Йинуо

Через два года после смерти Вэй Усяня Цзян Чэну он мерещится на рынке. Это глупый странный миг, когда нет звуков и все краски меркнут, только словно подсвечивается кто-то черно-алый, смеющийся так ярко, что больно становится. Цзян Чэн приходит в себя, когда уже сжимает чужое плечо, но вместо Вэй Усяня видит незнакомую заклинательницу в мужской черной одежде и мечом на поясе. — Так больно? — спрашивает она. — Или так ненавистно?.. — Что? — отпускает ее Цзян Чэн. — Вы меня схватили, точно с кем-то перепутав, — усмехается странно-знакомо заклинательница. — Вы этого человека ненавидите или?.. Она недоговаривает, головой качает, предлагает: — А давайте напьемся!.. Мне тоже есть, о ком плакать и по кому скучать… а вы еще и на брата моего походите. Она улыбается белозубо, она выглядит слишком похожей… но Вэй Усянь мертв… должен быть мертв, если не нашел способа захватить чье-то тело!.. Цзян Чэн рассматривает женщину и спрашивает: — Ты хоть знаешь, кому подобное предлагаешь? — Тому, кто не сильно-то хочет отказаться? — усмехается заклинательница. — Об именах можем и после поговорить. Она разворачивается и идет в сторону винных лавок. Цзян Чэн нагоняет ее спустя пару мгновений. . Цзян Чэн не собирается пить всерьез, приглядывается больше, присматривается, как знакомо-незнакомо движется заклинательница, хмурится, говорит: — Что с твоими руками? — Что? — смотрит на него заклинательница: — А. Меня года полтора переломало всю… я отомстила, если что. Было плохо и больно. Я саму себя потеряла, от самой себя отказалась. Взяла новое имя и новую судьбу… когда отомстила. Она выпивает вино и смутно-знакомо запрокидывает голову, но… не так. Как-то неловко, болезненно, словно не до конца всё поломанное зажило. Цзян Чэн спрашивает: — Отказалась от себя-прошлой? — Отказалась, — соглашается заклинательница, снова себе вина наливая. — Та я была умной и доброй. Справедливой и честной была. Пыталась мир спасти… а что мне это дало?.. Боль. Цзян Чэн смотрит внимательно, хмурится, говорит: — Так как же тебя зовут теперь? — Йинуо, — отвечает заклинательница с кривой усмешкой. Йинуо — одно обещание. Цзян Чэна чуть не подбрасывает. Это глупо так, но кажется важным. Он берет свою чарку вина и говорит: — Цзян Ваньин. — О, — усмехается Йинуо. — Какая честь!.. По рангу ли мне пить с самим… — Заткнись и пей, — обрывает Цзян Чэн. Они сидят и пьют. . Это странный вечер, но к концу его Цзян Чэн набирается достаточно, чтобы почти отключиться. Он приходит в себя урывками, когда Йинуо тащит его в комнату, потом валит на кровать и помогает снять сапоги. Она ругается тихо. Цзян Чэн прислушивается. Что он хочет услышать — не ясно и ему самому, но он слышит: — А-Чэн, ну чего ты такой тяжелый-то? Отожрался совсем за два года. Был же худой. Или я была сильней. — Сильней, — говорит Цзян Чэн невнятно. У него глаза закрыты, и он не видит, что творится с Йинуо, но слышит ее резкий выдох. — Ты говорила, что ты… сломалась, — напоминает Цзян Чэн. Он знает, что сказал неправильно, тут нужно другое слово, но в голову приходит только это. — Да, — говорит Йинуо. — Сломалась. Я сломалась. Я лежала в той хижине и не хотела… быть целой. Я хотела умереть. Она замолкает. Цзян Чэн поворачивает голову в ее сторону, открывает глаза с трудом. Йинуо сидит на полу к нему спиной в очень знакомой позе. Так всегда сидел Вэй Усянь, когда хотел поговорить и спрятать лицо одновременно. Внутри всё поджимается от этого, а потом Цзян Чэн говорит: — Ты жива. Почему?.. — Потому что меня попросили о мести, — говорит Йинуо. — И я решила… убивать я умею. Почему нет?.. Я убила их всех. — Тот, за кого ты мстила, был достойным человеком? — спрашивает Цзян Чэн. — Очень, — тихо-тихо отвечает