Если Отец узнает

Лини знал, что кричать бесполезно. Здесь каждый день кого-то грабили, насиловали и убивали. И даже если бы кто-то его услышал, прийти на помощь было бы некому. Селин родилась и провела первые десять лет своей жизни во Флев Сандр, и жестокие порядки фонтейнских подземелий пропитали ее до мозга костей еще до того, как она оказалась в Доме Очага. Предыдущему Отцу, которого Лини не застал, это нравилось. Нравилась ему и сама Селин. Селин часто говорила, что близнецы-новобранцы тоже пришлись бы по вкусу старому Отцу, и в такие моменты ее ярко-зеленые глаза сверлили Линетт взглядом, которым не может смотреть молодая девушка. В коридорах Дома Очага Линетт успевала ускользнуть, не позволив Селин схватить ее за руку. Она не попадалась на глаза беловолосому мондштадтцу Фридриху, незаметно прокрадывалась мимо его брата Конрада, когда случайно встречалась с ним во дворе, не подпускала к себе фальшиво улыбающегося земляка Селин, угрюмого Жана. Этих троих Селин называла своей свитой и они, то ли по ее приказу, то ли помня о царивших в стенах Дома Очага при старом Отце порядках, не давали Линетт прохода. Лини вздохнул с облегчением, узнав, что на очередную миссию во Флев Сандр они отправились вчетвером. В этом поручении не было ничего сложного: под видом детей разорившегося ремесленника с поверхности они должны были поболтать с местными проститутками, расспросить малышню, проследить за несколькими подозрительными личностями и внести их в списки кандидатов на устранение, если слухи подтвердятся. Где-то глубоко внутри он надеялся, что там они и сгинут. Когда Отец приказала Лини и Линетт последовать во Флев Сандр, чтобы встретиться с Селин и ее свитой ночью на складе и передать ей ориентировку на замешанных в противоречащих ее интересам делах людей, Лини не мог представить, чем это кончится. Разбросанные фотографии мокли на сыром полу. Жан, зажав Линетт рот, держал ее, пока Конрад грубо мял ее грудь. — Не дергайся. Разозлишь меня — за тебя получит Лини. Это и к тебе относится, Лини. Поднимешь руку на кого-то из нас, закричишь или выкинешь еще что-нибудь — и Линетт будет плохо. Так что будь паинькой, если не хочешь сделать больно сестренке. — Если Отец узнает… — только и смог выдавить Лини. — Лучше бы она об этом никогда не узнала. Уж поверь, в сравнении с ней покойный старик Арлекино — мягкотелая тидалья, воплощение милосердия и человечности или как там пишут в книгах. — Селин лучезарно улыбнулась. — Если выставишь себя слабаком, она заберет тебя в камеру пыток и заставит умолять о смерти. А потом прикажет твоей сестренке зарыть твое изуродованное до неузнаваемости тело в саду под старым пузырином. Линетт отчаянно забилась в руках Жана, но Конрад утихомирил ее ударом в живот. — Пожалуйста, не надо… — только и смог выдавить Лини. — Я… мы ведь с Линетт так похожи! Не трогайте ее! Я сделаю для вас все, чего вы захотите, отлижу, отсосу… Жан бросил Линетт на кучу набитых сушеными водорослями мешков, спустил шорты, стянул панталоны Линетт, и его огромные руки стиснули ее бедра так сильно, что Лини почти физически ощутил боль сестры. Когда его темно-багровый, длиной и толщиной не меньше ее запястья член резким толчком вошел в нее, она не издала ни звука, только зажмурилась и прижала уши. Лини почувствовал, как тяжелое, холодное чувство в его сердце становится еще тяжелее и холоднее, превращая все внутри в лед. — Молодец, смешно пошутил, — Селин расхохоталась. Ее веснушчатые щеки загорелись ярким румянцем, глаза заблестели. А потом ее колено впечаталось ему в пах. Тяжелые пинки трех пар форменных ботинок обрушились на него, точно гора кирпичей, выбив воздух из легких. Сердце пропустило удар, парализующая боль