Лиля, люби меня

Он любил её больше всех в этом мире. Он любил её всем сердцем. И не нужны были другие. Не нужны были выпивка, слава или что-то ещё, если рядом была она. Его Лиля. Единственная, любимая и неповторимая. Сегодня Маяковский вернулся с вечерней прогулки чуть позже чем обычно. Он предлагал Лиле пойти с ним, но так отказалась, сказала, что устала. Впрочем, как и всегда это происходило. Но он не обижался лишь по двум причинам: знал, что когда придёт она будет дома. А вторая: не мог обижаться на неё, ведь любил всём сердцем, даже не смотря на то, что она любит не только его. Точнее совсем не его. Могло бы хватить только первой причины, потому что Владимир не обращал внимания ни на какие вещи вокруг, если в его жизни была Лиля. Всё становилось не таким важном, если любимая рядом, просто есть. Он шёл, зная, что она и Осип дома. Но зайдя в квартиру его окутала мёртвая тишина, которую периодически прерывали капли, что падали из крана в ванной. — Лиля, я дома! — сказал он, всё ещё стоя на пороге. Тишина. Снял ботинки и пошёл по комнатам. Никого. Отсутствие любимой стало напрягать, ведь обычно в это время она сидит дома и никуда не ходит. Осип тоже никогда не ходил. Для них это время было уже поздним и уж совсем не для прогулок по тёмным улицам. Неизвестно что могло бы вытащить их так поздно на улицу, наверное, только экстренная ситуация. Маяковский так и не сняв пальто чёрного цвета, медленно побрёл на кухню, где его ожидал далеко не приятный сюрприз. Сев за стол, Владимир обнаружил сложенную пополам бумажку. Сквозь тонкую бумагу показывались очертания почерка любимой. Все буковки ровно выведены,одного размера. И завитки, очень красивые завитки. Какое-то время он боялся не то что развернуть её, а просто взять в руки. Он догадывался, что же могло там быть. Он начал догадываться ещё, когда заметил, что с туалетного столика Лили пропали все те помады, которые он дарил ей. На лбу появилась маленькая капля пота, в ушах чуть звенело, а по спине пробежал табор мурашек. Взял листок и медленно и совсем неохотно раскрыл. Пару раз отвёл взгляд, но собрался и начал читать: «Дорогой Владимир, я ухожу. Я ухожу и больше не вернусь. Совсем. Мы уехали, не беги за нами, не едь. Ты всё равно не найдёшь нас. Ни меня, ни Осипа. Я не хочу причинять тебе боль, но пойми что это в первую очередь это для твоего же блага. Ты сможешь написать много стихотворений, а я обязательно буду их читать, обещаю. Просто помни, что это всё для тебя.Такого любимого, родного.» И в конце подпись: «твоя Лилечка» Он смотрел на лист, на красивые изгибы почерка, он смотрел куда-то сквозь него, поджав и так тонкие губы так, что они стали одной полоской. Руки дрожали, а сам он не верил прочитанному. Маяковский ещё долго сидел там, всю ночь. Он много раз прочел письмо, наверное даже эти слова будут крутиться в голове ещё очень долго. Снова и снова читал его, словно текст от этого поменяется или она вернётся. Как же хотел он её возвращения. Он ждал, молил всех кого только можно, только чтобы Лилечка вернулась. Но она не придёт. Огонёк надежды и смысла жизни медленно становился всё тускнее и тускнее. Иногда он становился ярче от мыслей, что она всё равно вернётся, она же любит его. Правда любит? Лиля любила ли ты? Но потом огонёк снова тускнел. И окончательно потух он под утро, когда глаза уже болели от соли и закрывались от усталости. Уснул Маяковский там же, за столом, с тонким листом чуть жёлтой бумаги в руках. Весь следующий день он сидел дома. Всё надеялся, что она вернётся. Зря Ещё через день под вечер он пошёл в бар. Листок он носил во внутреннем кармане пальто. Выпив пару стаканов, к нему подсел Сергей. — Вот это люди в таком то заведении! А как же ваши вечерние прогулки по городу? — улыбнулся блондин, садясь на стул рядом и чуть не падая с него, опираясь на твёрдое плечо Маяковского. — Замолкни уже и без тебя тошно, — лишь ответил Маяковский. Желания на споры с ним не было совсем. — Плесни-ка нам по стаканчику, — сказал он молодому парнишке и тот сразу же убежал. — Что-то не так? — Нормально всё. — У тебя всегда, конечно, лицо недовольное, но сейчас особенно, — Серёжа пододвинул один стакан под руку Владимиру, а другой взял в руки. Молчание. Владимир смотрел куда-то сквозь в стол абсолютно потеряв смысл во всём. Он медленно и как-то неохотно достал сложенный листок, словно даже прикосновения к нему причиняли неимоверную боль, и протянул его Есенину. Тот странно посмотрел на друга, потом также на листок и взял его. Голубые глаза быстро забегали по тексту и потом также быстро переметнулись на поэта, который тонул в отчаянии. Настолько тонул, что захлёбывался и попытки вылезти были тщетны. — Ну… Ничего страшного, найдём тебе другую. — Мне не нужна другая, я любил, люблю и буду любит только ее! — ответил он, метнув взгляд на Есенина, от которого стало не по себе. — Пошли, — лишь сказал он на это. — Куда? — Гулять, куда же ещё? Есенин встал и, пошатываясь пошёл к выходу. За ним пошёл и Владимир. Он не хотел куда-то идти, но и одному сидеть сейчас не особо хотелось. На выходе Есенин вернул листок парню и они молча пошли через улицы, на которых не было ни одной души. — Почему ты не хочешь другую? Почему именно она, если она любит другого? — Мне не важно кого она любит, важно то, что я её люблю. Понимаешь? — Таких как она много. Маяковский схватил блондина за рубашку и прижал к стене со словами: — Ты сейчас без носа останешься. Она такая единственная и нет никого, кто заменит мне её. Она особенная. Ты то не знаешь каково это! Ты хоть раз любил? А, Серёжа? Любил ли ты также, как я ее?! — прошипел он, смотря в голубые, словно небо глаза Серёжи. Тот же молча смотрел всё это время на мужчину. Щеки и нос чуть покраснели от холода на улице и алкоголя внутри себя. Он поддался вперёд и уверенно коснулся губ друга своими, прикрывая глаза. Владимир же опешил от всего и даже не понял, что произошло. Было ли это специально? Нет. Соображал ли на тот момент Есенин? Нет. Блондин отошёл от Маяковского, когда тот отпустил его. Поднял взгляд на парня и видимо понял, что сотворил. - Любил. И люблю, - тихо сказал он, стоя всё у той же стены. Спустя минуту послышалось шёпотом «Чёрт» всё от него же, а потом тысячные извинения. Он стал медленно отходить и вскоре скрылся за углом, ещё раз извинившись. Маяковский же больше не сказал ни слова, обдумывая всё происходящее сейчас. Серёже хотелось быть лишь с ним, а ему хотелось быть лишь с ней, его Лилей, его любимой и родной. — Лиля, люби меня… — прошептал он, всё ещё смотря на угол, где пару минут назад скрылся Сергей. Бежать хотелось, но не стоило. Нет, не стоило...