Йинуо. — И она не заслужила того, что с ней сделали. А потом я подумала… а сколько еще таких, достойных, не заслуживают?.. Тогда мне казалось правильным мстить за них. — А сейчас? — спрашивает Цзян Чэн. — А сейчас я просто брожу по дорогам, — вздыхает Йинуо. — И спасаю тех, кого могу спасти. Цзян Чэн закрывает глаза. И засыпает. Утром он просыпается один. . Цзян Чэн спрашивает об Йинуо. У нее нет фамилии — только имя. Нет ордена, семьи, друзей, соратников, никого нет. Она не зовет себя ни заклинательницей, ни спасительницей. Она просто бродит по дальним тропам и спасает людей. В народе ей, вроде как, даже прозвище дают — Дайю — Черный Нефрит. Она даже иногда на него откликается. — Айя, глава Цзян, какая встреча! — налетает на него Йинуо в лесу на ночной охоте. — У вас есть Цзыдянь, так что не обижайтесь!.. А потом она спокойно берется за рукоять Саньду — меча Цзян Чэна — и, вынув его из ножен, отражает атаку тяжелых когтей какой-то твари. Рука у нее не дрожит, но в движении видна застарелая боль. Цзян Чэн выругивается, материализует Цзыдянь, помогая. Вдвоем они быстро убивают монстра. Йинуо мечом чертит по земле круг, обводя мертвую тварь, зашептывает что-то, бросает печать… а потом смеется, глядя на занявшееся пламя. Цзян Чэн подходит к ней, не зная… как спросить?.. Как сказать хоть что-то?.. Он видел ее удары, он знает эту технику боя, а то, насколько привычно она орудовала его мечом, у которого был подвох, с которым сам Цзян Чэн учился справляться год… — Простите, глава Цзян, — говорит Йинуо. — Мой меч сломан. Он был не сильно хорошим, но жаль — на новый денег у меня нет сейчас. — У знаменитой Дайю? — поднимает брови Цзян Чэн, принимая у нее меч. — Если бы я за свою славу еще и деньги получала! — смеется Йинуо. — Ладно, глава Цзян, спасибо, что выручили клинком. Она собирается уходить — исчезнуть, словно и не было ее, словно не возвращалась, словно… Цзян Чэн хватает ее за руку почти против своей воли, говорит: — Не уходи. Ты уничтожила эту тварь на моих землях. Я вполне могу даровать тебе в качестве оплаты новый меч. Йинуо смотрит на него странно, словно пытается заглянуть в саму душу, понять пытается, потом говорит: — Как бы вы не пожалели, глава Цзян. У Цзян Чэна было время с их прошлой встречи. Сначала он злился, когда очнулся один, потом вспоминал и думал, узнавал и пытался сам себя понять, почему сразу не убил. Да, сначала не был уверен. Да и сейчас… пусть у этой заклинательницы улыбка Вэй Усяня, его повадки и слова… Она не идет темным путем, спасая и защищая. Да и у каждого должно быть право на искупление. Цзян Чэн смотрит упрямо, говорит: — Я хочу дать тебе меч, а ты отказываешься?! Йинуо вздыхает, говорит: — Ну вот что вы, глава Цзян, творите-то? Вы должны быть суровы к подобным мне, что просто появляются в вашей жизни и несут в нее хаос. А вы мне меч подарить хотите!.. А я и возьму!.. Клясться могу, что возьму меч из ваших рук… но я приду за ним сама. До Пристани Лотоса отсюда — три дня ходу. На меч я ваш не встану. Она смотрит со знакомым упрямством, и Цзян Чэн разжимает пальцы, ее руку отпуская. — Хорошо, — говорит он. — Приди. И возьми себе меч. Йинуо смеется: — Приду и возьму, а сейчас я пойду своей дорогой, глава Цзян! Она отворачивается и легко идет куда-то вперед, совсем не в сторону Пристани Лотоса. Цзян Чэн напрягается на миг, а потом решает — если не придет через три дня, значит, он ошибся. И встает на меч. У него есть дела… у него есть много дел!.. И он точно не будет узнавать, кто забрал себе меч Вэй Усяня. Не будет!.. Наверное. . Йинуо не приходит через три дня. Цзян Чэн весь день как на иголках — у него всё из рук валится, глупо так, будто он не бродячую заклинательницу для