. — То есть, я знаю, что вы думаете, что это глупо. По сути, вы уже это сказали.       — Мы только что выяснили, что я не всегда делаю правильный выбор, когда дело доходит до моего словоблудия, — сухо комментирует Айзава, но затем переходит на более серьёзный тон: — И я нахожу, что проблемы студентов редко бывают глупыми, в отличие от самих студентов, озабоченных ими.       Трёхцветная кошка приседает, переводя взгляд с Шинсо на Айзаву, её хвост мелькает то тут, то там.       — Я просто…       Шинсо глубоко вздыхает и внезапно шумно выдыхает, когда кошка прыгает к нему на колени. Он зарывается пальцами в мягкий мех на её загривке, нежно почёсывая, и тёплой поддержки как раз достаточно, чтобы настроиться на предстоящий разговор. Айзава протягивает руку, и самое меньшее, что может сделать Шинсо — это встретить его на полпути.       — Вы сказали, что из меня не получится хорошего героя, — бормочет Шинсо, обращаясь к кошке. — Сказали, что мне следует скрывать свою причуду, и что она не предназначена для геройской работы, за исключением подполья.       Айзава какое-то время молчит, обдумывая сказанное. Обычно Шинсо ценит стремление Айзавы говорить только в тех случаях, когда тот уверен в своих словах, но сейчас ему хочется, чтобы Айзава выплюнул хоть что-нибудь, да поскорее.       — Мне приходит в голову, — медленно произносит Айзава, — что я поторопился с ответом во время того разговора.       — И всё же вы были правы! — взрывается Шинсо. — Вы не можете взять свои слова обратно, потому что вам меня жаль!       — Я был неправ, — говорит Айзава, и спиралевидный ход мыслей Шинсо замирает от растерянности. Айзава, по сути, никогда не ошибается. Он постоянно прав.       — Я был неправ, — повторяет Айзава, пока Шинсо таращится на него. — Я подпольный герой, и этот факт влияет на моё мнение, даже когда я пытаюсь быть объективным. Успех в твоём мире… — И, ох, это звучит намеренно, но что подразумевает Айзава, когда говорит о том, что это его мир… — …больше связан с маркетингом, презентацией и другими аспектами героической работы, которые лично я терпеть не могу. С такими популярными героями, как например герой Косатка, вряд ли можно сказать, что дело во вкусовом предпочтении определённой причуды. Из тебя получится отличный публичный герой, Шинсо, и хотя меня очень волнуют твои чувства, я бы не стал говорить тебе это только для того, чтобы успокоить тебя.       Айзава вздыхает, пробегает рукой по волосам, и они обратно падают ему на лицо.       — …И, возможно, я отправлю тебя к Ведущему Мику. Он поможет тебе узнать о тех аспектах героической работы, о которых я не имею понятия.       Трёхцветная кошка жалобно мяукает на коленях Шинсо, и он понимает, что его плечи трясутся — он слишком сильно её сжимает. Шинсо расслабляет руки и приглаживает её шерсть, немного сожалея о том, что использует на кошке обе руки для поглаживания, вместо того, чтобы хорошенько потереть кулаками свои заслезившиеся глаза.       — Это эгоистично с моей стороны, да? — спрашивает Шинсо. — Так сильно заботиться о популярности.       — Я думаю, это героизм, — парирует Айзава. — Ты не гоняешься за славой, Шинсо. Ты пытаешься дать надежду угнетённым и сам найти признание. Если бы я был таким в твоём возрасте, я бы добился большего.       Шинсо пристально смотрит на Айзаву; лицо наставника размазано в мутном от слёз зрении.       — В самом деле? — шмыгает Шинсо.       Айзава фыркает, протягивает руку и обнимает Шинсо за плечи.       — В самом деле, — сухо соглашается он.       Шинсо опускает голову в нежелании показывать слёзы, которые отказываются утихать, и Айзава тянет его ближе, пока они оба не ложатся спиной на крышу. Таким образом слёзы стекают по волосам Шинсо, пока не высыхают, и создаётся впечатление, что он вовсе не плакал. Бродячая кошка мурлычет как мотор на груди Шинсо, и это определённо помогает.       — Спасибо, что всегда так поддерживаете меня, — в итоге говорит Шинсо. — Вам не обязательно было следовать за мной сюда, и… я знаю, что вы не из обидчивых, так что, я имею в виду… ага. Я никогда, эм, никто никогда не делал для меня ничего подобного. Я про то, с чем вы мне помогли.       Шинсо делает паузу, и по его лицу разливается жар, когда он обходными путями принёс непрямое извинение.       — Отчасти поэтому я так расстроился. Я имел в виду нечто большее, когда думал, что единственный человек, когда-либо веривший в меня, на самом деле не верил.       — Я всегда буду с тобой, — коротко и просто говорит Айзава, как будто не предлагает Шинсо весь мир. — Хочешь ли ты создать собственную линейку фигурок Майнджека или решишься ли ты бросить героическую деятельность и стать шеф-поваром. Всё, что я видел в тебе, указывает мне на то, что ты делаешь всё возможное, чтобы быть блестящим, добрым ребёнком. Независимо от того, о чём ты думаешь, я не единственный, кто это видит. С тех пор, как Мидория выяснил, куда я ухожу после школы через день, он не оставляет меня в покое.       Шинсо фыркает.       — Серьёзно? Мидория? Я чуть не добился его исключения из спортивного фестиваля.       — И он чуть не сломал тебе позвоночник, останавливая тебя, — отстреливается Айзава. — Ты обижаешься на него за это?       — …Нет, — признаётся Шинсо. — Не совсем. Он просто старался изо всех сил.       — Как и ты, — говорит Айзава. — Он это видит. И я тоже. Иногда тебе нужна помощь, чтобы увидеть это самому, и моя роль как наставника — оказать тебе помощь.       — Вы так назойливы в этом вопросе! — Шинсо наконец смеётся. — Нельзя так выражаться, когда вы буквально обнимаете меня.       — Извини, я хотел сказать, что я здесь для того, чтобы поддержать твои чувст-       — Ладно, ладно! Вернитесь к прежним словам!       — Ты балбес.       — А вы негодяй.       — …Ты чувствуешь себя лучше?       — … Ага. Спасибо, сэнсэй.       — Пустяки.       Это не пустяки. Но Шинсо думает, что, возможно, так тоже нормально.