сковала непослушное тело. Размахнувшись, Селин ударила его по затылку обломком весла: в глазах у Лини потемнело. Он не мог помочь Линетт, не мог подняться с холодного, пахнущего плесенью и сыростью бетона. Не мог вздохнуть, не мог даже застонать. — На твою тощую жопу позарится разве что сидящий на апсинтионе клошар, которому и напомаженная хиличурлиха — красотка, — протянул Конрад, и, вытащив из-за голенища стилет, вогнал его по самую рукоятку в ногу Лини между шортами и подвязкой чулка. — Ну почему. Говорят, когда фонтейнским богатеям даже говноедство перестает быть в новинку, они переходят на девушек из Снежной. Вот для какого-нибудь избалованного старикашки, которому ни говно, ни снежнийки уже не доставляют, наш Лини будет в самый раз. Под издевательский смех Селин, Фридриха и Конрада, хриплое тяжелое дыхание Жана и редкие всхлипы Линетт Лини попытался отползти в сторону, с трудом присел, опираясь спиной на стену. Отхаркнувшись, Фридрих плюнул ему в лицо. Смаргивая с ресниц слюну и слезы, Лини поднял взгляд. Маленькие груди Линетт в расстегнутом вырезе платья покачивались в такт ритмичным движениям бедер Жана, с уголка ее рта сползала ниточка слюны, смешанной с кровью из прокушенной губы. Свет фонаря бросал на ее лицо тусклый красноватый отблеск, и в этом ужасном освещении оно казалось незнакомым и чужим, почти нечеловеческим. Но самое жуткое и пугающее было даже не это, а то, что он видел это все как бы со стороны. Все детали происходящего были видны ему будто в кривом зеркале, до предела увеличивающем каждую тошнотворную деталь, все то, чего он не хотел видеть: набрякшие вены у корня члена Жана, мокрые слипшиеся волосы на плотно обхвативших его мясистых складках, мурашки на обнаженных бедрах Линетт и вдавившиеся в них чужие пальцы. Когда Жан кончил ей на живот, она всхлипнула, но — вспомнив слова Селин — крепко зажала рот своими маленькими ладонями. — Ну утешь ее теперь, утешь, — заслонив болезненный ржавый свет фонаря своей высокой фигурой, Селин протянула Лини руку. Стиснув зубы, он попытался подняться без ее помощи, но гордость не смогла перебороть тошноту и головокружение: мир вокруг, казалось, лишился точки опоры и потерял устойчивость, накреняясь и проворачиваясь в двух противоположных направлениях одновременно, стоило ему пошевелиться. Крепко стиснув горячую ладонь, Лини с трудом встал, и Селина толкнула его к неподвижно лежащей на мешках Линетт. Он чуть не упал на нее, едва успев выставить перед собой руки. Подсматривать за девочками из Дома Очага в бане было жарко. Смотреть на то, что прячет под платьем сестра, было еще жарче, ведь брат не должен глядеть на сестру глазами мужчины. А Лини всегда любил нарушать запреты. Но в реальности все было совсем не так, как в фантазиях. Он понял, что лучше бы никогда не видел ее грудь прямо перед собой — так близко, что его оледеневшие губы согревало исходящее от кожи Линетт тепло. — Просто представь, что все это происходит не с нами. Нас здесь нет, мы — далеко-далеко, там, где никто не может нас найти. Мы смотрим на уходящее за край мира солнце, на поднимающуюся над горизонтом холодную луну. Свежий ветер играет с нашими волосами, звезды искрятся в вышине, а ночные цветы наполняют воздух сладким ароматом. Все это происходит не с нами, нас здесь нет… — хрипло пробормотал он. — Что ты мнешься? Я же говорила, будь паинькой, если не хочешь сделать больно сестренке, — кулак Селин впечатался между лопатками Лини. Он закрыл глаза, чтобы не поднять глаза на залитое слезами лицо Линетт, ее прижатые к голове ушки и не разрыдаться, не закричать, точно сумасшедший, потеряв контроль над собой. Под его языком ее маленькие розовые соски стали твердыми и