оговоренной оплаты ждет, а чуда какого-то. А чуда не получается. Цзян Чэн сидит до самого рассвета на причале, думает, может, случилось что, мысли ворочаются в голове — тяжелые, усталые, злые. И хочется верить, что эту клятву Йинуо сдержит… хотя бы эту клятву. Цзян Чэн закрывает лицо ладонями, смеется, потом говорит сам себе: — А чего ты ждал? Чего? Чего он ждал? Что всё будет хорошо? Что каким-то чудом всё выправится, а?.. Он плавится в своей злости и ярости, в ненависти своей горит. И не ждет, что к вечеру пятого дня Йинуо войдет в ворота Пристани Лотоса, будто так и нужно, и скажет: — Простите, глава Цзян. Я там по пути встретила… Ловит ее, потерявшую сознание, кто-то из учеников. У нее на ноге — рана рваная, кое-как замотанная, дня два ране, не больше. — Вот что, глава Цзян, девочке ходить нельзя три дня, не меньше, — уходя от пациентки, говорит старый лекарь, который еще Цзян Фэнмяня в младенчестве лечил. — И… я бы посоветовал половину переломов заново срастить — плохо они срослись, криво. — Я передам ей ваши пожелания, — кивает Цзян Чэн. Йинуо не слышит этого — мечется в жарком бреду, но голос его узнает, жалуется: — А-Чэн, жарко так. Жарко, а-Чэн… Не буду больше зимой нырять. И ты не ныряй!.. — Не буду, — говорит Цзян Чэн, садясь на край кровати. — Но ловить гулей подо льдом — забавно. — Кусаются они, — ворчит Йинуо. — И холодно. И я болею. Не хочу больше болеть. — Тогда больше не ныряй за гулями под лед, — смеется Цзян Чэн. У него по щекам слезы бегут, и он вытирает их. Его трясет. Потому что перед ним в чужом теле лежит Вэй Усянь, который поклялся к нему прийти… и пришел — раненный, бредящий почти, но пришел. — Я не смогу тебе простить так много, — говорит Цзян Чэн. — Я так много не могу тебе простить!.. Но совсем не прощу, если ты снова пропадешь. — Да куда я денусь? — сонно удивляется Йинуо. — Дай мне воды, а-Чэн… я так пить хочу. Цзян Чэн сидит с Йинуо всю ночь, отгоняя жар и слушая бред, стирая холодные слезы на горячих щеках. Утром Йинуо смотрит на него почти осознанно, хмурится, говорит: — Глава Цзян… а… как я тут…? Что произошло?.. — Рана воспалилась, — вздыхает Цзян Чэн. — На кого ты нарвалась по пути в Пристань Лотоса?.. — Какая разница, если та тварь мертва? — хмыкает Йинуо. — Я пришла только за мечом. Лечить меня… — А вот лежи и молчи!.. — приказывает Цзян Чэн. — Ты не уйдешь из Пристани Лотоса, пока не заберешь меч, а меч ты получишь только тогда, когда я буду уверен, что ты его удержишь. Йинуо смотрит на него странно, хмурится, говорит: — Глава Цзян… я… — Лежишь и лечишься!.. — обрывает Цзян Чэн. — Я пришлю служанку с книгами и едой. А потом он сбегает. Потому что иначе Йинуо точно попытается отговориться, скажет, что не нужно, не стоит, что не может принять его доброту. А он не добр. Он разучился добрым быть. И всё это — всё не для нее, не для Йинуо, которая спасает и защищает простой люд, это всё для него, для Цзян Чэна, потому что каким-то образом ему становится немного легче рядом с ней. Вот и всё. Вот и всё же, да?.. . Вэй Усянь никогда не умел болеть в кровати — он всегда вскакивал, куда-то мчался, что-то пытался делать, хотя бы просто говорить или рисовать талисманы, слишком скучно, и женское слабое тело не меняет это ничуть. Так что Цзян Чэн совсем не удивляется, когда обнаруживает Йинуо на тренировочном поле. Она сидит на скамье, опираясь на палку, которую, видимо, кто-то принес ей, и вытянув больную ногу, щурится, оценивающе оглядывая адептов. Что-то ей не нравится — слишком уж насмешливо вздернута бровь. Цзян Чэн садится рядом, спрашивает: — Что не так?.. — Движение неверное, потому рука уходит немного не туда, — качает головой Йинуо. — Смотрите на левую руку. Раз, два… сейчас. Цзян