Мне больше не будет больно

— Мне уже вовсе не страшно, — шепчет синими губами девушка, судорожно,не без труда обхватывая руками свои плечи. В стеклянных глазах за час их разговора не промелькнуло ни одной эмоции, ни страха, ни печали. — Но ты же понимаешь, какую боль ты принесешь своим родителям и друзьям, когда уйдешь? — Маша устало смотрела на подругу, нервно потирая замерзшие ладони. — Мне все равно, Маш. Я не чувствую никакой ответственности, и мне совершенно плевать на то, что и кто там будет чувствовать. У меня нет больше сил на это. — Соф... — договорить ей не дает зов медсестры, оповещающий об отходе ко сну. — Подумай еще раз над этим, до завтрашнего дня... — она делает вид, что не замечает улыбку, появившуюся на лице Софии. Не хочет думать о том, что у той сейчас каждая секунда на счету, и завтрашнего дня может уже не быть Соня попала в отделение год назад, находясь в около критическом состоянии. Она едва ли тогда могла стоять на ногах, очень скоро пересев в инвалидное кресло. Анорексия. Болезнь, которая развивалась в голове девушки более двенадцати лет, приведя ее к точке невозврата. За год ее родители не получили никаких положительных прогнозов, лишь предложение забрать ее домой, чтобы последние свои дни она дожила в родных стенах, но они отказались от этого. Смотреть на то, что когда-то было их ребенком, а теперь превратилось в живого мертвеца, не хотелось, как бы они ее не любили. Несмотря на все старания и приложенные силы лучших специалистов в сфере расстройств пищевого поведения, с каждой неделей, месяцем, Соне становилось все хуже. В свои двадцать пять лет она весила меньше тридцати килограмм, и едва шевелила не то что руками, ртом, медленно проговаривая каждое слово. Было удивительным то, что она все еще держится и кое-как функционирует, несмотря на то, что от нее почти ничего не осталось. Ей было трудно выражать эмоции, поворачивать голову, держать спину ровно. Она могла еще немного шевелить руками, но не могла самостоятельно есть. Она вообще есть не могла, из-за чего часто имела дело с трубками и капельницами, от которых на ее теле, помимо ужасающих пятен, напоминающих трупные, синяков и РАН, появились еще и синяки от игл. Они не хотели ее мучить, но и не хотели сдаваться, в отличие от самой девушки. Маше было ее жаль. Она была красивая, когда-то, и очень интересная. Но болезнь сожрала ее, оставив скелет, пустую оболочку. Наверное, если бы они тут не находились, они бы смогли стать хорошими друзьями... Наверное... Она искренне надеялась на то, что не все еще потеряно, пусть Надежда с каждым днем угасала... До тех пор, пока вовсе не исчезла, двадцатого марта. «мне больше не будет больно» — эту фразу очень часто повторяла Соня, говоря о плюсах своей смерти. Она просила, чтобы именно эти слова украшали ее могильную плиту. И ее последнее желание исполнилось. Маша не сдерживала слезы, смотря на фотографию Софии. Такая красивая... Живая. Никто и подумать не мог, что такая девушка может попасть под влияние этой болезни. Поэтому тревогу забили когда уже было поздно...