упругими, словно ягоды клюквы. Взяв его за волосы, Селин заставила его опуститься ниже, размазав по лицу не успевшую остыть сперму Жана, и уткнула между раздвинутыми ногами Линетт. — Предлагал отлизать? Давай, покажи, как ты это умеешь делать. Лини был бы рад прожить всю жизнь и не знать, каковы на ощупь жесткие вьющиеся волоски в промежности Линетт. Он предпочел бы никогда не видеть чуть выдающиеся за края наружных складок внутренние лепестки, сейчас покрасневшие и припухшие. Никогда не втягивать полной грудью острый запах и не чувствовать, как пересохший рот наполняется теплым соком сестры. Не представлять, на что похож вкус этого сока, разбавленный хорошо знакомым ему вкусом ее крови — подчиняясь кэцлайнским корням, они с детства зализывали раны друг друга. — Давай, давай, не стесняйся, — хихикая, протянула Селин. Линетт резко выдохнула, стиснув голову Лини своими бедрами. Ее клитор под его языком был гладким и твердым, словно еще одна ягода, спрятавшаяся посреди мягких складок, и с каждым неумелым движением ржавая нотка крови становилась все слабее, растворяясь во вкусе, который он не мог и не хотел сравнить ни с чем знакомым. Руки Лини были слишком слабы, чтобы свернуть шею Селин и раздавить яйца парням из ее свиты, его тощее тело было слишком непривлекательным, чтобы его можно было предложить вместо тела Линетт. Он обещал, что возьмет на себя все удары судьбы, что не позволит и волосу упасть с ее головы, но теперь, когда время громких слов прошло и пришло время доказать их истинность, в его силах было только одно. Сделать так, чтобы ее не избили до полусмерти и попытаться доставить ей хоть немного удовольствия. Ему приходилось действовать наугад, работая языком то быстрее, то медленнее, то пытаясь затолкнуть его поглубже в отдающее ржавчиной влагалище и скользя кончиком по гладкой бусинке клитора. Однако в глубине души теплилось осознание: все, что бы он ни делал, для нее одинаково отвратительно. — Так, хватит, она, похоже, никогда не кончит. Видать, не все слухи про кэцлайнскую шлюховатость правдивы, — кто-то из свиты оттащил Лини за волосы. Рука Селин скользнула по влажным от пота грудям Линетт, пальцы с длинными острыми ногтями — черными и красными, как ногти Отца, красными и черными, как тусклые отсветы фонаря и тени в сырых углах — резко оттянули маленький сосок. — Может, и не все, но как минимум некоторые. Стоило Лини увидеть перед собой ее щелку, и он присосался к ней, как клещ. А ведь это его сестра! Мог бы хоть поотпираться для виду. — Обычным котам тоже плевать, кого топтать, хоть сестру, хоть мамку, хоть хозяйскую ногу… — Может, пусть теперь еще и трахнет ее. Так, по-братски. Держу пари это ей больше понравится. — Да ну, не буду же я за ним ее доебывать? Пусть смотрит и дрочит. Конрад перевернул Линетт на живот и задрал ее хвост. Послюнив пальцы, запустил их между натертых об жесткую мешковину ягодиц. Лини стиснул зубы, глядя на то, как эти пальцы погружаются в ее анус, грубо растягивая его. Затем Конрад расстегнул шорты, обнажив свой короткий толстый член, и навалился на Линетт, вдавливая ее в мешки с водорослями. Фридрих, зайдя с другой стороны, намотал на кулак ее длинные волосы и с силой потянул, заставив запрокинуть голову. С издевательской медлительностью — Лини стиснул зубы в беспомощном гневе — провел сочащейся головкой по ее губам. Линетт послушно приоткрыла рот, принимая его член. Лини хотел заткнуть уши, чтобы не слышать влажных шлепков и тяжелого дыхания насилующих его сестру мондштадтцев, зажмуриться, чтобы не видеть, как ее тело болезненно вздрагивает, а по лицу скатываются слезы и пот, но рука Селин на его затылке словно парализовала его, лишив способности сопротивляться даже