Чэн хмурится, приглядываясь, говорит честно: — Не вижу. — Да как же? — удивляется Йинуо. — Ну-ка, давайте я покажу!.. Она поднимается, опираясь на палку, выдыхает, сосредотачиваясь, глаза закрывает, а потом, балансируя на одной ноге, уверенно показывает движение. Цзян Чэн видит… правильность, которой, правда, нет, в движениях учеников, говорит, подсказывая: — Ты билась рядом с орденом Юньмэн Цзян во время войны?.. Йинуо открывает глаза, вздрагивает, почти падает, но Цзян Чэн ловит, усаживает на скамью, говорит: — Ногу надо беречь. Пойду, поправлю учеников. Спасибо. — Да не за что, в общем-то, — бормочет Йинуо. — Я просто заметила, вот и сказала. Это сложное движение, у меня долго не получалось. У Вэй Усяня, правда, долго не получалось. Цзян Чэн помнит, как он учился — перебарывая поначалу свое тело, которое просто не могло сразу приспособиться. — Жаль, что тебя не было, чтобы научить учеников после войны, — говорит Цзян Чэн. Вэй Усянь отказался быть наставником. Категорически. Сказал, что не хочет бросить даже тени темного искусства на адептов Юньмэн Цзян. Сейчас Йинуо говорит: — Тогда я не могла. Никак не могла. В моих руках не было той силы, что должна быть в руках наставника. — А сейчас? — спрашивает зачем-то Цзян Чэн. — А сейчас я даже на ногах не стою нормально! — смеется Йинуо. — Поговорим, когда встанешь, — кивает Цзян Чэн. Йинуо смеяться перестает, смотрит на него с горечью, говорит: — Пожалеете, глава Цзян. Цзян Чэн фыркает, уточняет: — Будешь говорить, что мне чувствовать?.. — Не посмею, — снова улыбается Йинуо. Цзян Чэн фыркает и идет выправлять удар у учеников. Он думает, сколько еще передал неправильно, потому что в живых тех, кто владел техникой боя его ордена, осталось слишком мало. Они могли что-то забыть, потерять, передать неверно. За следующий день Йинуо находит еще три ошибки. Цзян Чэна это отчего-то не злит. . Йинуо исцеляется достаточно быстро — рана затягивает за три дня. Еще два ей требуется, чтобы расходиться и уверенно ступать на обе ноги. Цзян Чэн смотрит, как она тренируется утром на дальнем причале, откровенно используя техники Юньмэн Цзян, не удивляется совсем, когда к ней присоединяются несколько маленьких учениц, повторяя и радуясь, когда она поправляет и направляет. — Столько девочек в ордене теперь! — удивленно говорит Йинуо, почти подлетая к нему после тренировки. — Раньше это было исключением. — А сейчас осталось слишком много девочек-сирот, — вздыхает Цзян Чэн. И Йинуо перестает улыбаться, хмурится, оглядывается назад, смотрит на смеющихся девчонок, которые выглядят счастливыми и достойными звания молодых госпож, даже если они были рождены в крестьянских семьях. — Первых сирот начали приводить после войны, — говорит Цзян Чэн, отворачиваясь и идя к оружейной. Он не добавляет: «Ты отказался совсем общаться с детьми, потому не знал». Вэй Усянь сам это помнит — они из-за этого ругались слишком часто. — Ты заботился о них? — спрашивает Йинуо, нагоняя его и идя шаг в шаг. — Как уж мог, — буркает Цзян Чэн, открывая дверь. — Вот. Как и договаривались. Выбирай меч. Какой хочешь? Йинуо застывает, а потом смотрит с таким отчаяньем, будто ее… прогоняют. Цзян Чэн сам каменеет, пытается что-то сказать, но слышит горько-ехидное: — Какая разница? Цзян Чэн вздыхает, говорит: — Вот этот меч я тебе отдать не могу. Понятия не имею, где он. А для тренировок со старшими учениками меч тебе нужен. Йинуо смотрит на него, глаза широко распахивает, говорит: — Вы хотите, чтобы я тренировала учеников, глава Цзян? — Ты приметливая и умеешь учить, — пожимает плечами Цзян Чэн. — Ты знаешь технику боя Юньмэн Цзян… Можешь не быть частью ордена, если не хочешь. Йинуо смотрит на него, она бледнеет отчего-то, говорит, едва разлепляя губы: — Я могу принести в орден слишком много хаоса. Цзян Чэн смотрит на нее, хмыкает, говорит: — Мы не в Облачных Глубинах, чтобы у нас идеальный порядок царил. Выбирай меч. По руке выбирай. Чтобы отозвался твоей душе. Йинуо смотрит на него странно, комнату обходит, выбирает странный меч — ножны больше походят на ветку срубленную, сам клинок узкий, длинный, светлый. Странный меч. Старый меч. Цзян Чэн и не помнит, чей он. — Этот, — говорит Йиную. — Киу. Его зовут Киу. Красивый, да?.. Она улыбается, наполняет меч своей ци, и он начинает сиять мягким золотым — осенним — светом. Йинуо улыбается солнечно, летне. Цзян Чэн свой меч обнажает. Скрещиваются клинки. Выпад. Второй. Третий. Звон клинков. Яркие серые глаза напротив. — Глава Цзян, думаете, так легко меня победить? — звенит смех Йинуо. Это короткая схватка. Они просто расходятся в разные стороны, полностью довольные противником. — В Пристани Лотоса нужна наставница, — говорит Цзян Чэн. — Оставайся. И уходит, оставив Йинуо в оружейной — ничего она без спроса не возьмет. Ей и не нужно ничего!.. А свое она сама взять сможет, если захочет этого. Об этом думает Цзян Чэн, когда после обеда Йинуо на тренировочном поле гоняет учеников. Хорошо гоняет, правильно, не обидно совсем, потому что смеются все. Но Цзян Чэн смотрит и отчего-то понимает — уйдет. Уйдет, потому что не сможет остаться сейчас. Просто не сможет. Но… может, вернется?.. . Йинуо уходит из Пристани Лотоса через луну. Просто однажды утром Цзян Чэну передают записку, где она прощается и приносит извинения, что не может остаться. — В лицо сказать не смогла, — хмыкает Цзян Чэн. Он даже не обижен — видел, насколько больно Йинуо быть тут сейчас, сколько прошлого поднимается в ее душе, сколько вины и печали. Цзян Чэн знал, что она уйдет. Йинуо и ушла. Но не пропала. Цзян Чэн читает письма от нее, встречает посланных ею в Пристань Лотоса людей, головой качает — любой, кто по ее совету находит в Пристани Лотоса приют, может принести пользу. Это так… странно. Это так походит на Вэй Усяня. И Цзян Чэн совсем не удивляется, когда на Совете кланов, где два даочжана требуют суда над неким Сюэ Яном, появляется Йинуо за его спиной, склоняется к его уху и говорит: — Стигийская Печать. Этот мальчишка смог ее восстановить. — Невозможно!.. — напрягается Цзян Чэн. — Я тоже так думала, пока тела не осмотрела, — шипит зло Йинуо. — Надо понять, кто дал ему Печать, кто помог… а потом я его убью. В его голове слишком много знаний об этой штуке. Цзян Чэн резко встает, привлекая к ним внимание, хватает Йинуо за руку, говорит: — Нет. Не ты. — Я, — говорит Йинуо. — Моя ответственность. Она уже не таится — в ней столько злости, столько ярости. Цзян Чэн говорит: — Не ты. Это я сделаю. Это и моя ответственность. Я помогу тебе. В этот раз я тебе помогу. Йинуо теряется, смотрит ему в лицо неверяще, выдыхает, говорит: — Хорошо. — Что происходит, глава Цзян? — спрашивает Цзинь Гуаншань. — То, что должен был сделать еще в прошлый раз, — говорит Цзян Чэн, отпуская Йинуо. — А теперь начнется то, что вам всем не понравится. Чей это ученик. И кто дал ему половину Стигийской Печати?.. В зале повисает тяжелая и гулкая тишина. Но Цзян Чэн отступаться не собирается. Не в этот раз, нет. . Цзян Чэн находит Йинуо с даочжаном Сяо Синченем и его другом даочжаном Сун Цзычэнем в кабаке. Конечно, где еще?.. Он садится рядом с Йинуо и говорит: — Две легенды встретились?.. Даочжан Сяо Синчэнь и та, которую зовут Дайю. — Да кто зовет! — фыркает Йинуо. — Разве, что вы, глава Цзян. Да и больше потому, что всё еще пытаетесь в свой орден заманить. — Кто тебя, блаженную, заманить пытается? — фыркает Цзян Чэн. — Приходи