таким пассивным образом. Смотри, Лини, не отводи взгляд, Лини, запомни это, пусть у тебя во рту всегда стоит ее вкус, пусть тебя всюду преследует ее запах, пусть в твоих глазах останется отражение этой красно-черной картины: размашистые движения поросшего курчавыми волосами зада Конрада, стекающая по подбородку Линетт полупереваренная молочная овсянка и намотанные на кулак Фридриха волосы. — Ты уж прости, что парни оставили тебя без внимания. Но твоя плоская жопа и впрямь страшна, как рожа моего покойного деда, а твой рот сгодится разве что в качестве отхожей ямы, — хихикнула Селин и ткнула его носком ботинка в грудь. Беспомощно глотая воздух, Лини упал, ударившись затылком о бетонный пол. Спустив панталоны, Селин присела над ним, обдав его лицо влажным жаром. Теплая горьковатая моча с журчанием хлынула в горло Лини, расплескалась по лицу, умывая его от слюны Фридриха, спермы Жана и соков Линетт, уже начавших подсыхать, стягивая кожу на щеках и подбородке. В глазах защипало, Лини закашлялся, отплевываясь. Конрад резко вытащил свой член из вывернувшегося влажной складчатой изнанкой наружу ануса Линетт, забрызгав спермой ее спину и основание хвоста. Следом за ним, не издав ни звука, кончил и Фридрих: его семя, перемешанное со рвотой, потекло с уголков губ и из ноздрей Линетт. Селин перевернула обмякшую Линетт на спину и забралась на мешки. Не обращая внимания на запачкавшие лицо собственные и чужие извержения, она опустилась на него своей разгоряченной промежностью. Руки с длинными красно-черными ногтями сдавили груди, бедра резко задвигались. Лини сглотнул, с трудом удержав в желудке свою порцию овсянки. Как и парням из ее свиты, Селин не потребовалось много времени: несколько невыносимо долгих для Лини минут — и она, сдавленно вскрикнув, тяжело осела, навалившись на лицо Линетт всем весом своего веснушчатого зада. Отдышавшись, она соскользнула с мешков, даже не оглянувшись на Линетт. Лини вновь поднял взгляд. Больше всего на свете ему хотелось накинуться на нее, сдавить ее горло и не разжимать пальцев, пока она не перестанет дышать, даже если ее свита переломает ему все кости и размозжит голову, но страх за сестру был самыми надежными кандалами, которыми только могла сковать его Селин. — Приведите друг друга в порядок и возвращайтесь в Дом Очага, — спокойно произнесла она. — И запомни, ни слова Отцу, если не хочешь сдохнуть, как шавка. Я же говорила — она не просто убьет тебя, она будет неделями пытать тебя перед смертью, если ей покажется, что на тебя не имеет смысла тратить время и силы. — Спасибо за ориентировку, — Конрад подобрал с пола фотографии. Закрыв глаза, Лини дождался, пока их шаги затихнут, и, пытаясь не обращать внимания на боль в ноге и отбитых ребрах, подошел к сестре. — Не смотри на меня, — еле слышно произнесла Линетт. — Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты запомнил меня… в таком виде. — Все хорошо, — зашептал он в ее пушистое ушко, — Мы живы. Мы в порядке. Сейчас мы вернемся домой, я вымою тебя, уложу в теплую, мягкую постель и ты уснешь. А потом проснешься и мы будем думать, что это был просто сон. Все это было не по-настоящему. — Не по-настоящему, — сомнамбулически согласилась Линетт. Лини натянул панталоны на ее покрытые синяками от грубых пальцев бедра, одернул ей юбку, застегнул платье. Линетт подняла на него виноватый взгляд покрасневших глаз — и, не сказав ни слова, уткнулась лицом в его плечо. Сквозь пропитанную мочой ткань он почувствовал мокрое тепло ее слез. Он решил, что все расскажет Отцу. Если промолчать — Линетт не оставят в покое. Может быть, это и вправду будет стоить ему жизни, но и Селин с ее свитой будут вместе с ним гнить под старым пузырином.