иногда да весточку посылай, что жива — больше и не надо. А останешься и будешь тренировать учеников — буду рад, да. Они оба не говорят о том, что Вэй Усянь себя выдал, а Цзян Чэн на его сторону встал. — Совет решил, что будет делать с Сюэ Яном? — вежливо уточняет Сяо Синчэнь. — Спорят всё! — фыркает Цзян Чэн. — Глава Цзинь всё настаивает, что «мальчик тут не при чем». Он в его ордене — приглашенный ученик. Но ничего… я принес кое-что, что может помочь всё раскрыть. Он достает из рукава флейту и кладет на стол. Йинуо говорит: — Ты хочешь, чтобы я… Она не хочет даже прикасаться. Цзян Чэн чувствует себя неловко, словно он только что толкнул ее к пропасти… снова. — Нет, — говорит он. — Нет. Я права не имею. Нет. Он прячет флейту в рукав, говорит: — Мы найдет другой путь. Мы ведь можем идти другим путем?.. Йинуо молчит долго, потом, словно признаваясь в чем-то страшном, говорит: — Да. Да. В этот раз у нас есть другой путь. В тот раз… в тот раз его не было. Цзян Чэн хмурится, обещает себе обдумать всё это позже, переключается на другое, говорит: — К слову, даочжан Сяо, а раньше вы не встречали меня?.. Когда я приходил на гору вашей наставницы, чтобы восстановить золотое ядро?.. Я так и не смог отблагодарить… Йинуо вдруг стонет горько, а Сяо Синчэнь говорит: — Глава Цзян, вы… ошибаетесь, вероятно. Нельзя восстановить ядро. Нельзя взять что-то из ничего. Только передать. Но… — Он хмурится. — Моя наставница никогда бы не помогла вам… да и вы бы не нашли ее обитель. — Но… — хмурится Цзян Чэн. — Но… Он беспомощно оборачивается на Йинуо. А она вскакивает и пытается сбежать. — А ну стоять! — орет Цзян Чэн. — Откуда у меня тогда золотое ядро?!.. Йинуо вздыхает, но молчит, кулаки только сжимает. А потом… Цзян Чэн понимает. Он говорит: — У Вэй Усяня… не было тогда другого пути. Йинуо оборачивается, смотрит горько, говорит: — Это был его выбор. И вы должны его принять, глава Цзян. А я… — Она выдыхает. — Мне нужно найти Стигийскую Печать и уничтожить. — Я помогу, — тут же поднимается на ноги Сяо Синчэнь. — Не волнуйтесь, госпожа Йинуо, я не оставлю вас сейчас в этом нелегком деле. Глава Цзян, присоединитесь к нам сейчас или догоните позже?.. — Он догонит, — твердо говорит Йинуо. — Ему нужно вино и подумать. А мне нужно что-то сделать и тоже подумать. Цзян Чэн молчит и отпускает ее вместе с даочжанами. Внутри всё так странно тяжело и страшно. Он кладет ладонь на свою грудь — под пальцами стучит сердце. А ниже горит золотое ядро — сердце для заклинателя. Цзян Чэна перетряхивает. Вэй Усянь отдал ему свое золотое ядро. — Йинуо! — догоняет троицу Цзян Чэн. — Ты!.. Вернешься в Пристань Лотоса!.. Построй себе дом там. Потом. А сейчас я иду с вами. Йинуо смотрит на него, потом вздыхает, говорит: — Глава Цзян, пожалеете. — Ага, как один идиот пожалел, отдав мне свое золотое ядро? — уточняет Цзян Чэн. — А он не жалел, — улыбается Йинуо. Даочжаны не вмешиваются, за что им вечная благодарность. А выбора у Йинуо теперь совсем нет — ее дом в Пристани Лотоса, и Цзян Чэн всё сделает, чтобы ее вернуть домой. . Они уничтожают Стигийскую Печать и сжигают деревянное поместье, где она хранилась. — Лучше полностью, чтобы и тайники тоже сгорели, — говорит Йинуо. — Осталось только Сюэ Яна казнить. И никто больше не узнает о том, как сотворить эту штуку. — Только ее создатель, — соглашается Сяо Синчэнь. — Кто отдал вам свое тело, Вэй Усянь?.. Йинуо оборачивается на него с горечью, потом говорит: — Ее звали Роу Веики. Она была бродячей заклинательницей, потому что ее клан уничтожил Цишань Вэнь. Над ней надругались и бросили умирать. Но она была той, кто вычищал мою пещеру Фумо… она знала ритуал. И отдала мне свое тело, чтобы я уничтожил ее обидчиков. Она задирает рукава и показывает шрамы на руках. Их девять. Цзян Чэн считал однажды. — Я не слышал про Роу Веики, — вежливо говорит Сяо Синчэнь, — но слышал про Йинуо, про то, как она спасает тех, кого спасать больше некому, про то, как она бродит по дальним тропам и идет туда, куда идти не хочет никто, чтобы уничтожить любую тварь — и слабую, и сильную. Он смотрит внимательно, ждет реакции, дожидается только сжатых на рукояти клинка пальцев Цзян Чэна, чуть поднимает брови и продолжает: — И теперь я понимаю, что в ее поступках есть… искупление былого. Вы уже умерли, но путь вашей души не закончен. И если Небеса решили дать вам второй шанс, живите праведно. Я оставляю судьбу Сюэ Яна на вас. Я в вас верю. Он кланяется и уходит. Сун Цзычэнь идет рядом. Цзян Чэн и ловит обессиленно привалившуюся к нему Йинуо, говорит: — Ну чего ты?.. — Меня тут — что? — вообще никто судить и убивать не будет? — ворчит Йинуо. Цзян Чэн смеется отчего-то. Обратно они возвращаются, меняясь, на одном мече — один несет, второй отдыхает и силы копит. А на продолжении Совета Сюэ Яна пытаются оправдать настолько откровенно, что Цзян Чэн просто уходит. Он возвращается с обнаженным клинком, с которого капает кровь, говорит: — Охрана жива. Сюэ Ян — нет. Я не позволю, чтобы подобную тьму снова тащили в этот мир. Он садится на свое место и показательно вытирает меч. — Дурак совсем, — ворчит Йинуо. — Кто просил? Я бы сама. — Посмотрим, кто пойдет против меня и кто ратует за темные искусства! — громыхает голосом Цзян Чэн. Его осуждают за жестокость, но не за то, что он совершил. Совет длится и длится… в какой-то момент Йинуо исчезает, возвращается, хмыкает на ухо: — В Башне Кои тоже было… кое-что. Уже нет. А скоро будет взрыв. Не удивляйся. Цзян Чэн старается не рассмеяться. Зато говорит: — Глава Цзинь, я вот что подумал… в ордене, который поощряет путь тьмы, я своего племянника не оставлю. Вы уж не обессудьте. У вас, вон, еще сын есть, а племянник у меня один. Цзинь Лина они забирают в тот же день — как раз в разгар попыток потушить пожар. Цзян Чэн отчего-то чувствует себя почти счастливым. . Конечно, Йинуо не остается в Пристани Лотоса надолго, но в этот раз хотя бы прощается перед тем, как отправиться в путь, говорит: — Ты пойми, Цзян Чэн, я совсем сломана была, а это — помогает, это исцеляет… позволь мне исцелиться, чтобы прийти к вам целой, хорошо?.. Цзян Чэн не хочет ее отпускать, говорит тихо: — Вэй Йинуо!.. Чтобы к зиме был в Пристани Лотоса!.. Йинуо глаза широко раскрывает, потом смеется и говорит: — Хорошо, глава Цзян, Вэй Йинуо обязательно вернется в Пристань Лотоса к зиме!.. Она машет ему напоследок и уходит. К зиме она вернется. Непременно вернется. . Йинуо возвращается поздней осенью и приносит с собой запах снега и сотни правдивых сказок. Цзян Чэн пофыркивает и нагружает ее наставнической работой. Дети любили Вэй Усяня, дети продолжают любить Вэй Йинуо. — Тебе просто нужен был кто-то, на кого ты свалишь работу, да, а-Чэн? — смеется Йинуо, подкидывая довольного а-Лина. — А тут подвернулась я. Цзян Чэн не спорит, но ворчит: — Чему ты вообще детей учишь? Плохому, а?.. — Мы этому плохому на своем кровавом опыте учились, — напоминает Йинуо. — Лучше пусть от меня научатся. Может, однажды это спасет их жизнь. Цзян Чэн только вздыхает. На следующий Совет Орденов он Йинуо тащит почти силой. — Я свихнусь в Облачных Глубинах один, — говорит Цзян Чэн. — А ты хоть Улыбку Императора снова купишь — сколько скучала?.. — А-Лин полетит на мече с тобой, — показывает на него Йинуо. А в Облачные Глубины их пытаются не пустить. Йинуо спрашивает чуть хищно: — Это потому, что я женщина, а у вас женская половина отдельно, да?.. А как у вас женатые живут?.. Или у вас и жениться на мужчинах принято?.. Бедные бледные ученики у ворот не знают, что отвечать, когда подходит Ханьгуан-цзюнь, сказав: — Она может пройти. Я проведу ее. А потом Лань Ванцзи протягивает Йинуо руку, она смотрит на него снизу вверх, хмурится, потом осторожно кладет свои пальцы на его ладонь. Цзян Чэн хмурится, глядя на это, а потом говорит: — Лань Ванцзи, вы же с моей названной сестрой Йинуо еще не знакомы, да?.. Лань Ванцзи едва заметно вздрагивает, смотрит в лицо Йинуо, говорит: — Мы знакомы. Ее звали иначе. — Я взяла иное имя, — говорит Йинуо. — Спасибо, что провели, Ханьгуан-цзюнь. А потом она прячется по всем Облачным Глубинам от Лань Ванцзи, который ничего ей не говорит, только постоянно старается быть рядом. Цзян Чэн на это пофыркивает и смотрит, как а-Лин тискает а-Юаня — очень вежливого воспитанника Лань Ванцзи. — Не смешно, Цзян Чэн! — сердится Йинуо. — Он, кажется, питал теплые чувства к Роу Веики, а я ее тело заняла. Что делать-то?.. Потому что… ну… я тут смотрела, как он с детьми играет в снегу… и просто… ох. Женское тело дает мне женские мысли!.. — Точно женское тело влияет? — уточняет Цзян Чэн. — Ты и до смерти о Лань Ванцзи говорил так, что неловко становилось, лип к нему постоянно, был бы он женщиной, ты б женился, думаю. А сейчас женщина ты. А. Не. Я тебя из Пристани Лотоса не пущу никуда. — Вот это ему и скажу! — радуется Йинуо. Когда заканчивается Совет, они отбывают в Пристань Лотоса. На ступенях их догоняет а-Юань. — Ты попрощаться пришел, солнышко? — тихо радуется ему Йинуо. Мальчика при рождении зовут Вэнь Юань, и Цзян Чэн знает это. — Нет, мы с отцом летим с вами, — говорит спокойно Лань Юань. — Мы покидаем Облачные Глубины, кажется. Переезжаем в Пристань Лотоса. — Почему? — удивляется Йинуо. — Догадайся! — фыркает Цзян Чэн и смотрит на Лань Ванцзи. — Что? Решился? Что не решился тогда-то?.. — Я был слаб и глуп, — говорит Лань Ванцзи. — Глава Цзян, мне позволено прислать вам первое из трех свадебных писем?.. — Почему ты спрашиваешь у него? — возмущается Йинуо. — Вэй Ин, — смотрит на нее серьезно Лань Ванцзи, — он может помешать. Йинуо широко глаза раскрывает, говорит: — Ха. Вы назвали меня чужим именем!.. Я не… Я… Я… Лань Ванцзи смотрит на нее, потом просто снимает свою ленту, берет Йинуо за руку и наматывает ей на запястье свою ленту, переводит взгляд на Цзян Чэна и спрашивает: — Мне позволено?.. И. Эта лента. Это почти что клятва в вечной любви. Еще надо Йинуо это объяснить, а. — Да, — вздыхает Цзян Чэн. — Но с Йинуо договаривайся сам. И приучись звать ее новым именем!.. Не хватило еще, чтобы на нее те грехи вывалили… смерть всё искупает, вот. Он идет к воротам в Облачные Глубины первым, неся на руках а-Лина, потом его догоняет а-Юань и идет с ним, тихо шепнув: — Им нужно поговорить. Цзян Чэн вздыхает. Потому что «поговорить» и «целоваться» для него не одно и то же. Но… пусть поговорят. . Они возвращаются в Пристань Лотоса. В первый же вечер Йинуо уговаривает Лань Ванцзи с ними выпить. Так Цзян Чэн узнает о тридцати трех ударах кнутом за помощь Вэй Усяню. Йинуо так злится, что чуть прямо тогда мстить не отправляется. Не отправляется. А утром Цзян Чэн с совершено спокойной совестью вытаскивает обоих из одной кровати и отправляет в храм, приговаривая: — Не хватало еще, чтобы мой племянник родился вне брака!.. Они обходятся без трех писем и без половины необходимых ритуалов. Впрочем… когда у Вэй Усяня было иначе?.. Цзян Чэн тихо посмеивается и идет писать главе Лань, что со вторым Нефритом они могут попрощаться. Это отчего-то очень радует. Мимо проносятся а-Лин и а-Юань. А скоро весна. И мир снова оживет. И всё будет другим и тем же. Но будет… обязательно будет.